Один из основателей бывшего черноморского (ныне кубанского) казачьего войска.

Воспитывался в Киевской бурсе и оттуда бежал в Запорожье, где при кошевом Кальнишевском был войсковым писарем.

В 1774 г. вместе с Сидором Белым тщетно отстаивал права запорожского войска на новороссийские земли, которые Потемкин заселял разными выходцами.

В 1787 г. был одним из членов запорожской депутации, представившей Екатерине II в Кременчуге верноподданнический адрес с выражением желания служить под знаменами России.

Вслед за тем организовано было войско верных казаков, принявшее участие в войне с турками.

В этой войне неоднократно отличался Г., бывший начальником сначала пешей дружины, а затем черноморской казачьей гребной флотилии.

В 1790 г. Г. был утвержден в должности войскового судьи и при безграмотном кошевом атамане Чепеге ездил в 1792 г. в Петербург, где исходатайствовал войску грамоту на землю на Кубани и Таманском полуострове.

Он же был одним из главных деятелей при переселении войска из-за Буга на Кубань и организации его в новом крае. Умер в 1797 г., во время похода в Персию.

Личность Г. ярко выступает в рассказе Г. Ф. Квитки: "Головатый" ("Сочинения", т. III, Харьков, 1889), основанном на воспоминаниях автора и семейных преданиях.

Материал для биографии Г. - в "Киевской Старине", 1890, № 2. Две песни Г., сложенные им по поводу исторических события, в которых он участвовал, напечатаны у П. Короленко: "Первые четыре атамана бывшего черноморского казачьего войска" (Екатеринодар, 1892). {Брокгауз} Головатый, Антон Андреевич - бриг-р, второй атаман Черномор. казач. войска; род. в 1744 г. и в 1757 г., явившись в Сечь, записался казаком; будучи для того времени человеком образованным, Г. быстро выдвинулся и был выбран курен. атаманом; в 1764 г. он занял должность войсков. писаря и был в числе депутатов от запорожцев на коронации Имп. Екатерины II; в 1774 г. он вновь вошел в составе депутации от Запорож. войска к Имп-це с прошением о восстановлении прав и привилегий войска.

Ходатайство это успеха не имело, но пребывание Г. в СПб. спасло его от ссылки, которой подверглась войсковая старшина после уничтожения Сечи в 1775 г. Помогло ему, вероятно, и знакомство с Потемкиным, который оказывал Г. большое уважение и доверие и во время 2-й тур. войны поручил вместе с С. Белым форм-ние казач. войска, получившего впоследствии название Черноморского;

Г. был назначен войсков. судьей и получил в командование гребн. казач. флотилию, с которой он в 1787 г. ночью перешел Бугский лиман и разорил тур. селения Аджичан и Яселки.

В 1788 г. Потемкин, осаждавший Очаков, приказал Г. взять укрепл. о-в Березань, базу тур. флота, поддерживавшего крепость.

Взяв на свои "дубы" (лодки) 800 казаков и легк. пушки, Г. днем подошел к скалист. бер. Березани и, не отвечая на огонь батарей на о-ве, спустил с лодок казаков, которые, взяв свои пушки на плечи, по воде дошли до берега и стремительно атаковали укрепления.

После отчаян. сопр-ления о-в был занят казаками, которым досталось 11 знамен, 21 пуш. и много боев. и продовольств. запасов.

За этот подвиг Г. получил Георг. крест. Из-под Очакова, по взятии его, Г. с флотилией двинут был по Днестру к крепости Бендерам, которую он и сторожил с моря вплоть до сдачи ее (1789). В камп. 1790 г. Г. с ф-лией содействовал взятию Килии, отвлекши на себя внимание тур. флота, стоявшего в Сулинском гирле, а затем принял участие в штурме Измаила Суворовым со стороны Дуная. "Без крайней нужды из ружей не стреляй, - напутствовал Г. своих казаков, - сабля и пика есть победоносное оружие храброго рус. войска и совершенная гибель варваров". Награжденный за Измаил орд. св. Владимира, Г. в 1791 г. участвовал с ф-лией в неудач. попытке кн. Голицына взять Браилов, причем, атаковав десантом сильн. редут, овладел им, захватив у турок батарею и 4 знамени.

По окончании войны в 1792 г. Г. в 3-й раз отправился в СПб., чтобы ходатайствовать о пожаловании Черномор. войску земли на Кубани; просьба была уважена, а сам Г. получил от Имп-цы "на дорогу" большую фарфор. кружку с ее портретом, наполненную червонцами.

В 1796 г. Г. принял участие в походе Вал. Зубова в Персию, причем ему были подчинены вся Касп. ф-лия и десант. войска;

Г. овладел Персид. о-вами и покорил прилежащие области до р. Куры и Аракса.

В том же году Г. был произведен в бриг-ры, а в янв. 1797 г., когда умер атаман Чепега, единодушно был выбран на его место; избрание это было утверждено Имп. Павлом уже после смерти Г., который умер 29 янв. 1797 г. (П. П. Короленко.

Предки Кубан. казаков на Днепре и на Днестре.

Екатеринодар, 1900). {Воен. энц.}

Кошевым атаманом Черноморского казачьего войска Антон Андреевич Головатый фактически быть не успел и даже не узнал об этом своем назначении, так как 28 января 1797 г. скоропостижно скончался от лихорадки. Но его роль в организации войска, переселении казаков на Кубань и обустройстве края исключительно велика: именно Головатый, занимая вторую после атамана должность - войскового судьи, выхлопотал у царицы жалованную грамоту от 30 июня 1792 г. на кубанские земли; он вел бесчисленные дела по вызволению на Украине бывших запорожцев из крепостной зависимости и доставке войскового имущества и архивов на Кубань; на него, как и на Чепегу , легла ответственность за кордонную службу, строительство Екатеринодара и куренных селений.

Безусловно, Головатый был человеком талантливым. «Замечательно умный», «по своему времени очень образованный»,- так характеризовали его дореволюционные биографы.

Родился Головатый в 1732 г. в семье малороссийского казачьего старшины, учился в Киевской бурсе, из которой в 1757 г. бежал в Запорожскую Сечь, где благодаря своему образованию, незаурядным способностям и личной храбрости вскоре занял видное положение. В русско-турецкую войну 1787-1791 гг., командуя гребной флотилией, проявил себя как выдающийся военачальник. Судя по всему, был строг и требователен. Показателен в этом отношении один курьезный документ: у пушкаря Горба, отвечавшего за артиллерию, 25 ноября 1791 г. Головатый взял подписку, что тот под страхом наказания вообще не будет употреблять спиртные напитки «от сего впредь до окончания с Портой Оттоманской войны». Смиренный тон последующих рапортов Горба, сообщавшего, что «вся артиллерия в целости и канонеры в исправности находятся», позволяет предположить, что подписка подействовала. Видимо, войсковой судья шутить не любил...

Под командой Головатого казаки на лодках взяли неприступную крепость Березань, отличились при осаде Бендер, потопили и сожгли 90 турецких судов во время штурма Измаила. Но опустим здесь описание военных заслуг Головатого, хорошо известных из исторической литературы, и обратимся к тем свидетельствам, которые помогут воображению читателей лучше представить эту колоритнейшую фигуру.

Подлинного портрета А. Головатого не сохранилось. По словам Е. Д. Фелицына, он был «высокого роста, тучен, имел большую голову, постоянно бритую, с толстым оселедцем, и красное, рябоватое лицо с огромными усами». Что касается последней детали, то она наверняка достоверна, ибо запорожцы, как отмечал еще генерал И. Д. Попко, «усы считали лучшим украшением казацкой личности, но бороды отнюдь не носили и относились к ней презрительно, вследствие чего и с донцами не шибко односумили...»

В целом же, по мнению историков прошлого века, наружность войскового судьи не вполне гармонировала с внутренними качествами ее обладателя, однако сыграла определенную роль в его дипломатических успехах. У Е. Д. Фелицына читаем: «Разыгрывая... простоватого необразованного казака в кругу екатерининских вельмож, приглашавших запорожца на свои вечера в качестве диковинки, Головатый одних дивил своим чудачеством, другим рассказывал казачьи анекдоты, третьих пытался растрогать и вызвать сочувствие к положению казачества пением и игрою на бандуре, у четвертых просто просил содействия. И вот когда благодаря всему этому Головатому удалось наконец получить жалованные грамоты... к удивлению гордых вельмож неотесанный казак-запорожец вдруг произнес пред государыней блестящую по тому времени речь!» Даже скупые архивные документы показывают, что наряду с хозяйственной сметливостью и прочими материальными устремлениями душе Головатого была не чужда поэзия: многие сочиненные им песни, в частности относящиеся к переселению казаков на Кубань, с течением времени стали народными. А вот несколько выдержек из его писем Чепеге , отправленных из персидского похода и свидетельствующих о несомненной любознательности автора.

«По просьбе хана,- сообщал Головатый другу,- обедали у него... Перед обедом играла его музыка об одной балалайке и рожку да двух небольших котликах, подающих звук похож на литавры, потом персиянин танцевал на голове, держа руками к глазам два кинжала, перекидывался с очень хорошими и удивления достойными оборотами... После обеда и наша казацкая музыка играла о двух скрипицах, одном басе и цимбалах». И далее: «Бака город построен из каменя, улицы в нем так тесны, что двум человекам трудно идти. Бакинские жители чрезвычайно скудны, тем видно более, что от города за сто двадцать верст грунт каменный, не производящий ничего более, кроме полыню, да того мало».

Описывая даже малозначительные стычки с неприятелем, Головатый неизменно подчеркивал храбрость казаков: «Ще, бачу, козацка слава не загинула, коли... восемь человек могли дать персиянам почувствовать, що в черноморцив за сила...»

Вообще переписка Головатого с Чепегой отличается какой-то человеческой теплотой, не очень соответствующей расхожим представлениям о том суровом времени.

Вот, например, он поздравляет атамана с Пасхой и посылает ему паску и бочонок вина. Или отправляет «самородного» таманского хрену: «А оный будем употреблять со щуками и свининою, ибо я скоро быть к вам полагаю. Здесь же, правда, что хрену довольно, но щуки изредка попадаются, а свинина и очень уже редко...» Или сообщает: «Слова ваши, говоренные при назначении города Екатеринодара, противу Карасунской гребли, под дубом, стоящим близ вашего двора, о заведении разной рыбы и раков я не забув, а исполнил прошлого года: рыбы напустив с Кубани, а раков - привезенных с Темрюка...»

Заботясь о собственном имении и хуторах, щедро, как и другие войсковые старшины, отмеряя себе землю «в степь сколько потребно», владея двумя домами «с многими вещами и припасами», двумя ветряными мельницами (выстроенными, разумеется, руками рядовых казаков), рыбными заводами и т. п., Головатый немало сделал и для общего блага: в Тамани построил церковь; из старых медных пушек «с рановинами» по его приказу были отлиты колокола; всемерно войсковой судья заботился и о развитии торговли с горскими народами и о том, чтобы «имеющееся родючее садовое дерево не только стараться от опустошения.защищать, внушив каждому, что оное может служить к благу общему, но еще употребить все силы к разводу оного...» Ему принадлежит масса различных административно-хозяйственных распоряжений, направленных на то, чтобы отдаленный и необжитый край сделать жизнеспособным.

Плоды своих трудов Головатому увидеть не довелось.

26 февраля 1796 г., на «масляный вторник», после обедни и благословения иконой Николая Чудотворца, покровителя всех мореплавателей, Головатый с двумя пятисотенными полками отбыл из Екатеринодара сначала в Астрахань, а оттуда по Волге к Каспийскому морю - в персидский поход. Предприятие это оказалось для казаков гибельным, многие «скончали животы свои» от непривычного климата, недоедания и болезней. Не пощадила лихорадка и Головатого. Его могила осталась на полуострове Камышеване, вдали от Кубанской земли, на которой старый запорожец собирался «... Границю держати, Рибу ловить, горилку пить, Ще й будем богати».

Но до богатства большинству черноморцев было далеко. Вернувшиеся в Екатеринодар голодные и оборванные казаки (из тысячи человек уцелела половина), измученные чинимыми в походе злоупотреблениями царских офицеров и войсковых старшин, потребовали «удовлетворения обид». Вспыхнул так называемый Персидский бунт, одним из главных действующих лиц которого стал новый атаман Черноморского казачьего войска.

Анто́н Андре́евич Голова́тый (рус. дореф. Антонъ Андреевичъ Головатый , (1732 ) (по иным данным ) - 28 января ) - казачий атаман , войсковой судья, бригадир русской армии , один из основателей и талантливый администратор Черноморского казачьего войска , инициатор переселения черноморских казаков на Кубань . Также украинский [ ] поэт , автор первого стиха, напечатанного гражданским шрифтом по мнению украинской культурно-просветительской организации «Просвита» на чистом народном украинском языке.

Биография

Рождение, детство и юность

Родился в семье малороссийского старшины в селе Новые Санжары на Полтавщине . Получил хорошее домашнее образование, которое продолжил в Киевской бурсе , где проявились его необычайные способности к наукам, языкам, литературный и музыкальный дар - Антон сочинял стихи и песни, хорошо пел и играл на бандуре.

В Запорожской Сечи

Служба в «Войске верных казаков» (Черноморском)

Григорий Потёмкин, благоволивший к казакам , решил организовать бывших запорожцев в военные части. По его совету, во время Путешествия Екатерины Великой в Крым , депутация бывших казаков, в которую входил и Антон Головатый, ходатайствовала в Кременчуге перед императрицей об организации из бывших запорожцев «Войска верных казаков». Согласие было дано. Войско набирало «охотников» в два отряда - конный и пеший (для службы на казачьих лодках). Головатый был назначен начальником пешего отряда. 22 января 1788 года он был выбран войсковым судьей всего новосозданного войска - второй фигурой в казачьей иерархии, после войскового атамана. Тогда же Григорий Потёмкин выделил для войска новые земли - Керченский Кут и Тамань .

После успеха этого предприятия имя Головатого стало необычайно популярным в войске, а сама поездка в Петербург и пребывание при дворе обросли красочными легендами.

Безвременная смерть единственной дочери Марии в самом начале 1792 года отсрочили переселение Головатого на Кубань - по возвращении в Причерноморье Головатый принялся улаживать личные дела - продал своё имение, дом и строил церковь над могилой дочери. Весной 1793 года он повёл на Кубань сухопутный отряд семейных казаков, прибыв на новую родину в середине лета того же года.

После смерти Григория Потёмкина новым покровителем казаков стал Платон Зубов - последний фаворит Екатерины Великой, который был жалован в тот год генерал-губернатором Харьковским, Екатеринославсим и Таврическим, то есть стал непосредственным начальником Черноморского войска.

Служба на Кубани

Ещё в походе Головатый использовал свой дар дипломата для пользы переселенцев - во время перехода он на несколько дней останавливается в Симферополе у Таврического губернатора Жегулина, которому перепоручалась и вновь образованная область Черноморского войска. Благоприятные отношения были налажены, что впоследствии подкреплялось регулярной посылкой кубанской икры и балыков к губернаторскому столу. Впрочем, не был обделён казаками и Петербург - партии этих кубанских деликатесов регулярно отправлялись в столицу.

По прибытии на Кубань вплоть до самой осени Головатый занимался размежеванием войсковой земли и постройкой собственного дома. Осенью совместно с войсковым писарем Тимофеем Котяревским составил гражданский кодекс черноморцев - «Порядок общей Пользы», по которому край был разделен на 40 куреней. В январе 1794 года собралась первая войсковая рада на новой родине. На ней был утвержден «Порядок …», утверждено название краевой столицы - Екатеринодар , куренные атаманы бросанием жребия - лясов - получили куренные наделы. На тот момент «на сей земле находится войсковых жителей мужска 12 826 да женска 8 967, а всех 21 793» .

В конце мая 1794 года у Головатого умерла жена, не оправившись от тяжелой беременности и родов. Антон Головатый, в память любимой жены, на свой «кошт» начинает строить церковь во имя Покрова Пресвятой Богоматери на могиле жены в Тамани. Получение разрешения на постройку церквей для всего края, выписка священников, строительство войсковых зданий и казарм в столице и на кордонной линии были главными занятиями войскового судьи в тот период времени.

В 1794 войсковой атаман Захарий Чепега был отправлен с полком казаков на подавление польского восстания . Головатый остался первым лицом в войске. Он занимался строительством военной гавани для казачьей флотилии в Кизилташском лимане (впрочем потом гавань была признана непригодной), и помогал регулярной российской армии в строительстве Фанагорийской крепости. 1795 год прошёл, в основном, в осмотре всех войсковых земель и в хлопотах по их благоустройству. После получения от синода разрешения на строительство православных церквей и монастыря и необходимостью строительства войсковых зданий в столице и школы для «казачат», Головатый озаботился привлечением из Малороссии профессиональных строителей, ремесленников, иконописцев, учителей, медиков и аптекарей.

Мечтая вернуть южных соседей - туземные горские народы - в христианскую веру, строил с ними добрососедские отношения и пресекал попытки казаков заниматься воровством и грабежом на правобережной Кубани.

Поход на Персию . Смерть

Семья

Женился Антон Головатый в 1771 году на Ульяне Григорьевне Порохне. От этого брака родились дети: дочь Мария (1774), сыновья Александр (1779), Афанасий (1781), Юрий (1780), Матвей (1791), Андрей (1792). Ульяна Григорьевна тяжело переносила последнюю беременность, и в 1794 году, родив мальчика, названного Константином, умерла через неделю после родов.

Дочери Марии он дал хорошее домашнее образование. Мария умерла неожиданно в начале 1792 года, породив слухи об её отравлении. Смерть любимой и единственной дочери повергла Головатого в уныние.

Были у семьи Головатых и приёмные дети - «выкрещенные» турецкие мальчики - Иван, Петр, Павел и девочки - Мария, София, Анна. Все они получали хорошее домашнее образование.

Старшие сыновья получили начальное образование в Харьковском коллегиуме, которым заведовал друг Головатого - Фёдор Квитка (отец писателя Г. Ф. Квитка-Основьяненко), затем учились в Петербурге в шляхетном корпусе - престижном учебном заведении того времени, но старания к учёбе не выказывали и по разным причинам оставили учёбу.

Меценат и культурный деятель своей эпохи

Головатый был набожным человеком и много жертвовал для церкви - и в своём родном селе Новые Санжары, и в Новороссии, и в Молдавии, и на Кубани. Церковь Покрова Пресвятой Богоматери, ставшая впоследствии одной из наиболее почитаемых для кубанского казачества, была построена по инициативе и в большой доле за счёт Головатого.

Его культурность и образованность проявлялись постоянно. Так, во время пребывания в Петербурге в 1792 году Головатый получил разрешение от императрицы на посещение Эрмитажа и осмотра его коллекций.

Тогда же, в Петербурге, он написал две свои самые знаменитые песни - в буквальном смысле слова ставшие народными: «Вродылыся мы в свити нещаслывы!» - в тяжелый период томительного ожидания, когда пребывания в Петербурге затягивалось, а результаты прошения земель были не очевидны, и радостную - "Ой, годи ж нам журытыся, " - после получения жаловальной грамоты на Кубанские земли.

Водил дружбу (что подтверждается обоюдной перепиской) со многими выдающимися деятелями своей эпохи: поэтом Державиным , адмиралами Де Рибасом и Мордвиновым , фельдмаршалом Репниным .

Во время переселения на Кубань проследил, чтобы был перевезён весь войсковой архив (предварительно приказав собрать все куренные архивы в Слободзее), благодаря чему сохранил его для будущих исследователей. Интересовался разведением новых, диковинных сельскохозяйственных культур (виноград и египетская пшеница).

Антону Головатому потомки обязаны сохранением фанагорийского камня . История этого дела такова: узнав об этой находке, страстный собиратель древностей Мусин-Пушкин , разрекламировал находку в Санкт-Петербурге и императрица Екатерина повелела привезти камень в столицу, прежде скопировав его надписи, которые оказались в Петербурге довольно быстро. Там, в 1793 году, Мусин-Пушкин был обвинен в подлоге, настолько невероятным казалось содержание надписи. В тот момент интерес к камню пропал, и его было велено оставить в Тамани. Но в тот момент камень уже плыл на купеческом судне Евтея Кленова в Херсон , для дальнейшей перевозки в столицу. Головатый дал указание купцу вернуть камень, и он, проделав длительное путешествие по Чёрному морю через многие порты, в том числе и через Константинополь , вернулся на Тамань. Головатый дал указание поместить камень для обозрения у «фонтана», а затем переместил его в «прекрасный сад», у церкви. Там камень пролежал до 1803 года , когда посетивший Тамань академик Н. А. Львов-Никольский обратил на него внимание … в общем, сейчас камень находится в Эрмитаже, а его исследования положили начало русской эпиграфике и палеографии .

Головатый впервые выписал столичные газеты на Кубань - в 1795 году он подписался на «Российские ведомости» с приложением «Приятное препровождение времени» к ним и на календари «Ардинарский», «Придворный», «Адресный».

Негативные отзывы биографов о Головатом

Некоторые историки отмечают его корыстолюбие и неразборчивость в способах личного обогащения. После смерти Головатого осталось огромное наследство - около 200 тыс. рублей - не считая недвижимого имущества и поместий, при том что годовое жалование рядового казака на кордонной линии не превышало нескольких рублей. Биографы уличают Головатого в том, что для личного обогащения он не брезговал любыми способами - использовал войсковую казну для своих целей, давал казенные деньги в рост даже своим родственникам, обворовывал рядовых казаков.

Память о Головатом

В Российской императорской армии

В литературе

Первым литературным трудом, в котором упоминался Антон Головатый, был труд «Очерки России» русского писателя и историка В. В. Пассека . Известный украинский писатель Г. Ф. Квитка-Основьяненко (который лично помнил посещения войсковым судьей их дома и на пути в Петербург в 1792, и на пути обратно, после получения Кубанских земель) решил дополнить образ Головатого в этих «Очерках…» и в 1839 году написал свой очерк «Головатый. Материалы для истории Малороссии», прочитав который, выдающийся украинский поэт Тарас Шевченко написал стихотворение «К Основьяненко». При первом издании сборника его стихов - «Кобзарь» - 1840 года в этом стихотворении были такие строки.

Антон Андреевич Головатый не просто казачий атаман, судья и армейский бригадир, но и талантливый администратор Черноморского Казачьего войска, человек, уговоривший своих . А еще он автор первого стихотворения, которое, как говорят, было напечатано гражданским шрифтом на народном украинском языке.

Точной даты рождения атамана Антона Головатого не сохранилось. По одним источникам, он появился на свет на Полтавщине в 1732 году, по другим — на 12 лет позже. Получив прекрасное домашнее образование, он продолжил обучение в Киевской бурсе (со временем это учебное заведение переименовали в Духовную академию). Молодой человек оказался невероятно способным, ему одинаково легко давались и науки, и иностранные языки, он играл на гитаре, бандуре, сочинял стихи.

В 1757 году Антон Головатый приехал в Запорожскую Сечь, где отлично зарекомендовал себя, и уже через пять лет стал куренным атаманом. Более того, в составе казачьей делегации он отправился в Санкт-Петербург на коронацию , где был лично представлен императрице, а также удостоен чести сыграть для нее на бандуре.

Антон Головатый - судья и кораблестроитель

Отличное образование, дипломатические способности и острый ум Головатого были оценены начальством и ему все чаще и чаще стали поручать разбирательство судебных споров, в том числе земельных.

Кроме того, Антон Андреевич участвовал в казачьих морских походах и немало времени посвящал строительству флота.

Однако войны окончились, и правительство постановило упразднить Запорожскую Сечь. Даже делегация, в состав которой входил и Антон Головатый, не смогла убедить царицу изменить свое решение. Правда, казачьи старшины получили предложение перейти на службу в русскую армию, чем с удовольствием воспользовался Антон Андреевич.

Неизвестно, как бы дальше сложилась судьба Головатого, если бы не Григорий Потемкин — фаворит Екатерины II и видный государственный деятель. Прекрасно относившийся к казакам, он надоумил их собрать делегацию во главе с Антоном Андреевичем и отправиться к императрице с просьбой: создать из бывших запорожцев «Войско верных казаков». Матушка Екатерина дала добро.

Казаки сформировали два отряда, конный и пеший, для службы на лодках (надо полагать, прообраз морской пехоты). Антон Головатый стал войсковым судьей — вторым человеком после атамана. А Потемкин выделил для новые земли — Керченский Кут и Тамань.

Антон Головатый командует Черноморской казацкой флотилией

В русско-турецкой войне казаки приняли активное участие. Они отличились и при осаде Очакова — масштабной баталии, в ходе которой наши войска разгромили флот Гасан-паши. Именно по итогам Амманского сражения лодочный отряд казаков преобразовали в Черноморскую казацкую флотилию, командование которой поручили Головатому, вскоре его подопечные успешно штурмовали остров Березань. За эти победы Антону Головатому пожаловали орден Святого Георгия.

Потом был еще целый ряд успешных военных операций с участием казаков: штурм крепости Хаджибей (будущей Одессы), взятие крепостей Аккерман и Бендеры, захват нескольких турецких укреплений и штурм Измаила.

Новые земли

После русско-турецкой войны 1787—1791 гг. казакам отвели земли между Днестром и Бугом. Само войско стало именоваться Черноморским казачьим. Но новых территорий казакам показалось мало, и они отправили в Петербург очередную делегацию. Как и прежде, ее возглавил Антон Головатый. Казаки вручили императрице прошение о выделении им угодий в районе Тамани и ее окрестностях, а также земель на правом берегу реки Кубань, в то время пустовавших.

Столичные чиновники не верили в успех предприятия, однако Головатый беседовал с Екатериной II на латыни (!) и смог убедить ее, что всем от этого будет только польза. В результате, таманские и кубанские земли были пожалованы казакам «в вечное и потомственное владение».

Переселение казаков на Кубань

В 1793 году Антон Головатый повел для сухопутный отряд семейных казаков. Во время перехода Головатый-дипломат подружился с Таврическим губернатором, с тех пор у того на столе не переводились кубанская икра и балык.

Прибыв на Кубань, Головатый занялся межеванием земель и составлением гражданского кодекса черноморцев, получившим название «Порядок общей Пользы». Параллельно Антон Андреевич добился разрешения возводить храмы и монастыри по всему краю и озаботился выпиской из столицы архитекторов, строителей, иконописцев и священников. Ведь строить надо было не только церкви, но и казармы, и войсковые здания в станицах и на кордонной линии.

Головатый - Кубанский меценат

Немало пожертвований А. А. Головатый вносил и на строительство церквей на Кубани, также щедрые вклады получали и уже действующие храмы. Правда, некоторые биографы утверждают, что свои баснословные богатства Головатый нажил далеко не честным путем: мол, он не гнушался использовать войсковую казну в личных целях.

Часто бывая в Петербурге, при дворе и посещая званые обеды, Головатый подружился с такими выдающимися личностями, как поэт Г. Р. Державин, адмиралы О. М. де Рибас и Н.С. Мордвин, фельдмаршал Н.В. Репин, с некоторыми из них Головатый вел регулярную переписку.

Кстати, именно благодаря Антону Андреевичу Головатому, сохранился весь архив казацкого войска: перед переселением на Кубань Головатый распорядился собрать куренные документы и перевезти их на новое место жительства казаков.

А еще атаман буквально спас знаменитый Тмутараканский («фанагорийский») камень. Известно, что в свое время о камне узнал собиратель древностей А. И. Мусин-Пушкин и сообщил об этом Екатерине II, которая распорядилась скопировать надпись, а затем доставить камень в столицу. Текст надписи: «В лето 6576 индикта 6 Глеб князь мерил море по леду от Тмутороканя до Корнева 14000 сажен» , оказался в Петербурге раньше, ученые не поверили его содержанию и обвинили Мусина-Пушкина в подлоге. Интерес к камню пропал. Так вот, именно Головатый отдал приказ не избавляться от камня, а бережно вернуть его на место. В Тамани он много лет был выставлен на обозрение. В начале XIX века его заметил академик Н.А. Львов-Никольский и оценил находку по достоинству.

След Головатого в литературе

Интересно, что образ Антона Андреевича Головатого запечатлен... в поэзии. Казак был знаком с семьей украинского поэта Г. Ф. Квитки-Основьяненко. Когда XIX веке в печати появились биографические очерки о Головатом, Основьяненко тоже написал свои воспоминания о нем. Текст попал к поэту Тарасу Шевченко, а тот, в свою очередь, сочинил следующие строки:

Наш завзятый Головатый Не вмре,
не загине,
От де, люди, наша слава,
Слава Украины!

Они вошли в стихотворение «К Основьяненко», которое появилось в первом сборнике стихов Шевченко «Кобзарь». Однако потом поэт все же заменил строчку про «завзятого Головатого» на «Наша дума, наша писня». Так ему показалось масштабней.

ВОЙСКОВОЙ СУДЬЯ АНТОН ГОЛОВАТЫЙ

Исторический очерк

Тернавский Н.А.
© Н.А. Тернавский, 2009

Антон Головатый
в произведениях историков и писателей

Более всего в Антоне Андреевиче Головатом поражает его энергия, неудержимая воля, приверженность запорожским казачьим традициям, умение быть своим в светском обществе того времени и в казацком братском содружестве. Ум, сочетающийся с дипломатичностью и тактом, необыкновенная эрудиция, административные способности снискали ему уважение видных деятелей России конца XVIII века. Удивительно, как все эти качества, к которым следует прибавить литературные и музыкальные дарования, могли сочетаться в одном человеке и проявиться с такой силой.
Несмотря на то, что А. Головатый занимал в Черноморском войске вторую по значимости должность, он всегда находился на первом плане, играл ведущую роль практически во всех войсковых предприятиях, как военных, так и административных. От его мнения зависели решения многих, если не всех, проблем, встававших перед войском. Авторитет Войскового Судьи был необычайно высок не только в Черноморском войске, но и при дворе, среди выдающихся военачальников. Без участия А. Головатого, без его совета, кошевой Захарий Чепига не отваживался предпринимать какие-либо серьезные шаги, а сами советы Антона Андреевича воспринимались старшинами и казаками как приказы, подлежавшие беспрекословному исполнению. Для своего утверждения на очередной высокой должности Головатому не надо было прибегать к жестоким мерам в отношении к подчиненным, подобно другим казачьим старшинам. Однако и А. Головатый, случалось, сурово наказывал провинившегося казака, особенно в том случае, когда проступок последнего наносил ущерб войску, пятнал его славу. Он постоянно внушал подчиненным помнить о славе войска и стараться её приумножить.
Упоминания об Антоне Андреевиче Головатом, судье войска Черноморского, часто встречаются в собраниях документов выдающихся полководцев, видных государственных и общественных деятелей России второй половины XVIII в. Современные историки иногда путают его с последним судьей Запорожского войска Павлом Фроловичем Головатым, приписывая ему деяния последнего.
Нередко фигура Антона Головатого встречается в художественных и публицистических изданиях, гораздо в меньшей степени ему уделяется внимание в научных исторических исследованиях.
Одной из первых попыток раскрыть образ А.А. Головатого и осветить биографию этого казачьего деятеля является исторический очерк В.В.Пассека, вышедший в 1-5 книжках «Очерков России» . Г.Ф. Квитка-Основяненко свой очерк про Антона Головатого считал своего рода дополнением и уточнением работы В. Пассека. Однако, на мой взгляд, в нем, лишенном научной сухости, помимо всего прочего, немало художественных достоинств. Подкупает читателя не только простой и доступный стиль, но и то обстоятельство, что Г.Ф. Квитка-Основяненко, не раз лично видевший и слушавший рассказы Антона Андреевича, приезжавшего к его отцу, директору Харьковского коллегиума, чтобы устроить учиться своих старших сыновей, выступает как очевидец.
Останавливался А. Головатый у Квиток во время своей депутации 1792 г. к царскому двору и при возвращении оттуда с грамотой и царскими дарами. Так что в значительной степени очерк Г.Ф. Квитки-Основяненко «Головатый. Материал для истории Малороссии», впервые опубликованный в журнале «Отечественные записки» в томе шестом за 1839 год, является свидетельством весьма важных для черноморцев событий.
Затем личности войскового судьи А. Головатого посвятил свой очерк П.П. Короленко, уже в начале ХХ в., М. Комарь. Тем не менее, на мой взгляд, до сих пор нет солидного биографического очерка, посвященного этому казачьему деятелю. Мало внимания черноморскому судье уделил кубанский историк Ф.А. Щербина на страницах своей «Истории Кубанского казачьего войска»; практически ничего не написали о нем И.Д. Попко, Е.Д. Фелицын. И только П.П. Короленко подготовил и издал в Кубанском сборнике за 1905г. очерк «Антон Головатый, кошевой атаман Черноморского казачьего войска». В нем в значительной степени содержится пересказ известных страниц биографии войскового судьи, подчерпнутые из произведений Квитки-Основяненко, Пассека, Мигрина, дополненный собственными изысканиями родословных связей и архивными документами. В этом, без сомнения ценном труде, практически отсутствует оценка деятельности казачьего лидера, не раскрыт его образ. П.П. Короленко не удалось отойти от устоявшейся традиции – мифологизации А.А. Головатого, что вполне понятно, так как и сам судья в своих рассказах зачастую гротескно изображал события турецкой войны, участие в них казаков и свое пребывание с казачьей депутацией при дворе Екатерины Второй.
После выхода в свет очерка о А. Головатом Ф.Г. Квитки-Основяненка к его личности было привлечено внимание некоторых писателей. Так, например, Т.Г. Шевченко посвятил ему несколько поэтических строк, пытаясь переосмыслить роль и значение этого казачьего деятеля для Украины, ее истории и культуры. От восторженного восклицания после прочтения очерка Квитки-Основяненко в 1839 г. - «Наш завзятый Головатый Не вмре, не загине, От де, люди, наша слава, Слава Украины» - до изображения его темным и стихийным ватажком казацких гайдамаков в стихотворении «Свято в Чигирине - таким было отношение Т. Шевченко к нему. Последнее упоминание относится к 1841 г.; комментатор „Кобзаря” отмечает, что было два Головатых – Павел Фролович, последний судья Запорожского войска и Антон Андреевич, но об их участии в Колиивщине никаких известий нет. Кто знает, сохранись Запорожская Сечь еще несколько лет, возможно, Антон Головатый, учитывая его характер и способности, стал бы кошевым атаманом. Но судилось так, что он стал реформатором Запорожского войска, проводником царской политики и главным деятелем Черноморского казачьего войска, приведшим и обустроившим его на Кубани. Здесь, в Черномории, он более всего проявил себя как администратор, законодатель и дипломат. За два года своей деятельности на Кубани Антон Головатый успел сделать столько, сколько не удалось другим атаманам Черноморского войска за их многолетние правления.
В Одессе, бывшей турецкой крепости Гаджибей, взятой З. Чепигой с отрядом казаков, где А. Головатому довелось побывать всего лишь несколько раз, ему установлен памятник. Стоит скромный бюст войскового судьи и в Очакове на высоком берегу, с которого открывается вид на море и остров Березань, помнящий военную доблесть и мужество казачьего лидера. У нас в крае и его столице, где он приложил столько трудов и сил делу обустройства, задавая верный ход и ритм казачьей колонизации, дружеским отношениям с горцами, его имя не запечатлено ни на карте Екатеринодара, Тамани и края. Лишь в народе передается предание о нем да сохранились песни, им сложенные. Почему такое отношение к истории, культурному наследию, деятелям прошлого предстоит выяснить ученым.
Этот очерк, далеко не полный, надеюсь, хотя бы в некоторой степени послужит установлению справедливого отношения к памяти А.А. Головатого.

Запорожский казак Антон Головатый

Запорожцы оценили ум, образование, обходительность и стремление к справедливости молодого Антона Головатого, едва ли ни с первого дня его появления в Сечи. Точная дата рождения Антона Андреевича окончательно не установлена. Одни историки утверждают, что А.А. Головатый родился в 1744 г., другие, среди которых и Ф.А. Щербина, называют 1732 г. Вторая дата представляется более достоверной, так как в противном случае, в Запорожскую Сечь А. Головатый пришел двенадцатилетним подростком, а куренным атаманом стал восемнадцатилетним, что выглядит маловероятным. Не установлена и настоящая его фамилия, известно лишь, что родился Антон Головатый на Полтавщине в селении Новые Санжары и происходил из казацкой старшинской семьи. Его отец, по всей видимости, был весьма зажиточным и набожным человеком, щедро жертвовавшим деньги на храм. В Новых Санжарах в начале ХХ в. имелось пять церквей: деревянная Архангело-Михайловская (1782 г.), Александро-Невская (1896г.), Николаевская (1784 г.), Троицкая (1785 г.) и Успенская (1768 г.). Вероятнее всего, отец Антона Головатого был жертводателем последнего храма.
Село Новые Санжары известно со второй четверти XVII в., находилось оно в тридцати верстах от Полтавы и стояло на берегу р. Ворсклы. Одно время существовала Новосанжарская сотня, а само село являлось местом спора между казацкими старшинскими группировками. Вероятно, предводителем одной из них был предок Антона Андреевича. В 1654 г. в Новых Санжарах был свой атаман, писарь, войт, 101 казак и 50 мещан. Через это село в 1709 г. проходили войска шведского короля Карла ХII. В 1760 г., когда Антон Головатый уже находился в Сечи, гетьман Левобережной Украины К. Разумовский отдал Новые Санжары в вечное потомственное владение графу Р. Воронцову. Четыре года спустя Новосанжарская сотня, входившая в Полтавский полк, вошла во вновь сформированный пикинерский полк, а село переведено в ранг поветового города Новороссийской губернии.
До 1756 г. Антон Головатый, учился в Братской школе или Киево-Могилянской академии, а затем бежал по неизвестной причине в Запорожскую Сечь. Пробыв некоторое время молодыком “при боку кошевого атамана”, т. е. запорожским неофитом, он был зачислен казаком Кущевского куреня. А.А. Головатый неоднократно избирался на ответственные войсковые должности. Уже 22 июня 1762 г. он, согласно сведениям П.П. Короленко, был избран куренным атаманом, что может служить подтверждением того, что 1732 год является более вероятным годом его рождения.
В том же 1762 году кошевой атаман Запорожского войска Григорий Федоров, отправляясь на коронацию Екатерины Второй, взял с собой вместе с другими старшинами Антона Головатого. За изворотливый ум, обходительность и грамотность Антона Головатого неоднократно избирали “столичником”, а позже и депутатом с прошениями о решении войсковых проблем и судебных тяжб за спорные земли. В Запорожском войске он очень быстро занял одно из самых важных положений. Вероятно, уже в 1768 г. Антон Головатый был избран войсковым писарем (должность третья по значению в войске, равная министру иностранных дел в современном государстве). В том же году он командирован вместе с полковником Парфеновым, есаулом Васильевым и 17 куренными атаманами депутатом к высочайшему двору за войсковым жалованием и решением некоторых войсковых дел в Военной коллегии и Сенате. В следующем году А. Головатого избрали войсковым есаулом. Во время войны 1769-1771 гг. Антон Андреевич принимал участие в сражениях под Очаковом, Кинбурном, на Днестре. Вероятно, в то же время он познакомился с Г.А. Потемкиным, который через него вел переписку с кошевым атаманом. В 1773 г. мы снова видим Антона Головатым войсковым писарем. Летом того же года он отправлен от Запорожского войска с петициею (прошением) к царскому двору. Ему поручено разрешить вопросы по захвату запорожских земель Елизаветградской провинцией, куда по указу Екатерины Второй переселялись сербы. Запорожское войско требовало вернуть земли, издавна принадлежавшие ему, ссылаясь на универсалы Богдана Хмельницкого. Дело было заведомо проигрышным, но запорожцы еще рассчитывали на справедливое решение спора.
Двумя годами раньше (в 1771 г.) Антон Головатый был полковым старшиной одной из паланок, в это время ему поручалось построить три лодки в Самарской «товщи». Но в паланке он оставался недолго, по всей видимости, размеренная жизнь среди войсковых посполитых ему была не по душе. После того Антон Головатый принимал участие во всех великих радах, проводившихся в Сечи, и, вероятно, жил в своем курене. Он находился либо в Сечи, либо в разъездах по спорным войсковым делам. По сложившейся традиции, принято считать, что Антон Головатый не принял обета безбрачия, и женился на Ульяне Григорьевне Порохне, которую очень любил, якобы обманув войсковую старшину, заявив, что желает стать священником. Вероятнее всего, Антон Андреевич женился в 1771 г. и около года прожил в Самарской паланке, устраивая свою семейную жизнь. Вспомним, что после разрушения Сечи, следуя указаниям царицы, Новороссийская администрация всячески поощряла бывших запорожцев к семейной жизни.
Запорожцы, активно участвовавшие в турецкой войне, хотели получить часть бывших владений Крымского ханства по Днепру и остановить растаскивание земель из своих вольностей, на которых российское правительство селило иностранцев. На раде 24 сентября 1774 г. было составлено на имя императрицы прошение о закреплении всех «вольностей», т.е. земель, за Запорожским войском. Депутатами казаки избрали самых заслуженных и толковых - полковников Сидора Белого, Логина Мощенского и полкового старшину Антона Головатого. По всей видимости, копии документов о жалованных запорожцам вольностях и новые челобитные составлял А. Головатый с помощниками. В октябре того же года депутаты со свитою из 21 казака, гостинцами, припасами и письмами выехала из Сечи, несмотря на пургу и слякоть. В Царицанской крепости им пришлось пробыть три недели; в путь они снова отправились 30 октября. В Москву прибыли лишь в начале декабря.
А. Головатый писал в кош: «В 7 день сего месяца прибыли благополучно и квартируем по милости отца архимандрита в Новоспасском монастыре. Намерены мы были ехать в Петербург, да и оставили мы сию дорогу, потому что уже все присутствия и генералитет тронулся в Москву, некоторые уже прибыли, да и государыни со всем двором день на день надеемся. Дворец Императорский, в котором жить Ея величество имеет, выстроен в улице между Всесвятскими и Пречистенскими воротами, где был Алексея Михайловича Голицына фельдмаршала дом. Итак мы еще в дело не вступали, а как прибудет двор, всемерно стараться будем отколь подлежит просить исходатайствования у Ея императорского величества для войска Запорожского Низового полезной резолюции. Ныне в Москве хлеб и все против старого чрезвычайно в продаже ходит дорого, а однак все сыскать можно» . Результаты этой депутации оказались плачевными. Челобитную у запорожцев принял генерал-прокурор А.А. Вяземский лишь в самом начале февраля 1775 года, но судьба Запорожского войска уже была предрешена, ничего не могли исправить ни подарки, среди которых были белый конь, подаренный великому князю Павлу Петровичу, и каштановатый – Г.А. Потемкину, ни оправдания. По рекомендации того же Г.А. Потемкина, Екатерина Вторая приказала генералу Текели занять войсками и разрушить Сечь. Своим указом она упраздняла казачью вольницу, как ей тогда казалось, ставшую совершенно ненужной и вредной.
Депутация эта должна была запомниться запорожцам, в том числе и А. Головатому публичной казнью Пугачева, произведенной на Болоте 16 января 1775 г. Отряд кирасир привез на высоких санях Пугачева, в руки ему дали две желтые свечи. Вместе с Перфильевым он поднялся на эшафот, кланяясь народу на все стороны, перекрестился на купола кремлевских церквей, а перед самой казнью крикнул: «Прости, народ православный!».
Возможно, кто-либо из запорожцев узнал в нем того самого донского казака, что останавливался несколькими годами раньше в Сечи.
В качестве веских аргументов в отказе запорожцам Г.А. Потемкин собрал в Москву особо недовольных казаками помещиков, собрал и выписал в особую тетрадь все прегрешения Запорожья, предъявив их в решающий момент казакам.
5 июня 1775 года Запорожское войско Низовое прекратило свое существование, кошевой атаман Петр Калнишевский, судья Павел Головатый и есаул Сутыка схвачены и отправлены в ссылку. Антона Головатого и Сидора Белого спасло лишь то обстоятельство, что они к тому времени еще не вернулись в Сечь.
После разорения Запорожской Сечи, Антон Головатый по приказу Г.А.Потемкина явился к Текели, и взяв у него паспорт, отправился в Самару начальником города, где пробыл до 26 марта 1776г., после чего отправился в Киев. В декабре 1777г. ему было пожаловано царским правительством звание поручика. 1 января 1778 г. А. Головатого назначили смотрителем Екатеринославского уезда, где выделили и земельный надел. К тому времени у него уже была семья, дочь Мария и немалое имущество. Конечно же, он мог осесть где-нибудь в Старом Кодаке или на р. Самаре и стать зажиточным помещиком или преуспевающим купцом, но его кипучая натура, верность казацкому братству заставили избрать иной путь. Антон Головатый, будучи уже капитаном, в 1779 г. занимался формированием Полтавского пикинерного полка, а 1 января 1780 г. был назначен генералом Чертковым земским комиссаром, которому поручалось разыскивать и вылавливать «шатавшихся» по бывшим запорожским вольностям разбойников. Он также состоял в это время в разных комиссиях по аналогичным вопросам.
В 1783 г. в Крыму вспыхнул бунт татар, хан запросил у русского правительства помощи. На усмирение бунтовщиков по приказу Г.А.Потемкина была отправлена собранная А.А. Головатым тысячная команда бывших запорожцев под командованием Сидора Белого. В том же году А. Головатый и С. Белый подали прошение правителю Екатеринославского наместничества генералу И.М. Синельникову о том, чтобы тот пожаловал армейские чины запорожским старшинам, а бывших казаков освободил от крепостного зависимости.
С разрешения Г.А. Потемкина Антон Головатый вместе с другими старшинами, и в первую очередь, с Сидором Белым и Захарием Чепигой стал собирать команды «верных козаков запорожских». В 1787 г. во время поездки Екатерины Второй на юг в конвое императрицы находились запорожцы, а в
г. Кременчуге Г.А. Потемкин представил монархине депутацию старшин, среди которых находились С. Белый и А. Головатый, подавшие прошение о восстановлении бывшего Запорожского войска, на что получили благоволение. 27 июня того же года за усердную службу А. Головатому был пожалован чин секунд-майора.
12 августа 1787 г. турецкий султан, надеясь на военную поддержку Англии, Франции и Пруссии, объявил России войну. Его 150-тысячная армия двинулась из Молдавии на Украину; Киев прикрывала Украинская армия под командованием фельдмаршала, состоявшая всего лишь из 30 тысяч солдат. Главные действия возлагались на 70-тысячную Екатеринославскую армию, которой командовал князь Г.А. Потемкин.
Казаки команд «верного войска Запорожского, переименованного позже Екатериной II в Черноморское войско, стали под знамена армии Г.А. Потемкина в самом начале военных действий. На войсковой раде, состоявшейся в урочище Васильково при Бугском - лимане, кошевым атаманом был избран Сидор Белый, а войсковым судьей Антон Головатый. Царица по отношению Г.А. Потемкина, составленному не без подсказки С. Белого и А. Головатого, своим рескриптом от 14 января 1788 г. рекомендовала ему устроить судьбу казаков по своему усмотрению. Князь Таврический пожаловал новому войску под поселение Керченский Кут и Тамань. Несколько позже он передал им земли между Бугом и Днестром. Вскоре же выяснилось, что бывшие запорожцы были не единственными хозяевами на определенных землях, так как там селились также отставные офицеры и помещики.
С осени 1787 г. А. Головатый состоял при кошевом атамане С. Белом, а с мая следующего года уже командовал пятью лодками, построенными в Кременчуге и переданными казакам Потемкиным в Херсоне. Укомплектованные черноморцами, хотя и плохо вооруженными, но знающими морское дело, казачьи лодки оказались весьма кстати в стычках и сражениях на воде в Днепровском лимане. Лодкам не страшны были отмели и противные ветра; казачьи экипажи смело шли на абордаж, захватывали либо жгли турецкие корабли. Сразу же после появления черноморских лодок в лимане их стали просить на подмогу войскам А.В. Суворов, адмирал Нассау и другие генералы. В большом сражении 17 июня под Очаковом при взятии казаками турецких кораблей на абордаж был смертельно ранен кошевой атаман Сидор Белый. С большими почестями Сидор Белый был похоронен на Кинбурнской косе, проститься с славным запорожцем прибыл А.В. Суворов.
После смерти С. Белого, «приключившейся на третий день после ранения», кандидатами на должность атамана стали претендовать Антон Головатый и Захарий Чепига. Рада казаков избрала атаманом З. Чепигу, а судьей по-прежнему переизбрала А. Головатого.
В первых числах мая 1788 г. войсковой судья Головатый прибыл в Херсон, где принял в состав Черноморской казачьей гребной флотилии пять лодок, построенные в Кременчуге.
3 июля 1788 г. состоялось сражение у Змеиного острова, а 4 ноября черноморскими казаками под командованием Антона Головатого взят остров Березань с крепостью. Последнее сражение вошло славной страницей в историю казачества. Существует наполовину легендарный рассказ о том, как войсковой судья А. Головатый будто бы из-за Георгиевского креста, обещанного Г.А. Потемкиным, заставил черноморцев переодеться турками и таким образом обманув турецкий гарнизон, овладел без особого труда хорошо укрепленным островом. На самом деле сражение было довольно ожесточенным и кровопролитным. По приказу светлейшего князя Таврического ноябрьским утром после нескольких неудачных штурмов укрепленного острова русскими моряками в море вышли лодки Черноморской гребной флотилии, направившись к Березани. Чайки под командованием А. Головатого подходили к острову стремительно и открыто, так, как это делали запорожцы, решившись на абордаж турецких галер. Запорожцы обычно избегали в море стычек с превосходящим противником, но раз ввязавшись в сражение, шли напролом, и как правило выходили победителями. Так было и на этот раз; несмотря на шквальный пушечный обстрел, черноморцы высадились на берег и сходу захватили прибрежную батарею, затем, разбив ядрами ворота, ворвались в крепость, где в рукопашной схватке перебили практически весь турецкий гарнизон. В штурме участвовало 22 куренных атамана, 12 старшин и 802 казака. Среди ближайших сподвижников Антона Андреевича в этом сражении были: полковник Мокий Гулик, старшины Василий Танский, Давид Белый, Иван Синенков, Семен Бурнос, Ничипор Орлянский и Яков Животовский. Во время штурма погибли три казака – Петр Хундурат (Переяславского куреня), Тимош Бурсук (Пашковского), Иван Черный (Ведмедовского) и ранено семь человек. Трофеи казакам достались большие; Г.А. Потемкин за каждое взятое турецкое знамя заплатил черноморцам по 20 рублей, а также дозволил забрать себе из захваченной добычи ружья, пистолеты, кинжалы. Муку, крупы и ячмень главнокомандующий приказал отдать генералу Платову. О раненых казаках-героях князь также проявил особую заботу, потребовав немедленно отправить их в армейский госпиталь. 7 ноября А. Головатый с несколькими старшинами по приказу Г.А. Потемкина прибыл в его ставку под Очаков «для изъявления им своего удовольствия и получения всем за хороший их подвиг награждения». Получив награды, войсковой судья вернулся на остров с приказанием строго стеречь всякое движение турок в прибрежных водах. Вскоре последовал приказ быть бдительными, так как взятые в плен турки сообщили, что из Аккермана на Березань в ближайшее время должны проследовать несколько купеческих лодок. Войсковой судья переодев нескольких черноморцев турками, приказал встретить купцов на берегу у восстановленной батареи. Ничего не подозревавшие турецкие торговцы пристали к берегу и были захвачены черноморцами с доставленными на Березань товарами и оружием. После этого А.А. Головатый на турецких лодках с пленными явился у Г.А. Потемкина, а команда черноморцев во главе с полковником М. Гуликом оставалась на острове Березани до взятия Очакова, произошедшего 6 декабря того же года.
Положение черноморцев на острове было тяжелым. 2 декабря М. Гулик рапортовал войсковому судье: «команда состоит благополучно, только провианту месячного в козаков вовсе не стает и есть крайне нечего… дров вовсе не имеется, едва чим только есть варить. Лошадей же кормить нечем… Лотки погодою побыло вовсе три, команда ж скучает без жалованья» . Но казачий гарнизон на Березани сослужил еще одну службу. После штурма Очакова из города часть турок на лодках пытались бежать через пролив, отделяющий Кинбурнскую косу от крепости. И тогда казаки М. Гулика открыли по ним артиллерийский огонь. Во время обстрела по неосторожности погиб казак Кущевского куреня Михайло Негард и был ранен Игнат Квитницкий из Дядьковского куреня.
В 1789 г. Черноморская гребная флотилия перешла под командование Иосифа Де Рибаса. В апреле черноморцы пешей команды по приказу А. Головатого приступили к ремонту и оснастке лодок флотилии. Черноморские лодки и байдаки были разбросаны по разным местам; часть их зимовала на острове Березани, еще одна – в Кинбурне, у Очакова, на Джедоле. Практически все они после необычайно лютой зимы нуждались в ремонте. Из 14 лодок, стоявших под Кинбурном, половина требовала капитального ремонта. А. Головатый собрав все сведения о лодках казачьей флотилии, приказал отремонтировать и оснастить их должным образом и как можно быстрее.
21 апреля, когда морская вода только стала прогреваться, штурман Гаряев написал, видимо, не без подсказки Г.А. Потемкина рапорт А. Головатому, который больше походил на приказ: «Отнесенной с мели льдом бывший в ведении моем турецкой военной барказ без орудия мною найден не в далеком расстоянии от Константиновского редута, который к подъему и вытаскиванию оного ближе к берегу определить две лотки с числом людей 40 человек, и естли будет ваше повеление, не оставьте приказаниями» . Кроме этого баркаса казакам приходилось поднимать и другие турецкие суда, вытаскивать на берег затопленные пушки. В это время (с 28 мая) по приказу Г.А. Потемкина, А. Головатый с флотилией и пешими полками находился в подчинении контр-адмирала М.И. Войновича. За наставлениями войсковому судье приходилось ездить в Очаков.
16 июля 1789 г. Г.А. Потемкин из Ольвиополя приказывал находиться казачьей флотилии, состоявшей уже из более 20 лодок, в устье р.Березани, в месте опасном из-за возможной высадки турецкого десанта. Поэтому князь Таврический вскоре предписывает «стать всеми лодками у Очакова». 28 июля того же года через старшину Курляндского он передает вместе с ружьями и пиками «знамена, сколько есть готовых». В тот же день генерал Де Рибас вручил А. Головатому изготовленную по приказу Г.А. Потемкина согласно описаниям Антона Андреевича вызолоченную серебряную «палицу судейскую войска верных казаков Черноморских».
Летом того же года в одной из конных стычек был ранен в руку кошевой З.А. Чепига, который, сообщая с присущей ему иронией о своем ранении, передает командование над всем казачьим войском А.А. Головатому, отправляясь на излечение. Князь Потемкин приказывает А. Головатому сблизить пешую и конную команды и рапортовать о том генерал-поручику И.В. Гудовичу.
27 сентября в Черноморское войско возвращается З.А. Чепига, которому в тот же день Потемкин приказывает с конной командой подойти к Аккерману, «расположиться близ города, но ничего не начинать с неприятелем». После взятия в осаду Аккермана, русские войска и черноморцы стали занимать города вверх по Днестру. В них помимо молдован, турок, татар, было немало украинцев и бывших запорожских казаков. В начале октября Г.А. Потемкин подтвердил прежде данный указ, которым «позволялось войску принимать всех свободных людей, желающих служить в оном, наблюдая, однако, чтобы отнюдь не были беглые и принадлежащие армии».
15 октября турецкий гарнизон Аккермана сдался. Атаманам М.И. Платову, Исаеву и З.А. Чепиге предписывалось для препровождения турок, следовавших вместе с отпущенным пашою к Дунаю, «снарядить по сто человек конных из каждого войска». В Днестровский лиман вошла и Черноморская гребная флотилия. 16 октября Потемкин приказал Головатому переправить через реку Ярославский пехотный полк и вместе с ним занять позиции. 26 октября черноморские лодки стали подниматься вверх по Днестру, готовясь к штурму Бендерской крепости. Флотилия стояла «в виду крепости», закрыв туркам выход из нее по реке. В начале ноября Бендеры были заняты русскими, а 7 числа в городе черноморцам выдали в жалованье захваченные турецкие деньги. Военная кампания 1789 г. успешно завершалась и князь Таврический 10 ноября предписывал на следующий день после молебна в храме св. Георгия «открыть пальбу из всех пушек крепостных; потом из осадной и полевой артиллерии раз за разом часто». Вечером того же дня был устроен фейерверк, а всем солдатам в армии и казакам выдано по чарке вина.
В начале ноября 1789 г. Г.А. Потемкин приказал генералу Де Рибасу занять «пать» Белгра-Эски и передал ему в подчинение все Черноморское казачье войско с конной и пешей командами, включая флотилию. Своим ордером Де Рибас предписал конным черноморским отрядам располагаться на зимовку «пониже Бендер по левую сторону течения реки Днестра, начиная от слободы Гаргаш Деже до Гнилого Чобруча», генерал дозволял давать отпуски старшинам и казакам, требуя однако присылать еженедельные рапорты о состоянии команд.
Наступило затишье и черноморцы стали занимать квартиры в приднестровских городах и селах, и, видимо, с разрешения главнокомандующего армией устроили войсковой кош в селении Слободзея. Там черноморцами был встречен новый 1790 г. Казаки занялись устройством жилищ, рыбной ловлей, охотой. К тому их понукали и войсковые начальники – кошевой З. Чепига и судья А. Головатый, которым нужны были гостинцы для вельмож, заменявшие собой золотое шильце, открывавшее все двери. З.А. Чепига требовал от полковника Л. Тиховского, «для приезду его светлости (т.е. Г.А. Потемкина – Н.Т.) наловить хорошей рыбы и держать в садку, дабы она была жива… достать зайцов и тетервей». Пришлось полковнику брать неводы у раскольников, что вызвало нарекания от того же Г.А. Потемкина, приказывавшего не обижать старообрядцев.
В Слободзею перевез свою семью и А. Головатый. Его двор, как пишет Иван Мигрин, был открыт для казаков. По праздникам Ульяна Григорьевна с дочерью Марией и прислугой накрывали столы, угощали компотом всех приходивших в их дом старшин и казаков. Царским указом от 24 ноября З.А. Чепига произведен в бригадиры и зимой был приведен к присяге на новое звание генералом Ф.М. Толстым в Бендерах.
8 марта 1790 г. письмом Г.А. Потемкин сообщал черноморцам, что своим указом от 24 ноября пожалованы: кошевой атаман, полковник З.А. Чепига – в бригадиры, а войсковой судья А.А. Головатый – в полковники. В Слободзее, по всей видимости, перед Рождеством была проведена и войсковая рада, на которой З. Чепига и А. Головатый переизбраны в прежние должности, войсковым писарем стал Т. Котляревский, а войсковым асаулом Сутыка.
Г.А. Потемкин, узнав о возобновлении запорожских обычаев выбирать старшину, решил накинуть на них узду. 2 июля из Кокотен он пишет кошевому атаману ордер: «Войсковым старшинам Котляревскому и Сутыке, из которых первый в войсковые писари, а второй – в войсковые осаулы избраны, препровождаю при сем на новые их звания открытые листы… Быв таким образом мною утверждены в сих званиях, не могут уже они переменены быть. Но если, по каким-либо обстоятельствам из числа утвержденных мною старшин, окажутся неспособными, о таковых, с прописыванием подробностей, представить ко мне».

Дунайский поход 1790 г.

Военные действия кампании 1790 г. на побережье Черного моря развивались вяло. Казаки были заняты домашним обустройством, ремонтировали лодки, «прихваченные льдом» при Кинбурне, на о. Березани и в Аджидере. В верховьях Днестра строили новые байдаки, подвозили провиант армейским частям.
Главные военные события в первой половине года развивались в Румынии, где русские войска вынуждены были действовать без участия австрийцев, подписавших перемирие с Турцией. Весной и летом 1790 г. А.В. Суворов находился в Молдове. Из Берлада и Яломицы он сообщал Г.А. Потемкину о передвижениях турецких войск визиря на Дунае, о событиях в Бухаресте, получаемые от «приятелей тамошних».
3 сентября из Калиен полководец благодарил Г.А. Потемкина, вероятно, за план и намерение штурмовать Измаил. «Ах батюшка, князь Григорий Александрович, оживляете меня», - писал он светлейшему в письме. Вполне закономерными были надежды русского полководца на свою востребованность в этой кампании, задуманной и пролоббированной честолюбивым Де Рибасом. Г.А. Потемкин, поручивший вначале руководство Дунайским походом Де Рибасу, стал склоняться к тому, чтобы командование штурмом города-крепости поручить А.В. Суворову. И в самом деле, неудача полководца под Очаковом в свете блистательных побед под Фокшанами и Рымником выглядела просто досадным недоразумением. Исключительно благодаря командованию А.В. Суворова союзными 35-ти тысячными войсками дважды были разбиты стотысячные турецкие армии. В глазах светлейшего полководец выглядел волшебником, для Репнина же он оставался случайным баловнем Фортуны. Стремительный марш от Бырлада к Рымнику на выручку австрийских союзников и разгром армии великого визиря Юсуф-паши принесли А.В. Суворову европейскую славу.
29 августа против Гаджибея произошла «флотская баталия» с турками, после которой действия были перенесены в Дунайские гирла. 7 сентября генерал Репнин со своей многочисленной армией выдержал натиск Гасан-паши под Измаилом, но и разбить его не смог.
В это время Иосиф Де Рибас стал настойчиво убеждать князя Таврического продолжить военную кампанию на Дунае осенью и зимой, чего явно не ожидали турки.
Г.А. Потемкин не без колебания согласился на продолжение военных действий на Дунае, еще с большим колебанием он передавал командование штурмом Измаила А.В. Суворову. Целесообразность штурма также оспаривалась многими вельможами и генералами, и в первую очередь И.В. Гудовичем.
Вероятно, письмом от 25 сентября князь сообщал о принятом решении, так как в ответном, отправленном 29 сентября, А.В. Суворов пишет: «В присутствии или помощи сухопутных войск гребной флот возьмет Килию, Измаил и Браилов… в свое время сухопутное войско перейдет здесь при Сербанешти» .
В самом начале октября 1790 г. русскими войсками был начат Дунайский поход. 1 октября ордером из Бендер Г.А. Потемкин приказал А.Головатому с казачьей флотилией быть в готовности к выступлению, а утром следующего дня явиться в село Оленешты и ждать его там. Почти в то же время войсковому судье прислал с Очаковского рейда секретное письмо Де Рибас. В нем генерал писал: «С флотилиею, мне порученною, при помощи божией я надесь быть 5 числа месяца у Гаджибея, куда приближится с флотом и господин контр-адмирал Ф.Ф. Ушаков. Вашему высокородию предписываю к тому времени прибыть туда для некоторых установлений, в рассуждении похода к Дунайским Гирлам, команду ж вашу над судами поручите старшему по себе» . Вероятно, получив ответ, в котором говорилось, что А. Головатый уже отбыл в Оленешты для встречи с главнокомандующим, Де Рибас письменно просил 3 октября 1790 г. судью: «У вас непременно есть из казаков, знающие проходы Дуная у Килии, нет ли еще таковых, сведущих и о проливе Сунна? Покорнейше прошу вас поискать и ко мне с вами для нужных до вас касающихся извещений (прибыть)» . Г.А. Потемкин ордером 9 октября приказывал А.А. Головатому «быть в совершенной готовности к походу» и как только подойдут флоты, присоединиться к ним и немедленно оповестить его, все еще находившегося в Бендерской крепости. Войсковому судье светлейший князь Таврический вверял в командование кроме черноморских лодок еще и лансоны, чектыри и все суда, находившиеся в Аккермане. Черноморский флот задерживался, и А. Головатому с флотилией приходилось стоять в ожидании его в Днестровском лимане еще целую неделю. Конная команда уже воевала под стенами дунайских крепостей, а казаки пешей команды все еще томились на берегу, ожидая приказа о выступлении. З. Чепига в письме от 15 октября сообщал А. Головатому: «Килии уже крила ошмалылы и вершки позбывалы; и спервайцы на вас шпували, а тепер нетерпеливо ожыдають прибытия вашего с лоткамы, так что меня каждого дня разов десять питаючися, чи вы скоро с оными прыспиете, докучая. Для чего вас покорно прошу через сих нарочно посланних меня уведомыть, почему вас з лоткамы и по сие время до Килии не видать. Успеху за непогодою ль или нет повеления, дабы мне можно знать, что на вопрос отвечать» .
По приказу Де Рибаса в подчинение А. Головатому, закрывшему лодками казачьей флотилии вход турецким судам в Дунайские гирла, были переданы шесть лансонов, находившиеся под командованием подполковника Кастано Скарабелли.
После обоюдного непродолжительного, но ожесточенного обстрела турецкий гарнизон Килии сдался на милость победителей. Генерал И.В. Гудович, руководивший осадой и взятием этой крепости, 19 октября предупреждал А. Головатого, что «крепость Килия нам покорилась» и он с флотилией может «беспрепятственно подойти и стать подле оной», причем предупреждал, чтобы казаки не трогали отпущенных по капитуляции из крепости турецкие лодки и суда. А 24 октября не дождавшись черноморских лодок, генерал спрашивал судью, не может ли тот выделить до десяти лодок, «дабы скорее избавиться от турок килийских», которых следовало перевезти «до острова, где Старая Килия», для их дальнейшего следования в Тульчу уже на турецких судах.
Казаки, стоявшие без действия в низовьях Дуная, с нетерпением ожидали приказа о следовании под Килию, поближе к основным военным действиям. Старшина И. Чернышев в рапорте 23 числа писал А. Головатому, что Сулинским гирлом прошел Де Рибас, «следовательно, - продолжал он, - гирлом, на котором я держу предосторогу, проезд курьерам не опасен». Войсковой судья передал в распоряжение З. Чепиги 20 лодок для вывоза турок из Килии. Перевозка эта не прошла без происшествий. Де Рибас в одном из ордеров сообщал А. Головатому: «… у обывателей Старой Килии из табунов, лежащих около той Килии, волов 135, лошадей 245 угнано». Кроме того, у турок, следовавших на черноморских лодках, были отобраны деньги, вещи, оружие. Подозрение пало на казаков Черноморской флотилии, поэтому и приказывал генерал сделать «порядочное изыскание». Изыскание было проведено, ничего из скота не найдено, но подозрение на казаков не рассеялось. Вскоре после вмешательства в разбор дела А. Головатого Килийский паша Мегемет Агир получил назад все вещи и по-восточному витиевато благодарил Де Рибаса.
Граф Де Рибас и Г.А. Потемкин А.А. Головатому с флотилией поручали важную задачу – блокировать турецкому флоту вход в Дунай, закрыв лодками Старостамбульское, Сулинское и Георгиевское гирла. С падением Килии, отстоявшей почти на 40 верст от моря, большая часть флотилии могла подняться выше, оставляя впрочем посты на Сулинском и Георгиевском гирлах, через которые можно было подойти к Измаилу по притоку, отделявшемуся от Дуная выше города-крепости.
22 октября А.В. Суворов поздравил Потемкина с взятием Килии – «ключа к дальнейшим завоеваниям». Весьма важно, по мнению полководца, было закрыть туркам подступы к Измаилу как со стороны моря, так и с суши. Ключевым стратегическим пунктом для продвижения на Балканы являлся город Браилов.
Находясь в Сулинском гирле 30 октября, Де Рибас просил А. Головатого поискать «пролив» в это гирло «для сообщения в обход Измаила», и отыскав таковой, прислать к нему судно и языков. Солдатами генерала И.В. Гудовича был взят в плен турок Мегмет Делибаш, следовавший к Измаильскому сераскиру с тремя молдованами на лодке. К тому времени передовые части Русской армии уже стояли у Старой Килии, совсем близко от Измаила.
Де Рибас разыскал узкую протоку, связывавшую Старостамбульское гирло с Сулинским и 31 октября в приказе сообщал казакам, «стоящим на почтах от Сулии до Килиевского берега»: «Флотилия имеет теперь плавание от Сулии к озеру Радукаль, откуда дорога к Килии гораздо ближе. Почему и предписываю курьеров и письма, следующие во флотилию, возить прямо к тому озеру». Озеро это находилось на середине пути от Сулинского гирла к Старостамбульскому. В начале ноября флотилия Де Рибаса, пройдя протокой, неожиданно для турок появилась почти у самых стен Измаила.
Назначенный было начальником килийского гарнизона А.А. Головатый пробыл в этой должности недолго. Видимо, Де Рибас и Потемкин рассчитывали на него как на командира, не только могущего обеспечить перевозку войск и доставку провианта, но способного правильно организовать и возглавить штурм прибрежных укреплений. В начале ноября к Измаилу стали подтягиваться полки Екатеринославской армии. Солдат следовало регулярно снабжать необходимыми продуктами, поэтому за армейскими частями следовал огромный обоз с мукой, крупами, сухарями. Лодки Черноморской флотилии вместе с их командами стали нарасхват. Генерал И.В. Гудович требовал их у А. Головатого для перевозки продовольствия через Дунай, нужны были суда для транспортировки войск, почты, наблюдений за противником. Генерал посчитал нужным указать войсковому судье, чтобы казаки его команды, стоящие «в островах, лежащих около крепости Килии, видя на воде какие-либо неприятельские движения, тот час давали знать командующему Килийской крепостью, господину генерал-майору и кавалеру Мехнобу» .
И.В. Гудович сообщил 3 ноября А.А. Головатому, что получил от отпущенного из Килии двухбунчужного паши Беглер бек Заир Магомета жалобу, в которой говорилось, что одну из лодок «запорозские казаки догнав, разграбили, несколько человек убили и поранили, а саму лодку с женами их (турок – Н.Т.), детьми и имуществом увезли с собою неведомо куда». Генерал требовал от А. Головатого разобраться, найти виновных и наказать. В Черноморской флотилии было проведено расследование. Полковой старшина Иван Чернышев докладывал, что «перетрусил все лодки и нашел несколько турецких разных вещей в лодке войскового есаула Осанчука». Как заглаживалось дело неизвестно, но, по всей видимости, Василию Осанчуку пришлось вернуть все вещи; серьезного же наказания он не понес. 5 ноября поручик Осанчук рапортовал войсковому судье, что накануне был с двумя лодками в разъезде и, «не доходя верст за семь к Смаилову, близ крепости, видел трехмачтовое судно».
Паром у Старой Килии оказался разбитым и вся тяжесть перевозки войск, провианта и боеприпасов легла на черноморцев. 10 ноября Де Рибас требовал от А. Головатого переправить от Старой Килии 50 фур с сотней пар волов. На следующий день тот же Де Рибас настаивал, чтобы А. Головатый «делал вспоможение переправляющимся у Килии из лагеря войскам, следующим в Тульчу». 7 ноября под ударами черноморцев пала Тульча, Исакча – 13-го. Ближние водные подступы к Измаилу для турок были отрезаны, но оставались еще Галац и Браилов, оставались многотысячные турецкие войска. Под стены Браилова отправился с войсками сам Г.А. Потемкин. План взятия этого города был разработан А.В. Суворовым и вместе с данными разведки отправлен главнокомандующему. Зная честолюбие Де Рибаса, полководец подтрунивает над ним в письме: «Торопитесь, покоряйте, штурмуйте, жгите, крушите. Слава, признание придут за Вами следом. Здесь, как и прежде, сыграйте первую ролю. Я и мои целуют Вам руки… Посылаю Вам два лимона – подарок из Браилова. Обнимаю Вас. Господь с Вами» . В следующем, датированном 29-м числом, А.В. Суворов с иронией пишет: «Да, от устья Дуная на обоих берегах Ваша флотилия сделала слишком много, чтобы не сказать все, и кончает бездействием и беззаботной нерешительностью, каковую терпеть нет мочи… из-за слишком хитрых континенталов, коим не ведомы основы нашего искусства… Герой и брат мой! Эти изнеженные франки заставили Вас потерять всю Вашу славу. Но мужайтесь, я в Вашем распоряжении» .
Ошибки Н.В. Репнина, в 1789 г. загнавшего Гасан-пашу с армией в Измаил, приходилось исправлять А.В. Суворову. Великий визирь с другой многотысячной армией устремился к Фокшанам, чтобы взять реванш за победу А.В. Суворова и Кобурга, разбить вначале последнего, а затем первого и войти в Измаил, разбив Репнина, топтавшегося под стенами крепости.
Ключем к стамбульским воротам считался г. Браилов. Г.А. Потемкин с войсками отправился к стенам этого города, вручая командование штурмом Измаила А.В. Суворову. Полководец писал ему 24 ноября: «…повеления исполняю и с Рибасом пока издали знаюсь. О Боже, дай Вам погоду и Браилов!» Но Бог не дал быстрой победы светлейшему князю да, по всей видимости, он и не спешил овладеть городом, ожидая развязки под Измаилом.
Черноморцы едва ли не до самого штурма занимались доставкой провианта, боеприпасов, туров, фашин, кольев и т.д., участвуя между тем в стычках и сражениях. Казачьи лодки по приказам графа курсировали от Измаила к Тульче, доставляя туда орудия и припасы к ним.
17 ноября 1790 г. Де Рибас, расположась на мысе Чатал, вел подготовку к штурму. Он приказал З. Чепиге с конной командой подойти ближе к флотилии и расставить по берегу курьеров.
20 ноября на Дунае под Измаилом произошло сражение Черноморской флотилии с турецкой. Бой был продолжительным, и кровопролитным. Победа черноморцам, предводительствуемым А. Головатым, стоила 28 жизней. Полковнику Порохне войсковой судья сообщал, что «в истреблении неприятельских судов у самой крепости, бог наградил победою. Три неприятельских судна подняты на воздух, прочие ж побиты» . Головатый сообщая об этом же атаману Чепиге, вложил список погибших казаков «для внесения убиеных в грамотку и отправления за оных иеромонахом Антонием панихиды» .
27 ноября пятисотенной конной команде З. Чепиги поручалось прикрывать батареи и «быть готовым отразить могущего переправиться на левый берег неприятеля». Его казакам следовало также препровождать флотилию к мысу Чатал, а сотне, находящейся в реданте под Тульчей, идти с пушками к Чаталу. А через два дня Де Рибас приказал А. Головатому доставить войскам снаряды, что являлось предприятием весьма опасным в виду мощных батарей на измаильских бастионах, мимо которых предстояло проходить лодкам. На указание об опасности и риске, сделанное войсковым судьей, граф ответил ему: «С храбрейшими вашими казаками, и с осторожностию, никакого риска не предвижу я в доставлении зарядов. Берег наш, и сыльно защищен; нужно только обождать темноты совершенной, а потом иттить бичевою и без шуму». Сказать было просто, куда сложнее выполнить – тянуть лодки груженные артиллерийскими зарядами в кромешной темноте и без шума – задача не из легких. Черноморцы выполнили и это задание. 29 ноября генерал Мекниб, уведомляя Головатого о скором прибытии А.В. Суворова, предписывает А. Головатому доставить войскам провиант, а несколько лодок держать для переправы. «Я уповаю,- писал он, - что сего числа имеет прибыть его сиятельство граф А.В. Суворов, то дабы водяная коммуникация не пересекалась в перевозе с той стороны на здешнюю, курьеров поставьте на мысу, удобные лодки, а чтоб оттоль без замедления сообщил я господину бригадиру и кавалеру Чепиге поставить у того перевоза из конных 10 лошадей» .
Письмо А.В. Суворова Де Рибасу, отправленное 30 ноября из Галаца, начинается по-философски напыщенно: «Истиной славы не следует домогаться: она – следствие той жертвы, которую приносишь ради общественного блага». А дальше полководец решительно переходит к делам повседневным и заявляет: «Отныне вступаю во владение наследством Вашим».
Г.А. Потемкин готовил осаду Браилова, и А.В. Суворов, не желая вступать в переговоры и обсуждения с Де Рибасом, потребовал от него переправить заряды для орудий обоих ему подчиненных корпусов, «хотя бы из Ясс» . Подготавливаясь к штурму Измаила, А.В. Суворов дразнил Де Рибаса Силистрией. Он писал ему: «После сдачи Измаила, осада Браилова по всем правилам… Что затем делать станете? Запаситесь необходимым провиантом… поднимитесь к Силистрии. 4-5 дней на подготовку, осадите ее и кончайте дело» .
Того же 30 ноября выполняя приказ Г.А Потемкина, А.В. Суворов отправился из Галаца к Измаилу. Вечером 2 декабря сопровождаемый несколькими конными казаками полководец прибыл к Измаилу, но в это время Г.А. Потемкин получил решение военного Совета об отмене штурма. Он и сам был не уверен в победе, поэтому приказал полководцу действовать по собственному усмотрению и решать самому - штурмовать или не штурмовать неприступную крепость. Перед прибытием А.В. Суворова, настроенного на штурм, главный противник операции генерал И.В. Гудович был отправлен князем Таврическим на Кубань, где требовался опытный генерал.
7 декабря А.В. Суворов послал ультиматум турецким властям Измаила, предлагая сдаться в течение 24 часов. 9 декабря сераскир Ахмет-паша попросил десятидневное перемирие, но Суворов отказал в просимом, оставив для размышлений «сей день до будущего утра» .
8 декабря Де Рибас прислал А. Головатому сообщение о предстоящем штурме. «По повелению его сиятельства графа Суворова Рымникского,- писал он судье, - атака неприятельского города Измаила предполагается со стороны воды в трех колоннах…» 1-й колонной на правом фланге командование было поручено генерал–майору Арсеньеву. В нее входили две с небольшим тысячи черноморских казаков; командовать 2-й колонной поручалось Захарию Чепиге. В нее вошло 650 солдат Алексапольского и Днепровского Приморского гренадерских полков и тысяча казаков. 3-й колонной командовал секунд-майор Марков. В его распоряжении состояло более двух тысяч егерей и тысяча казаков.
Первая колонна должна была высадить людей на берег между крайней батареей на левом фланге крепости и, выбив турок, взять все батареи по берегу до Килиевских ворот, «оборотя пушки против города». Черноморские казаки составляли авангард правой колонны; они должны были стремительно подойти к берегу и, «выскоча на оный, поразить неприятелей», расчистив путь гренадерам.
А.А. Головатому поручалось общее «командование авангардом», для чего рекомендовалось расписать по лодкам регулярные войска. «Подробности приступа» представлялись на собственное «благораспоряжение судьи, относясь однако ж об этом к генерал-майору Николаю Дмитриевичу Арсеньеву» . Таким образом, А.А. Головатый осуществлял командование войсками, штурмовавшими крепостные бастионы Измаила со стороны Дуная.
Диспозиция на овладение крепостью была отправлена А.В. Суворовым Де Рибасу 8 декабря. Граф сразу же разослал ее по войскам. Суворов посчитал нужным присовокупить еще и «Порядок штурма», в котором все действия были расписаны практически поминутно: «За два часа перед рассветом по данному сигналу ракетою войска, расположенные на лодках и гребных судах числом 8 тысяч, подтянутся в одно время к противоположному берегу с оных флангов… предмет сей высадки занятие берега… Когда будет пущена первая ракета, значит готовность; вторая – выступление от своих мест по определенным пунктам. Затем колонны и выступают… Тревоги не бить, а подав сигнал, бить поход… Ура не кричать, доколь не одержим вала, а одержав вал, сигнал поход – пошли по стенам». Там же А.В. Суворов особо указал: «Христиан и безоружных отнюдь не лишать жизни, разумея то о всех женщинах и детях» .
Атака крепости после продублированных во всех колоннах ракет и холостых пушечных выстрелов была предпринята одновременно. Штурм начался в полшестого утра, а закончился в четыре дня. Из 35-ти тысячного турецкого гарнизона 26 тысяч человек были убиты, 9 тысяч взяты в плен. Из русского 30-ти тысячного войска погибло 2037 человек, ранено 2933 . В качестве трофеев русскими войсками взяты 345 знамен, 7 бунчуков, 245 пушек и 30 речных судов.
Во время штурма А. Головатый с казаками шел в первой линии лодок и принял на себя шквальный огонь крепостных орудий. Под не стихающим обстрелом он высадился на берег и, командуя двумя тысячами черноморцев и солдат, принялся рубить крепостные палисады. Подоспевшие казаки помогли прорвать оборону, захватить несколько турецких укреплений с пушками у Килийских ворот. Казаки десанта, подтащив по приказу А. Головатого пушки, принялись обстреливать скопления турецких солдат в городе. Следует отметить, что армейские части, штурмовавшие город-крепость с суши, по плану А.В. Суворова, выполняли отвлекающий маневр, в то время как десант со стороны Дуная решал главную задачу прорыва обороны. Расчет на отвагу и решимость казаков А. Головатого был верным. М.И. Кутузову, командовавшему солдатами, штурмовавшими Килийские ворота, удалось овладеть ими лишь в третьем приступе, когда черноморцы уже обстреливали город из орудий турецких батарей.
11 декабря 1790 г. А.В. Суворов отправил Г.А. Потемкину реляцию: «Стены измаильские и народ пали пред стопами престола Ея Императорского величества. Штурм был продолжителен и многокровопролитен. Измаил взят, слава Богу! Победа наша… Вашу Светлость честь имею поздравить» .
Г.А. Потемкин оценил подвиг А. Головатого по достоинству и в своем донесении Екатерине Второй о взятии Измаила писал о нем так: «Полковник Головатый с беспредельной храбростью и неусыпностью не только побеждал, но и лично действуя вышел на берег, вступил с неприятелем в бой и разбил оного» . За штурм этой турецкой твердыни А.А. Головатый был награжден орденом Св. Владимира, Измаильским крестом. Кроме того, императрица Екатерина вручила ему золотую саблю, украшенную драгоценными камнями.
Главный оплот турецких сил на Дунае был сокрушен, дальнейший путь к Константинополю открыт. Значение этой победы было громадным не только из соображений стратегических, она показала мощь русского оружия и силу духа.
Во время штурма Измаила погибли 92 черноморских казака, 262 человека было ранено, из которых 162 тяжело. Для малочисленного казачьего войска потери были огромные. Среди погибших находился и войсковой есаул Василий Осанчук, тяжело ранены были Иван Кулик и Иван Чернышев.
После взятия Измаила все черноморцы были собраны на острове у Браилова и находились под начальством А. Головатого. 27 декабря Захарию Чепиге приказано явиться у М.Л. Голенищева-Кутузова, и получив от него все наставления, отправиться на зимние квартиры к Днестру. Сам же «Дунайский герой», как назвал Иосифа Де Рибаса А.В. Суворов, перебрался в Галац, куда вскоре по его требованию прибыл на нескольких лодках и А.А. Головатый.

Депутация в Петербург и переселение на Кубань

Закончилась военная кампания 1790 года; стала очевидной близкая победа России над Османской Портой; князь Потемкин, не скупясь, щедро рассыпал из Ясс награды и дары «за покорение Измаила». Не обойдены были им и принимавшие участие в измаильском штурме черноморцы.
Кошевой атаман З. Чепига решил, что настал удобный момент для решения давних проблем с землей под поселение Черноморского войска. На устные обещания светлейшего дать новую землю для водворения черноморских казаков нельзя было твердо надеяться, и кошевой атаман решил не оставлять важнейшей проблемы на будущее время, а взять быка за рога. С первого же дня наступившего года он стал хлопотать о получении письменных документов на новую войсковую землю.
1 января 1791 года З.А. Чепига в письме обращается к А. Головатому чрезвычайно официально: «Я имею намерение по войсковой надобности отправиться в Яссы к светлейшему князю и великому гетману вместе с вашим высокоблагородием, почему и не оставьте ваше высокоблагородие, поруча вверенное вам войско из старшин полковников одному надежному, сами прибыть ко мне» .
Того же числа войсковой судья своим ордером утверждает командиром флотилии до своего возвращения старшину Ивана Чернышева и спешит в Слободзею к З. Чепиге. В ордере он сообщает и приказывает старшине:
« Я завтрешнего числа отъезжаю к его светлости в Яссы, вам же препоручаю всю при Килии черноморскую гребную флотилию, за которую до приезду моего иметь вам касающиеся до службы наряды при моей квартире» .
Прибыв в Яссы Чепига и Головатый долгое время находились при князе Потемкине, ведя с ним переговоры. Светлейший не спешил с решением самой главной проблемы черноморцев, он, по всей видимости, планировал употребить казаков для своих особых дел. Кроме того, бывшие запорожцы нужны были ему на Дунае еще и затем, чтобы переманить как можно больше неверных запорожцев, обосновавшихся за Дунаем. Как продвигались переговоры в январе трудно предположить, но, по всей видимости, поступательно. Великий гетман был доволен «верным Черноморским войском казачьим», хвалил черноморцев, обещал наградить, но с отводом земли войску не спешил.
Вполне вероятно, что Черноморское войско получило бы уже тогда, в начале 1791 года, грамоту на землю, а депутация З. Чепиги и А. Головатого в Яссах увенчалась бы успехом, если бы не одно непредвиденное событие. Российский посланник, находившийся в г. Бабу, сообщил князю Потемкину, что в урочище Монастырище татары взяли в плен из 50 человек, служивших в Черноморской гребной флотилии, 25, а остальным едва удалось бежать на лодках.
Явившись в начале февраля на квартиру Г.А. Потемкина и дожидаясь приема, первые чиновники черноморцев узнали о пленении казаков и ордером от 3 февраля З. Чепига и А. Головатый требовали от Ивана Чернышева: «Нам за самонужнейшее сим предписать, дабы вы в вверенном вам войске самовернейше выправясь, кто именно в показанные Монастырищи ходил, в каком числе, по чьему повелению, и кого из них захвачено неприятелем, в обстоятельстве чрез нарочного нам рапортовать по справедливости как наискорее, для донесения его светлости о сем, дабы за несправедливое о том донесение на случай не подпасть княжескому гневу». Того же числа ордером Савве Белому и другим старшинам флотилии они запрещали «всякие шатания» и сообщили «о приостановлении исходатайствования от его светлости всего нашего общества благополучия в виду случая при Монастырищи». Вероятно, княжеского распекания избежать им не удалось, тем не менее князь Потемкин 10 февраля в ордере кошевому З.Чепиге сообщал: «Войска верных черноморских чиновников, в течение прошедших кампаний, бывших в разных делах, а напоследок при осаде и взятии Измаила и отличившихся там храбростию, мужеством и трудами, я сего числа наградил чинами».
Таким образом, случай, связанный с неудачной стычкой черноморцев и пленом 25 казаков не позволил решить вопрос о земле. Не надеясь на благополучный исход предприятия, Чепига и Головатый прекратили переговоры с князем Потемкиным и в 1791 году решили устраиваться на прежде отведенных землях с кошем в Слободзее. Они обратились к архиепископу Амвросию, испрашивая разрешение на строительство в Слободзее новой церкви взамен обветшавшей. Архиепископ Екатеринославский в письме кошевому 7 января уже 1792 года сообщил: «На требование вашего высокородия построить в Слободзее Руфе на место обветшавшей Архангело-Михайловской церкви коштом Антона Головатого в том именовании новую я дозволяю».
Когда новому войску не удалось получить свободные для поселения войска земли от князя Г.А. Потемкина, войсковое правительство уже после смерти светлейшего князя Таврического решило обратиться к самой императрице для разрешения важнейшего для войска вопроса. Как свидетельствуют документы, такому их решению предшествовали обращения к государственному канцлеру А.А. Безбородько, которого они, видимо, считали преемником великого гетмана. 10 января 1792 г. рапортом З.А. Чепига просил графа А.А. Безбородько прислать в войско литавры, которые им не успел дать Г.А. Потемкин. 12 февраля кошевой атаман в ордере полковому есаулу Бурносу сообщал: «По самонужнейшей войсковой надобности уезжаю в Яссы, командование войска мне вверенного конницею препоручил полковнику секунд-майору Тиховскому» . Туда же, в Яссы, по всей видимости, отправился и А.А. Головатый. У нас сведений о переговорах черноморцев с графом А. Безбородько по этому вопросу нет, однако, вероятнее всего, тот им дал понять, что решение такого вопроса не в его компетенции и тогда в Слободзее на раде, состоявшейся в двадцатых числах февраля 1792 года, было решено отправить к высочайшему двору депутацию для испрошения земли под поселение Черноморского войска.
21 февраля атаман З. Чепига обратился с рапортом к новому главнокомандующему соединенной армией и Черноморского флота генерал-аншефу М.В. Каховскому, находившемуся в Яссах. В нем он писал: «Мы, имея намерение от имени старшин-полковников, казаков и от себя, для испрошения земли под поселение нами Тамани с окрестностями и протчего, отправили прозбы на всевысочайшее ее императорского величества имя; избраны были в депутаты войсковой судья армии господин полковник и кавалер Головатый з шестью человеками старшинами… Вашего высокородия покорнейше просим в том нам дав позволение, о снабдении его, Головатого, з будущими старшинами на 13 лошадей подорожными и прогонными деньгами учинить милостивое разсмотрение». У М.В. Каховского были свои взгляды на будущее черноморцев, которых он представлял охранителями отвоеванных берегов по Черному морю, но то ли генерал-аншеф остался доволен оказанным ему приемом и подарками, то ли захотел посоперничать с князем Потемкиным в щедрости, поэтому ордером от 22 февраля не только позволял отправить депутатов к высочайшему двору, но и предписал выдать прогонные деньги больше, чем на 13 лошадей и передал в тот же день через нарочного подорожную.
Избрав Антона Головатого главой депутации, рада снабдила его подробнейшей инструкцией, где указывалось что просить; к ней прилагались необходимые справочные документы. Войсковой судья с депутатами выехал из Слободзеи 2 марта 1792 г. Он вез с собой в Петербург кроме просьб, составленных от имени войска и кошевого атамана, еще и рапорт в Государственную военную коллегию. В нем говорилось: «Покойный светлейший князь и великий гетман Г.А. Потемкин-Таврический за отличную ныне кончившуюся с Портою Оттоманскою войну службу верных козаков черноморских старшин наградил армейскими чинами, а в Петербург доставить не успел, о чем письменные точные копии препровождая, покорнейше прошу о выдаче аттестатов учинить высокомилостивейшее рассмотрение».
Дорога в Петербург была неблизкая, да и дело являлось непростым и очень важным, так что спешить не стоило. Время на доставку почты из Причерноморья в столицу империи занимало до двух недель, но казачья депутация прибыла туда лишь 30 марта. «Припроездно» А. Головатый был в Харькове у Квитки три дня, виделся с сыном Александром, который уже учился в «классах». Супруге Ульяне Григорьевне и Захарию Чепиге он сообщал: «Александра видел слава Богу здорового… оставил ему полтораста рублей. За приездом в Петербург апреля 1-го, на чистый четверг были представлены Василием Степановичем Поповым к ручке Ея Величества…
11-го с поминой осиротения - великим князьям Павлу Петровичу и Константину Павловичу, и все принимали ласково с благодарностью. Ея величество говорила, что земли для поселения нам назначила, а в котором месте неизвестно; …и когда возврат нам с Питербурга будет знать не можно».
Из Петербурга А. Головатый писал З.А. Чепиге (7, 17 и 21 апреля), И. Де Рибасу, М. Каховскому и многим другим чиновникам, кто ему давал какое-либо поручение в столице. В письме архиепископу Амвросию сообщал: «Ваше преосвященство, я отправившись 2-го прошлого марта, по причине дурной пути и частых через реки переправ, прибыл в Петербург 30-го, где поселився на Миллионной в господина генерала Василия Степановича Попова, от которого был доставлен к Платону Александровичу Зубову и Николаю Ивановичу Аштинову, а 11-го апреля к руке Ея величества, от коей принят был милостиво и говорила, что уже для поселения нас землю назначила, где именно знать не можно… Василия Васильевича в монастыре Невской (Лавры) к митрополиту Кириллу доставил все порученности ваши».
Захарию Чепиге 21 апреля войсковой судья сообщал о том, что рассмотрение просьб все переносится, а царица Екатерина 20-го выехала в Царское Село, за которой последовал и весь двор. Уехавший туда же генерал В.С. Попов, «выговаривал» перед тем Антону Андреевичу, – «земли много требуете». Известно стало А. Головатому и то, что Василий Васильевич Каховский, находился в Дубоссарах «для раздачи земель».
Знакомому купцу М.И. Фалееву 29 апреля А. Головатый писал, видимо, находясь в упадке духа: «Я прибыл в Питербург уже другой месяц, где прозьбы куда следовало о войсковых необходимостях подал, но по оным еще ничего нет, а только обнадеживают на новые скорое отправление, когда ж оно будет неизвестно. В доме вашем был, жену Анастасию Ивановну и дочерей видел живых и здоровых».
Среди писем войскового судьи Головатого, написанных в это время, привлекает внимание один черновик, свидетельствующий о его верности идеалам запорожского братства. Письмо бывшему судье Запорожского войска П.Ф. Головатому он начал словами «Милостивый батьку, Павел Кролович!», потом зачеркнул и написал «Батьку и благодетель мой, Павел Кролович! Я думаю, вам небезызвестно, что в турецкой войне, которая уже кончилась; в которой мы, из бывших запорожцев по повелению покойного светлейшего князя и великого гетмана и с монаршего благоволения, собравшись до 12 тысяч, служили на лодках (на сухом пути) пешо и конно… за несение чрез оную войну безпорочную службу, назначивают к поселению нашему землю на Тамани, для получения которой я с шестью старшинами приехал в Питербург и уже очень обнадеживают скорою отправкою… Теперь в войске болше женатих, нежели холостых, только из числа знакомых ваших куреня Шкуринского стариков находится в войске Василь Кваша, Ляшко, шо з байрином был, Лукьян Недвига и Остап Спиченко… Кошовым с начала события был Сидор Белой, коего под Очаковом в сражении на судах убито, теперь же Харько Чепига, судиею – я, писарь - леушковский Котляревский, асаулом - крилевский Сутыка. Ежели еще кто из живых з наших господ - Петр Иванович Калнишевский, Иван Яковлевич Глоба, то свидетельствуйте от меня им нижайший поклон. Не оставляйте, батьку, ежели случай позволит о тамошних повестей своих письменным нас уведомлением… выдеть вас в живых и здоровых рады будем».
Письмо это было написано между 21 и 29 апреля, вероятно, тогда же была сочинена Антоном Головатым знаменитая песня «Ой, боже наш, боже, боже милостывый». Приведенное письмо, а еще в большей степени песня, ее публичное исполнение в светских салонах Петербурга являются свидетельством не только ей сложного состояния духа предводителя казачьей депутации, его способностях, но и небывалой смелости.
Более четырех месяцев находилась депутация в Петербурге, “выбивая” землю для Черноморского войска. Немалые усилия приложил войсковой судья, чтобы добиться от царицы дарственной грамоты на пустовавшие в то время правобережные земли р. Кубани.
Царица Екатерина все откладывала решение о поселении черноморцев на Кубани, ожидая справки о положении края от генерала И.В. Гудовича. По всей видимости, вначале было признано поселить Черноморское войско на Тамани и Керченском полуострове, для защиты пролива от турецкого десанта, поэтому и отправлен был ею указ адмиралу Н.С. Мордвинову отправить на Тамань все лодки черноморской гребной флотилии с пешим войском, а по получении справки от Гудовича, решено было выделить и правобережье Кубани.
Лишь в мае царица дала устное согласие пожаловать черноморцам Тамань с частью просимых казаками «окрестностей». Существует немало преданий об уловках и хитростях, предпринимаемых Антоном Головатым для того, чтобы добиться желаемого результата в Петербурге. Рассказы о приеме Екатериной чубатых запорожцев, о целовании войсковым судьей А. Головатым пера, которым царица управляла империей, о его походе с депутатами в Царское Село выглядят слишком красочными и легендарными, чтобы быть правдивыми. Опуская многие из них, остановлюсь лишь на оказанном царицей приеме казачьей депутации. Антон Головатый, не раз бывший при дворе со «столичниками», хорошо знал придворный этикет и правила. Знал он и доброе сердце вельможной женщины, знал, как на него воздействовать. Думаю, что не было паданья на колени перед целованием руки, но была хорошо продуманная речь, предшествовавшая вручению в руки императрицы просьб Черноморского войска и кошевого атамана. О своей встрече с царицей войсковой судья сообщал в письмах З. Чепиге и другим адресатам вполне спокойно и даже несколько буднично. Была песня, сочиненная им в дни упадка духа; исполнял ее А. Головатый в светских салонах. Вероятно, были искренние слезы, был и расчетливый артистизм, но если и падал на колени перед царским пером войсковой судья, то никак, не выходя «из пристойности». Известно, что Екатерина дозволила ему по его же просьбе, переданной через одного из придворных, осмотреть коллекции собраний Эрмитажа.
У кого-кого, а у Антона Андреевича имелись понятия о приличии, достоинстве и славе; об этом свидетельствуют и весьма ровные отношения с самыми знатными сановниками, юмор и шутки, допускаемые им в беседах с российскими генералами. Сохранилось одно любопытное письмо русского купца из Турции, который извинялся перед А.А. Головатым за допущенную им некогда вольность в обращении с судьей, а также сообщение Мигрина о том, как смеялся войсковой судья при сообщении о гневе генерала, купившего по дешевке войсковые постройки на острове Березани, оказавшиеся землянками с гнилыми бревнами.
В конце июня черноморская депутация была, наконец-то, приглашена ко двору, и ее главе, войсковому судье Антону Головатому, вручены дарственные грамоты, хлеб-соль на пожалованную землю с напутственным монаршим словом.
14 июля того же 1792 года Антон Головатый с радостью писал кошевому атаману З. Чепиге: «Слава всевышнему Богу, мы от Ея величества в прозьбах получили все желаемое с неожидаемым хорошим концом. Я за отправлением сего через два дни з старшинами следовать в путь буду, почему и вас, милостивого государя, прошу от Ольвиополя до Слободзеи по тракту разставить посты.
На этот раз войсковой судья, казалось, на крыльях летел к берегам Черномого моря. По дороге он подробно расписал церемониал встречи грамот и даров царицы войску, а, следовательно, и его с депутатами.
А. Головатый остановился ненадолго у Квитки, откуда отправил нарочного с инструкцией кошевому атаману Чепиге в Слободзею, и архиепископу Амвросию письмо с приглашением и просьбой отслужить по такому случаю праздничный молебен. Кроме того, им была сочинена в дороге новая песня «Ой, годи нам журытыся, пора перестаты». Слова этой песни он приказал писарю скопировать и также отправить в Слободзею и на Тамань, чтобы, отмечая праздник, казаки пели ее. Редко какая песня, разучивалась с такой легкостью, а тем более становилась народной. Этой же, родившейся в радостный момент, суждено было стать одной из самых популярных песен черноморцев.
После успешной депутации, личность Антона Головатого стало необычайно популярной в войске. Он еще при жизни был удостоен небывалых для казака почестей и снискал большую славу.
Войсковой судья, конечно же, не забывал себя, свои интересы, но все заботы и хлопоты его так или иначе были связаны с обустройством всего Черноморского войска, служили войсковой выгоде, его благу и славе. А. Головатый, что называется, был в войске государственным мужем. Обстоятельный, рассудительный человек, умудренный жизненным опытом казак, он являлся не только замечательным полководцем и реформатором, но и ко всему прочему, оставался рачительным хозяином, прекрасным бандуристом и поэтом. Лишь он один в войске умел поддерживать приятельские отношения с петербургским начальством и вести с ним обширную переписку. Немало ратных подвигов совершил войсковой судья, будучи начальником Черноморской гребной флотилии. О штурме и взятии казаками под его командованием укрепленного турками острова Березани в войске ходили легенды. Отличился он с казаками своей команды при взятии Измаила, тем не менее, наибольшую славу Антон Головатый снискал дипломатическими подвигами, наибольшим из которых было получение дарственной грамоты на владение черноморцами Тамани и Правобережья Кубани. Кроме того, Антон Андреевич слыл лучшим администратором в войске. При самом деятельном его участии была заселена и разделена на округи Черномория, устроена кордонная линия по Кубани, разбит на кварталы г. Екатеринодар, заложены главные храмы войска, сохранен и вывезен войсковой архив. При всей своей занятости войсковыми делами он успевал управлять своим большим семейством.
Антон Андреевич был человеком весьма энергичным и здравомыслящим. От его брака с Ульяной Григорьевной Порохней родились дети: дочь Мария (1774г.р.), Александр (1779 г.р.), Афанасий (1781 г.р.), Юрий (1780 г.р.), Матвей (1791г.р.), Андрей (1792 г.р.), Константин (1794г.р.). Старшим своим сыновьям А.А. Головатый дал хорошее, если не сказать, лучшее по тем временам образование. Александр и Афанасий учились сначала в Харьковском коллегиуме (Александр – с 1790 или с начала 1791-го), а затем были определены в Санктпетербургский шляхетский корпус. Туда же был отправлен учиться и Юрий (в октябре 1792 г.) .
Мечтал А. Головатый о том, чтобы его сыновья стали морскими офицерами, но вскоре выяснилось, что Александр «страдает» морской болезнью, а Матвей тяготится учебой, Юрий предпочел ей женитьбу.
Единственной дочери А. Головатый дал домашнее образование и всячески стремился развить в ней пробудившуюся тягу к музыке. 21 августа 1791 г. из Слободзеи Мария Антоновна писала отцу: «Милостивый родитель мой! Я слышала, что вы изволили получить Владимира 3 степени креста, о чем вседушно радуюсь и желаю вам сердечно получить все ордена кавалерские, при сем покорно прошу прислать Степана Николаевича Перехрестика, который будет меня обучать играть на гусли, мы ж чрез сего письмодателя получили оныя, и в доме находятся…»
Глубоким уважением к отцу и любовью к матери дышат все письма их детей.
По всей видимости, тесные и взаимоуважительные отношения у А.А. Головатого сложились с многими священнослужителями, включая влиятельных, уважаемых и даже почитаемых в Православии иерархов. И дело даже было не столько в дипломатии, а в том, что Антон Андреевич сам являлся человеком весьма набожным. При нем во флотилии постоянно находился иеромонах Герасим, умерший в Тамани осенью 1792 г. Среди его знакомых был и благочинный старец Паисий Величковский, являвшийся в начале 1790-х годов архиепископом Нямецкого монастыря.
А.А. Головатый в письме от 26 мая 1791 г. сообщал З. Чепиге: «От Нямецкого монастыря я возвратился благополучно. Старец приказал вам кланяться, прислал вам просфору… Еще скажу вам, старец просил нашей помощи и именно хлебом и прочим. Я ему дал слово и оставил подпоручика Малаевского для препровождения подвод. Хвалюсь вам, что нашел я такое сущее монашеское житие, и как они живут персонально перескажу» .
В конце 1791- го или в начале 1792 года умерла Мария Антоновна, любимая дочь А. Головатого, что глубоко опечалило войскового судью и повергло его в уныние. Умерла неожиданно, вызвав подозрение об отравлении. Кубанский историк П.П. Короленко сообщает бытовавшее в семье Головатого предание, что ее накануне помолвки отравила девушка, бывшая прислугой. Отравила из-за того, что хозяйка не пожелала взять ее с собой в Петербург. По всей видимости, и сам А. Головатый не знал истинной причины смерти своей дочери и долго размышлял о ней, пытаясь своим пытливым умом проникнуть в тайну.
Сохранилось письмо архимандрита Нямецкого монастыря Паисия Величковского З.А. Чепиге от 9 марта 1792 г.: «Почтеннейшее Вашего Высокородия письмо прочел, - писал старец. – Зело сожалею я и даже до слез о таком случае, его высокородию господину Антону Андреевичу приключившемуся, и немедленно велел духовнику Софронию, пришедшаго в нашу обитель с пашпортом вашего высокородия казака Павла духовно спросить с внимательным примечанием на ответы его. И явился он пред ним в словах своих вовсе не приметен в таком деле и готов, говорит он, если бы было вашего высокородия повеление взять его отсюда и раны в допросе потерпети… Бог же всеведый да изъявит ими же весть судьбами виновного пропажи той и да утешит дух таким случаем опечалившегося…»
Вероятнее всего, рассказ об утоплении девушки, отравившей Марию Антоновну, якобы по приказу А. Головатого в Днестре, является всего лишь домыслом. Антон Андреевич, скорее всего, подозревал виновным в смерти дочери некоего казака Павла, отправленного в монастырь на исповедь.
А. Головатый слыл среди священников и монахов щедрым жертводателем, к которому они очень часто обращались со всевозможными просьбами о помощи храмам. Об этом свидетельствует и письмо монаха Свято-Афонской Лавры, сообщавшем в письме от 5 июля 1791 г.: «По усердию вашего высокородия к Афонской горе Свято-Афонской великия лавры, соизволили обещать на звоны медь, за которую я мимо Слободзеи едучи, спрашивал господина есаула и кавалера Леонтия Семеновича». Монах просил, если обещанная медь имеется в наличии, то прислать ее в Яссы в Трехсвятительный монастырь, где он остановился и где имеются мастера по литью звонов (колоколов). Кроме того, он просил указать какая надпись и чьи имена должны быть указаны на звонах «во блаженное воспоминание, во славу и честь». Слово свое войсковой судья держал твердо, особенно когда это касалось дел церковных и войсковых, поэтому, скорее всего, медь эта в Яссы прибыла, а потом в виде колокольного звона славила имя судьи и всего Черноморского войска на святой Афонской Горе.
Переписывался А.А. Головатый с архиепископом Екатеринославским Амвросием, автором учебника по красноречию, многих речей и слов, князем Алексеем Семеновичем Волконским, с которым был, судя по переписке, в дружеских отношениях. В письме, датированном 1792 г., А. Головатый рассказывал князю Волконскому о том, как по пути из Петербурга заехал к Воронцовым и обедал у «батька князя» Николая Васильевича, виделся с женой и матерью Волконского, от которых передавал привет. Батьком он назвал Воронцова, видимо, потому что тот в свое время записался в Запорожское войско почетным казаком. Такие же теплые отношения были у войскового судьи с Григорием Волконским, о чем свидетельствует письмо князя, отправленное из слободзейского дома Головатого, где тот останавливался в июле 1793 г. Князь просил судью продать ему свое имение в Слободзее за 1500 рублей по старой их дружбе. Сохранились письма
А. Головатого - графу А. Безбородько, написанное 17 сентября 1792 г. ,
Г. Державину и др..
К слову, войсковой судья называл батьком и С.С. Жегулина, Таврического губернатора, в административном ведении которого находилась Черномория, и который симпатизировал черноморцам, помогая им обживаться на новой земле. Конечно, в значительной степени этому способствовали посылаемые войсковым судьей икра, балыки, и его гостеприимство.

Переселение черноморцев

Немало споров вызывает описание внешности А.А. Головатого. Когда исследователи касаются этого вопроса, то обычно приводят выдержку из письма некоего Годлевского, где тот выставляет себя «плешивым и худо телесным» «против здорового велико и жирного тела и против рябоватого лица», а также упоминание Ф.Г. Квитки-Основяненко о том, что Антон Андреевич был небольшого роста и смугл. Хорошо знавший А. Головатого Иван Мигрин ничего особенного в его внешности не отмечал. В своих воспоминаниях, он так описывает свое первое впечатление от встречи с ним в Галаце, где жил без средств на существование: «На берегу увидел как подъезжает лодка с черноморскими казаками. Из лодки вышел человек с георгиевским крестом на груди; это был полковник Головатый… В нем-то судьба указала мне впоследствии начальника моего, руководителя моей службы и всех последствий, от нее происшедших». Никаких замечаний о росте, грузности и т.д. И. Мигрин не приводит. По всей видимости, Антон Андреевич был человеком среднего роста, склонным к полноте.
Как бы там ни было, сохранился прижизненный портрет Антона Головатого, выполненный профессиональным художником.
24 августа 1792 г. генерал В.С. Попов сообщал войсковому судье письмом: «Платон Александрович посылает вам ваш портрет с присутствия вашего и описание, которое при сем препровождаю». Где получил его А.А. Головатый - в Слободзее или на Тамани? По всей видимости, в Слободзее, но побывал ли портрет на Кубани сложно сказать. Вероятнее всего, он хранился в одном из имений войскового судьи на Украине и был передан в музей каким-либо из его потомков.
Портрет был написан художником М.М. Ивановым во время пребывания войскового судьи в Санкт-Петербурге. На нем очень реалистично отображен А.А. Головатый с судейской тростью. Отправляя этот портрет, В.С. Попов надеялся, что А. Головатый получит его уже на Тамани, куда советовал поспешать. Однако судья решил перед своим отбытием на вновь пожалованную землю уладить войсковые и личные дела в Слободзее. Среди последних, наряду с продажей дома, разборкой мельницы для ее перевозки на Тамань, одним из наиболее важных дел стало устройство церкви над могилою любимой дочери. В сентябре 1792 г. он обратился письмом к архиепископу Амвросию: «…Захарий Алексеевич с конными и пехотными полками на высочайше пожалованную землю принял путь, взял с собою и войсковую церковь, а остался один оный чехол, и вам не безызвестно, что я положил обещание сооружить над гробом покойной дочери моей церковь, и сверх того и хорошее местоположение, то Вашего Высокопреосвященства тружу всенижайшею просьбою, не оставьте дать кому следует повеление о переносе из приходской Слободзейской церкви храма святого архистратига Михаила в изъясненный чехол со всею утварью церковного престола» .
Хлопоты по устройству церкви, волнения, связанные с горькими воспоминаниями, отразились на здоровье А. Головатого, и он не смог выехать осенью 1792 г. на Тамань. 20 октября 1792 г. он сообщал в письме З.А. Чепиге: «Я от 21 истекшего сентября сильною лихорадкою пополам с горячкою тяжело заболел, от которой теперь, слава Богу, есть легче, чрез которую болезнь, а большею частью за встречающихся от господ генералитетов и других регулярных войск командиров частоминутных о разных делах наглостей не выехал по сие время в Тавриду, ибо за отъездом моим всех здесь остающихся разорят в пух, что и принудило решить себе оставить оной выезд до предстоящей весны и заниматься одними довольными здесь распоряжениями» .
23 октября 1792 г. З. Чепига с обозом семейных казаков прибыл на новую землю и остановился «для зимовли» на Ейской косе. Переход оказался весьма сложным. Во время пути «некоторые по дороге бросали заморенных лошадей и добивали их»,- писал А. Головатому З. Чепига. Он также сообщал ему: «Земля наша, по малому моему обозрению, должна быть выгодна, но только нужно привыкать до солоной воды». Сразу же по прибытии на пожалованную землю, З.А. Чепига отправил Григория Дубчака на Черную Протоку для устройства рыболовного завода, на который шапарем определялся тот же старшина.
Осенью умер архиепископ Екатеринославский Амвросий, на долю которого в предыдущем году выпало столько всяких волнений: смерть светлейшего князя Таврического, его отпевание и последующее препровождение тела в Херсон, смерть и отпевание дочери А. Головатого, встреча казачьей депутации с дарственными грамотами в Слободзее. Освящал церковь Святого Михаила, установленной над могилой дочери А. Головатого, уже митрополит Кирилл, живший в Дубоссарах.
За делами административными и хозяйственными не забывал войсковой судья и о приемных детях. 8 декабря 1792 г. Демьян Поночовный докладывал Головатому о выкрещенных турецких мальчиках, взятых войсковым судьей на воспитание: «врученные мне мальчики находились в болезни, а ныне, получа от оной выздоровление, находятся при мне живы и здоровы, в науке их идет успех. Иван и Петро часовую учат утреню, а Павло грамоте доучил, и уже пора ему начать учится часословец здешней школы. Хотя и була, но как она разошлась, то сказанных мальчиков по приезде моем обучает полкового хорунжего Саввы Юшки сын Филипп» . Речь, по всей видимости, шла о школе казачат в Тамани.
В середине июня 1793 г. А. Головатый с колонной переселенцев был уже на Тамани. 17 июня его посетил А.В. Суворов, который отобедав, снова отправился в Тавриду. Вспоминал за обедом генерал З. Чепигу; радушие и гостеприимство А. Головатого способствовали застолью. «Музыка и дяки его увеселение составили, а беседа за столом занимаема была нашими обстоятельствами»,- писал войсковой судья З. Чепиге, намекая, что и здесь он не упустил случая развязать некоторые недоразумения, возникшие со строительством Фанагорийской крепости. Это посещение Тамани А.В. Суворовым было уже вторым за год. 13 февраля того же года он приезжал для осмотра места под крепость. Тогда знаменитый полководец остался доволен приемом С. Белого и казаков, обещал помогать им в обустройстве на новом месте. Ночевал он у черноморцев, а обедал у командира Егерского батальона премьер-майора Розенберга. По рекомендации генерала А.В. Суворова, «для паланки в Еникольской крепости при самой переправе на Тамань казенный двор о 12-ти горницах был отведен, где за командира определен полковой старшина Станкевич». Устроена паланка, по всей видимости, была для более удобной переправы партии А. Головатого через Керченский пролив. Войсковой судья по дороге в Тамань заезжал в гости к А.В. Суворову в Феодосию. Вероятно, у этих двух деятелей были если не дружеские отношения, то взаимная симпатия.
Туда же, в Тамань, подоспели и хлеб-соль генерал-аншефа Михаила Васильевича Каховского. Благополучия на пожалованной земле желал черноморцам и вице-адмирал Н.С. Мордвинов 2 августа 1793 г. Его письмо, отправленное с корабля «Богоявление», было кратким, но чистосердечным: «…искреннейше желаю, чтоб вы все там нашли то, что в жизни может сделать человека благополучным» . А искали казаки, как свидетельствует приписка на одном из писем судьи А. Головатого Чепиге (от 14 марта 1793г.), «золотой свободы» .
В письме от 12 июня Захарий Чепига, поздравляя его с прибытием в Тамань, сообщал, что “расставивши по реке Кубани пограничную стражу”, состоит с правительством “над оною при урочище Карасунском Куте, где и место сыскал под войсковой град” и приглашал его приехать для апробации последнего. С письмом от кошевого З. Чепиги в Тамань к прибыли старшины Кулик, Чернышев и Животовский. Вероятно, им пришлось еще некоторое время ожидать его.
Войсковой судья по пути на Тамань не упустил случая по дороге заехать на несколько дней в Симферополь, в гости к Таврическому губернатору генералу С.С. Жегулину, в ведомство которого препоручалось Черноморское войско, чтобы завязать с ним приятельские отношения. В июле Антон Головатый с семьей расположился в Тамани. Несколько запоздало (17 июля 1793 г.) войсковой писарь Тимофей Котляревский письмом также поздравлял его с прибытием: “Милостивый батьку Антон Андреевич. Известился я о вашем с любезнейшею фамилиею прибытии в Тамань, сердечно радуюсь и оним поздравляю... Ульяне Григорьевне яко матери низько кланяюсь”. А чуть ниже, поставивши постскриптум, приписал, обращаясь к А. Головатому по запорожской традиции на ты: “Батьку! Приизжай до нас давать порядку. Мы без тебе дуже скучаем; тым что иншого соби порадника не маем. Та вжеж час бы и хаты становыты; та не смием без тебе ничого робыты. А билше ничо не буду казаты: бо й сам о всем добре будешь знаты...” На конверте же Т. Котляревский написал “Милостивому Батькови Головатому Антону Андреевичу в Тамани”, в качестве же обратного адреса указал: “При Кубани, Заркучий Кут” .
Свои поздравления повторил в письме от 24 июля и З. Чепига. Говоря о балыках, которые надлежало везти в Петербург, атаман указывал: “ Я сего числа отправя с нарочным к вам бумаги о разграничении войсковой земли и с прошением вашего ко мне приездом поспешения. Надеюсь, что вы, милостивый государь мой, не взирая ни на какие препятствия ради общаго блага. Той затем пребываю в протчем с почтением и преданностью”. Это письмо звучало для А. Головатого едва ли не угрозой. Дело в том, что кошевой атаман требовал от войскового полковника Саввы Белого присылки в Карасунский Кут мастеровых людей с инструментом, которые имелись в пешей команде для строительства “войсковых палат” и зданий, а войсковой судья, по всей видимости, не отпускал их, используя в Тамани для завершения построек. Сохранилось письмо от 20 июня 1793 г., в котором А. Головатый настаивал, чтобы З. Чепига «балыки Семена Герасимовича Паливоды» передал ему для отправки в Санкт-Петербург, для чего они будто бы и готовились.
По всей видимости, А. Головатый с некоторыми старшинами прибыл в Тамань раньше основного обоза, в конце июня. Остальные же партии подходили на протяжении всего июля. По крайней мере, есть сведения, что в последних числах июля того же 1793 г. обоз все еще переправлялся через пролив из Еникале в Тамань. Переезд сдерживал сильный ветер. Сложной переправой А. Головатый оправдывал свою задержку в Тамани и невозможность немедленно отбыть в Карасунский Кут, где З. Чепига решил устроить войсковой град.
Еще находясь в Слободзее, А.А. Головатый писал Савве Белому о постройке для его семьи дома в Тамани. Просил он поставить «две хаты в одной связке недалеко от воды и чтобы там был садок», где бы он с полковником и кошевым «мог перехилить чарку-другую горячего вина». 2 февраля 1793 г. Савва Леонтьевич докладывал ему «о выстройке во дворе кладовой и ледника…а за льдом отправлены с пехотных полков подводы» .
О своих делах в Петербурге сообщали в начале 1794 г. судье и сыновья, отправленные с полковником Иваном Юзбашой на учебу. Александр писал 13 февраля: «Я же сего лета был в море, и продолжали путь свою до Дании, и в Копенгагене были. Я служил на адмиральском корабле у Александра Ивановича фон Крюза «Иоанн Креститель», стопушечном, но в бытность мою в морской практике от морской погоды был всегда в болезни. И так прошу вашего родительского дозволения чрез год выйти из корпуса в полк, в какой вам угодно будет. Я с своей стороны, желал бы вашим черноморским офицером быть, ежели вашей родительской милости рассудится, по окончании геометрии, фортификации и артиллерии» . Сообщал Александр о чинимых начальством обидах брату Матвею. Через год Александр Антонович был пожалован царицей «в поручики».
В годы учебы сыновей А. Головатого в Харьковском коллегиуме, директор его Федор Квитка числился по Черноморскому войску войсковым старшиной. По окончании обучения там детей, А. Головатый просил письменно Платона Зубова об увольнении Ф. Квитки по старости и просил, «чтоб при отставке дан был войсковому старшине полковничий патент» .

На Кубани

Немало хлопот доставляла А. Головатому Черноморская гребная флотилия, прибывшая к берегам Тамани еще летом 1792 г. Лодки под командованием Саввы Белого стояли в Таманском заливе у Северо-Восточной косы (Чушки), на них перевозили продовольствие и почту. Там же они были оставлены на зимовку. Последовавшая зимой буря потопила в Динском заливе 18 канонерских лодок, которые с большим трудом были вытащены и «отлиты» . Можно представить с каким настроением ожидал прибытия войскового судьи полковник Савва Белый, являвшийся начальником казачьей флотилии. Лишь его труды по устройству хат для семьи А.А. Головатого могли смягчить наказание судьи. Прибыв на Тамань и едва устроив семью, А.А. Головатый занялся флотилией. Он осмотрел все суда, устроил учебное плавание флотилии в Таманском заливе, и принялся подыскивать гавань для зимней стоянки лодок. После непродолжительных изысканий он остановил свое внимание на Бугазе - черноморском устье Кубани, где и была устроена гавань, названная в его честь – Гаванью Головатого. Другим делом первостепенной важности для войскового судьи стало устройство церковной жизни.
Вместо умершего в Тамани иеромонаха Гавриила митрополит Кирилл 26 февраля 1793 г. рукоположил в священники старшину Павла Демешко, «отправлявшего службу с усердием». Вместо церкви, «вычищенной» годом раньше из мечети, А. Головатый решил построить настоящий православный храм. Для этого он принялся собирать необходимый строительный материал, заказал резной деревянный иконостас.
Тогда же Евтихий Чепига привез в Тамань разобранную мельницу А.Головатого и деньги за проданный хутор. З. Чепига в начале 1793 г. сообщил судье о смерти его хорошего знакомого, купца Фалеева, человека весьма предприимчивого.
В это время А. Головатый, державший пост, обращался к В.В. Каховскому по поводу притеснений армейскими офицерами и нахлынувшими в Приднестровье молдованами черноморцев. Он довольно выгодно продал дом кошевого З. Чепиги, его мельницу в Громоклее, дом, в котором прежде располагалась войсковая школа. Черненко в своем письме рассказал А. Головатому, как казаку Чебанцу селения Короткого общество новых поселян «вырезало чуприну»; причем казака долго уговаривали приписаться в поселяне.
В середине февраля 1793 г. З. Чепига ездил в Симферополь к Таврическому губернатору С.С. Жегулину, встретившему его весьма приветливо. Кошевой отмечал, что губернатор «показался ему вообще человеком добрым». Заезжал кошевой на обратном пути к А.В. Суворову в Феодосию. В это время за инструкцией по управлению Черноморией С.С. Жегулин отправлялся в Петербург и просил атамана черноморцев оставить кордоны и поселения на прежних местах до его возвращения и визита на Кубань.
З. Чепига собирался в конце марта совершить объезд новых земель «для преподания порядочного наставления состоящим там командам». В Карасунском Куте А. Головатый, вероятно, появился лишь в самом конце июля или даже начале августа 1793 г. Чем он занимался в первый свой приезд в войсковой град сказать сложно, вероятно, устройством жилища, наиболее срочными и важными вопросами по службе. Видимо, у него возникли какие-то сложности с отводом земли под усадьбу, и пробыл он здесь недолго, так как уже 20 августа 1793 г. Т. Котляревский ему писал снова в Тамань: «Милостивый батьку Антон Андреевич! Назначенное под дом ваш место з дубами и могилою сохранено целостно» .
28 августа того года А.В. Суворов вместе с генералом Федором Ивановичем Левашевым снова гостил у А. Головатого в Тамани. Генералы осматривали место, отведенное под крепость. А.В. Суворов просил Антона Андреевича оказать помощь людьми при ее строительстве. На это войсковой судья ответил, что людей нет, так как «распущены для заводов своего домовства и на заработки, а оставлены только при каждом курене по пяти человек рядовых для караулу войсковых надобностей» . Этим ответом он хотя и несколько огорчил будущего генералиссимуса, однако расставил точки над и.
А. Головатый 29 августа 1793 г. информировал З. Чепигу, что С.С. Жегулин все еще находится в Петербурге при дворе, где 22 сентября намечалась свадьба великого князя Александра Павловича и готовилось заключение мирного договора с Турцией. П.А. Зубов был пожалован в эти дни генерал-губернатором Харьковским, Екатеринославским и Таврическим. Сообщал Головатый, что собирается графу отправить очередную партию икры. Командир батальона егерей, размещавшихся в Фанагорийской крепости, Розенберг обратился к войсковому судье с просьбой разрешить его солдатам «грести соль на озерах». А. Головатый разрешил, но с условием – «как и казаки гребли, чтоб от всякого гребца по 10 пудов на войско взять». Кошевой атаман рассудил по-своему, в ответном письме он писал: «пошлину с солдат и малейшей брать не надобно, ибо не столько принесут пользы, сколько осуждения». Разрешил З. Чепига А. Головатому разобрать «кабак на Ейской косе для возведения построек» при его заводах.
Привлечь черноморцев к строительству Фанагорийской крепости после А.В. Суворова пытался и Таврический вице-губернатор К. Габлиц. В одном из писем (от 13 сентября 1793 г.) он писал А. Головатому о найденном на Тамане Пустошкиным камне – три с половиной кубических сажень, требовал его доставить в крепость вместе с 75 возами глины, 15 – песка, ссылаясь при том на повеление царицы Екатерины.
А. Головатый весь август и до середины сентября занимался межеванием войсковой черноморской земли. 18 сентября того же года войсковой судья сообщал З. Чепиге, что Василий Петрович Колчигин, «возвратившийся от размежеваний наших, в Таврию переехал». Еще несколько раз в течение того же 1793 года А. Головатый был в Карасунском Куте, и, видимо, снова его деятельность была связана больше со строительством собственного дома, чем с обустройством войска. По прибытии в Тамань в конце сентября (28-го числа) войсковой судья, сообщая о желании епископа Иова приехать в гости, просит З. Чепигу «из имеющихся при войсковой церкви одно Евангелие и весь круг церковных книг прислать» в Тамань. «А ежели всего круга не можно,- писал А. Головатый, - то необходимо нужное Евангелие, общую Минею и Октиох» . З. Чепига выслал по его требованию Минеи, Триодь, Апостол, Псалтырь, Молебник и ветхое Евангелие.
Осенью этого года на Антона Головатого сваливается очередное несчастье. В письме от 14 ноября 1793 г. он сообщал атаману с сокрушенным сердцем о тяжелом состоянии кумы кошевого и своей любимой супруги Ульяны Григорьевны: «Хвалиться больше нечем, ибо я хотя и застал Ульяну Григорьевну живу, но уже ни прибытие мое, ни усердие ей не помогает, а ожидаю из двух одного решения; всякая теперь помощь безнадежна, но что не случится, уведомить не премину вас».
В том же письме войсковой судья, не забывая за семейными делами, войсковых, пишет: «Проезжая я, расставшись с вами, до Тамани нашел Поночевного в Темрюке, и успехи его, ибо я вновь найденным путем ехал, и сей путь, им найденный, противу прежнего совершенно выгодным кажется…»
Слабое здоровье Ульяны Григорьевны было усугублено болезненной беременностью. Спустя некоторое время после возвращения судьи домой ей стало лучше, и к А. Головатому вернулось было его прежнее жизнелюбие и остроумие. 7 декабря он писал З. Чепиге: «Слава Богу, и благодарю его, есть ей легче, и я коль скоро повыжу еще получше, как и надеюсь, то сам к празднику к вам буду». Передавая через священника Василия Дьяченко «самородного таманского хрену», он писал,- «а оный будешь употреблять из щуками и с свининою, ибо я скоро к вам быть полагаю; здесь же правда, что хрену довольно, но щуки уже изредка попадают, а свинины уже и очень редко» .
З. Чепига в ответном послании сообщал о раздаче жалованья кордонным казакам и пешей команде, находившейся при флотилии через прапорщика Кудиму. А. Головатому, которого поздравлял с приближающимся Рождеством, он также прислал жалованье за майскую треть - 1066 руб. 66 коп., что, конечно же, в сравнении с 12 рублями жалованья кордонным казакам и двумя рублями льготным, являлась суммой колоссальной.
В декабре (30 числа) 1793 г. А. Головатый, сообщая о возможном прибытии архиепископа Феодосийского и Мариупольского Иова, наставлял З. Чепигу, чтобы тот просил у него антиминсы в каждое куренное селение для будущих храмов.
З.А. Чепига доверил А. Головатому и писарю Т. Котляревскому составление своего рода гражданского кодекса для жителей Черномории – «Порядка общей пользы».
В январе 1794 г. старшины войска собрались в войсковом граде на раду. Среди них находился и войсковой судья А.А. Головатый. Рада утвердила «Порядок общей пользы», название города – «Екатеринодар», избрала городничего. Куренные атаманы «бросали лясы» (жребии) на водворение селений. Согласно «Порядку общей пользы», Черноморское войско составили 40 куреней.
П. Зубов в своем письме от 2 марта сообщал А. Головатому в ответ на его письмо, отправленное 25 января, что императрица велела наградить чинами «трудившихся при переселении войска Черноморского» - писаря Т. Котляревского – Владимирским крестом, Романа Порохню, переводимого на Кубань, - протоиереем и крестом на Владимирской ленте. На строительство храма в Екатеринодаре царица жаловала три тысячи рублей, ризы и утварь церковную, дозволяла торговать войску с закубанскими народами. Фаворит Екатерины Второй просил А. Головатого прислать еще одного его сына для учебы в Петербурге вместе с двумя другими, поблагодарив войскового судью за «балыки таманского лова, чубуки и трубки» .
Сохранилось в архиве и письмо Федора Квитки, отправленное 17 марта 1794 г. В нем Федор Квитка просил А. Головатого ходатайствовать перед А.В. Суворовым о зачислении его родственника офицером в корпус. О том же, а равно и о благословлении Федора Квитки на женитьбу с иностранкой, просила и теща войскового судьи Ульяна Порохня, жившая в Санжарах.
Князь Николай Репнин благодарил письмом из Риги, отправленным 5 апреля 1794 г., З. Чепигу и А. Головатого «за балыки, принятые в московский дом» от полковника Чернышева.
10 апреля того же года А. Головатый, поздравлял З. Чепигу с Пасхой и сообщал, что в первый день праздника его «нечаянно посетил в доме» Иосиф Михайлович Де-Рибас. Прибыл тот в Тамань из Керчи попутным судном. За обедом А. Головатый с Де-Рибасом разговаривали как старые добрые друзья, осматривали лодки, пристань. Де-Рибас хвалил черноморцев за то, что все лодки были вытянуты на сушу, «любопытствовал у фонтана лежащим камнем с надписью деяний князя Глеба». Потом войсковой судья с высоким гостем ездили на Бугаз, где устроитель Одессы осматривал «положение и глубину гирла, при чем говорил, что при случае тревоги близ гирла, в заливе безнужно военные суда стоят обороною». Ездили бывшие сослуживцы и в другие места на коляске А. Головатого с конвоем. Поздно вечером А. Головатый проводил Де-Рибаса на судно; хотел было граф еще осмотреть и «горевшую могилу, но по случаю способного ветра, отъехал обратно к Керчи». Войсковой судья в конце письма замечает, что знает истинную причину приезда Де-Рибаса, но говорить о ней он может с З. Чепигой только устно. Де-Рибас между прочим сообщил судье, что в Херсоне уже самый большой колокол для Черноморской войсковой церкви отлит и на вербной неделе опробован. «Не только по Херсону, но даже и до Глубокой пристани раздавался звук, и так громкий и приятной, что и граф А.В. Суворов изволил сам опробовать с многими господами» .
Вероятно, вместе с икрой и балыками Иван Чернышев доставил в начале 1794 г. ко двору «Порядок общей пользы», составленный А. Головатым, З. Чепигой и Т. Котляревским, для его апробации высшим начальством. 22 апреля в Екатеринодар атаману З. Чепиге было доставлено нарочным письмо от Платона Зубова, датированное 2 марта. В этом письме фаворит императрицы писал: «Захарий Алексеевич! Сделанное постановление порядка во всемилостивейше пожалованной войску Черноморскому земле нахожу я соответствующим пользе общей; но дабы управление сего войска могло быть основано на твердых и незыблимых правилах, нужно, во-первых, снабдить оное законами, которые вскоре и будут в войско отправлены; а во-вторых, сообразить во всех частях помянутое постановление с законами, что поручил я сделать обще с вами г-ну Таврическому губернатору, с которым и прошу вас, Захарий Алексеевич, снестися и посоветовать, каким образом учинить то постановление для вас наиполезнейшим, дабы управляясь оным, могли вы пожить благополучно, на всегдашние времена, впрочем отдавая справедливость благоразумию господ начальников, бывших как при сем устроении, так и при распоряжениях во время переселения войска с прежних жилищ на остров Фанагорию, уверяю вас, Захарий Алексеевич, и все ваше Общество, что я в случае надобностей ваших не оставлю ходатайствовать о доставлении вам всего для вас полезного» . Таким образом, черноморцы нашли в лице всесильного фаворита своего надежного покровителя при высочайшем дворе.
29 апреля 1794 г. З. Чепига сообщал А. Головатому о прибытии от Таврического вице-губернатора Габлица «для размежевания города Екатеринодара землемера - прапорщика Самбулова», который собственно межевания и не делал, а снял местность будущего города на план, так как от П. Зубова поступило указание приостановить до окончательного решения обустройство черноморских поселений, и ждать возвращения из Петербурга С.С. Жегулина. Самбулов с планом был отправлен в Таврию, и ему приказано показать план, если того пожелает, войсковому судье в Тамани. Этим же письмом сообщил кошевой атаман и о гостившем в Екатеринодаре епископе Феодосийском и Мариупольском Иове, отслужившем две литургии и рукоположившем дькона Стояновского в иереи, Якова Дячевского в дьячки, Петра Письменного в пономори.
Гостил епископ Иов в Екатеринодаре не случайно; черноморцы обживаясь на новой земле, будучи людьми набожными, стали возводить церкви. Главным инициатором устройства новых православных приходов являлся Антон Головатый. По крайней мере, не без его участия был подготовлен и отправлен в Синод запрос о разрешении возведения православных храмов в черноморских куренных селениях. В журнале войскового правительства имеется запись, сделанная 4 марта 1794 г. Она гласит, что по предложению тайного советника Синодального обер-прокурора и кавалера Алексея Ивановича Мусина-Пушкина, сделанному 11 января, в населенных куренях разрешалось строить церкви. Синод требовал прислать справочную ведомость где и сколько предполагалось построить православных храмов в Черномории. 20 января Екатеринославский и Таврический губернатор Платон Зубов дозволял строить «на острове Фанагории храмы Божии».
Епископу Иову был отправлен список священников и предполагаемых храмов. В ответной записке Черноморское войсковое правительство сообщало: «На сей земле находится войсковых жителей мужска 12 826 да женска 8 967, а всех 21 793 (души –Н.Т.), то дабы сии жители не лишены были христианских треб, за нужное сие правительство находит быть походным церквам – первой в городе Екатеринодаре; в острове Фанагории, где уже и есть, третьей в Копыле, четвертой - на устье реки Бейсуга, пятой – при устье реки Еи, а шестой – на реке Челбасах, в которые церкви священников четыре и диаконов два уже имеется, а еще два надобно. Для чего на основании Святейшего Правительствующего Синода Указа, набрав достойных людей двух человек во священники к рукоположению под рассмотрение представить его преосвященству епископу Феодосийскому и Мариупольскому с прошением для четырех походных церков в храмы - Копыльской - Святого Апостола Михаила, Бейсугской - Святого Николая, Ейской - Преображения Господня, в Челбаской - Святого великомученника и Победоносца Георгия антиминсов» . Подписали это прошение З. Чепига, А. Головатый, Т. Котляревский.
В конце апреля прибывший в Черноморию епископ Иов с конвоем из казаков ездил осматривать селения, находившиеся вверх по Кубани, где его всюду встречали с хлебом-солью. В Онофриевке он заночевал «в особливо очищенном и убранном доме», а 30 апреля, вернувшись в Екатеринодар, сразу же отбыл в Тамань со своей свитой.
3 мая вечером Иов прибыл в Тамань, заехав по дороге посмотреть на извергающийся грязевой вулкан. В Тамани епископ также не задержался, переночевав, он утром следующего дня отправился на шлюпке в Керчь. А. Головатый в это время находился в отъезде, и ему об Иове письменно сообщал Иван Юзбаша из Тамани. 17 мая царица Екатерина подписала грамоту о назначении «священника, живущего в местечке Новоселице Романа Порохню протоиереем в Черноморское войско» . Сделано это было по просьбе А. Головатого, которому Роман Порожня доводился свояком.
В начале мая А. Головатый собирался отправить в Петербург на учебу третьего сына Юрия, и просил П.А. Зубова быть его детям «отцом и покровителем» .
Письмо войскового судьи князю Нарышкину из Екатеринодара, в котором он благодарит того за какой-то подарок У.Г. Головатой, свидетельствует, что в первой половине мая Антон Андреевич находился в войсковом граде Екатеринодаре. Видимо, князь Нарышкин состоял в компуте Запорожского казачьего войска почетным казаком, так как Головатый, заканчивая письмо, употребил бытовавшую у запорожцев формулировку: «Даруй Бог Вашему Высокопревосходительству долгоденствие, авось и мы за благотворительными вашими головами не будем пропащи» .
13 мая 1794 г., находясь в Екатеринодаре, Антон Андреевич получил из Тамани письмо от супруги. В письме этом Ульяна Григорьевна сообщала о своей тяжелой болезни и о том, что она, ожидая смерти, хотела бы свидеться с ним, проститься, «и в то время уже в будущую жизнь отойти» . Трудно представить с каким чувством отправлялся А.А. Головатый из Екатеринодара в Тамань; верил ли он, что все обстояло так серьезно или считал ее слова капризом больной женщины.
В это время Ульяна Григорьевна привлекла к себе внимание многих, желавших облегчить ее участь. В гостинец больной матери 16 мая 1794 г. из Екатеринодара отправлял два платка, «выбояренных на свадьбе у приятеля», сын Юрий, готовившийся отправиться на учебу в Петербург. Вспоминал о ней, посылая свои сердечные приветы архимадрит Полтавского Крестовоздвиженского монастыря Захарий, бывший к тому же крестным отцом Андрея Головатого, а, следовательно, кумом Антона Андреевича.
Ранним утром 22 мая Ульяна Григорьевна разрешилась от бремени, родив сына Константина, а через неделю, 28 числа умерла. Охваченный горем Антон Андреевич 30 мая писал З.А. Чепиге так: «Моя Ульяна Григорьевна по полудни в 5 часу, в самую зеленую неделю, ради праздника, царство ей небесное, покинула меня, и осталась в крайней баге… вчерашний день, залогом моей верности и преданности Богу, Государю, войску и товариству. Больше ж нечем хвалиться, а увидившись, говорить буду» .
Между тем, письмом от 29 мая З. Чепига сообщал судье о прибытии из Петербурга старшины Кордовского и просил поспешить в войсковой город. Спешить А. Головатый при всем его желании не мог, он отдал последний долг супруге, похоронил ее, а затем сел за письменный стол, чтобы оповестить о смерти жены родных и близких и устроить будущую жизнь семьи.
Переписка этого времени проливает некоторый свет на его родословную. В письме к майорше Борщовой Агафье Прокофьевне, датированном 3 июня 1794 г., сообщая о смерти жены и о семейных хлопотах, называет ее «любезной сестрицей». Он приглашал Агафью Прокофьевну приехать в Тамань и «взять на себя призрение оставшихся детей, «ее племянников» - Матвея, Андрея и Константина, о чем просила покойница при самой своей кончине. О доставлении Агафьи Прокофьевны (Борщовой-Бойко) в Тамань войсковой судья обращался к Петру Федоровичу Чегринцу, который также имел какое-то отношение к семье А.А. Головатого.
Еще раньше, 1 июня, А. Головатый обратился к епископу Феодосийскому и Мариупольскому Иову с прошением: «Имею я намерение на всемилостивейше пожалованной земле Фонагорийской округи в городе Тамани построить собственным моим коштом на каменном фундаменте деревянную церковь во имя Покрова Пресвятой Богоматери по прилагаемому у сего плану; вашего высокопреосвященства покорнейше прошу на заклад оной и освящение места, поелику все уже к сооружению оной материалы в готовности, не оставьте дать кому заблагорассудить соизволите благословение, и повеление учиня, о сем милостивейшее ваше архипастырское благорассмотрение" . К прошению войсковой судья приложил справку: «В городе Тамани поселенных войсковых обитателей имеется дворов 129, душ мужеска 516, женска 480» . Таврический вице-губернатор Габлиц, выражая соболезнование А. Головатому, сообщал о выдаче 10 июня посланному от судьи в Санжары человеку билета на проезд до Берислава. Со смертью матери была связана, по всей видимости, и отсрочка отъезда Юрия Антоновича в Петербург. Ему пришлось вернуться в Тамань на похороны родительницы. Юрий Головатый, как следует из писем войскового судьи, женился на дочери генерала А.Н. Самойлова*, чему отнюдь не рад был Антон Андреевич. Послание его, в котором сообщалось об отбытии Юрия на учебу в Петербург, было доставлено в дом Самойловых капитаном Иваном Павловичем Великим.
1 июля того же 1794 г. Юрий Антонович наконец-то выехал из Екатеринодара в Петербург с письмами к влиятельнейшим особам, предварительно заготовленными его отцом. Они были адресованы: П. Зубову (которого А.А. Головатый по запорожской традиции называл батьком; к письму прилагался и турецкий кинжал, добытый под Мачином), архимандриту Петербургскому Кириллу, Александру Петровичу Бендерскому (ему судья обещал по его просьбе разыскать «турецких цветочных семян» для преподношения царице Екатерине), «батьке» Александру Александровичу Нарышкину, Г.Р. Державину и генералу Николаю Петровичу Высоцкому. Всех он просил «сына Юрия с прочими сынами содержать в своей высокой милости».
Письмо, адресованное Г.Р. Державину, свидетельствует об их личном знакомстве. Знаменитому русскому пииту Антон Андреевич выражал свое почтение, просил также «содержать сына Юрия в своей милости», а, кроме того, писал: «…ежели Николай Петрович (Высоцкий) с Иркутска поворотился, то всепокорнейше прошу приложить свое старание в доставлении мне грамоты. Почитать буду таково Вашего Превосходительства ко мне благодеяние отменным знаком по век моей жизни» . Речь в данном случае шла о грамоте на дворянство А.А. Головатого. По всей видимости, еще в бытность свою в Петербурге в 1792 г. А. Головатый обращался к Г.Р. Державину с просьбой «похлопотать об отыскании ему дворянской грамоты», так как в письме генералу Н.П. Высоцкому войсковой судья писал: «Осмеливаюсь утруждать, если Гавриил Романович поручит вам мою доверенность на отыскание мне дворянской грамоты, то всепокорнейше прошу употребить свое старание в доставлении мне оной» . В письме камердинеру императрицы Роману Степановичу Соколову А. Головатый выражал благодарность некой Матрене Тимофеевне (видимо, жене первого) за ее заботу об Александре и Афанасие, просит проявить таковую же и к Юрию. В своем послании к сыновьям, он хвалил их за прилежание к наукам и посылал 50 рублей «на исправление нужд». С Юрием в Петербург отправлялся Иван Павлович Великий.
Пелагея Белая в письме от 11 июня 1794 г., из Новоселицы отправленном, называет А. Головатого «дражайшим братом» и просит отпустить ее мужа из Тамани домой, так как обнищала с детьми, да и муж с его заработками не сможет вернуть ему денежный долг.
14 июня кошевой атаман З. Чепига писал судье, занятому семейными делами в Тамани, о своем отбытии по приказу П.А. Зубова в Петербург, а оттуда в Польшу с полком к А.В. Суворову и «препоручал главное над войском командование» ему, А. Головатому. 16 июня из Новоселицы Андрей Чернявский сообщал войсковому судье, что не может продать по сходной цене его дом и о ходатайстве купца и откупщика питейных сборов Новомосковского уезда Яншина с собранием граждан перед губернатором Каховским о переводе Новоселицы в уездный город. Позже Яншин с участием А. Головатого взял в откуп все питейные заведения Черномории.
В середине июня 1794 г. в Симферополь из Петербурга вернулся С.С. Жегулин и письмом от 17 числа заверял Антона Андреевича в дружбе к нему и всему войску. 20 июня из Новых Санжар о прибытии 12 числа нарочного сообщил судье Василий Ольховой. Получил Ольховой 140 рублей денег, присланных на поминовение усопшей Ульяны Григорьевны, «которые были розданы по церквам на сорокоусты», а 50 рублей оставлены до конца сентября. Сообщал он и о готовящейся отправке в Тамань Марии и Агафии Прокопиевных. Тем же числом отмечено и письмо Агафии Бойко «брату Антону Андреевичу». В нем она сообщала, что 25 июня собирается отбыть в Тамань, чтобы исполнить предсмертную просьбу Ульяны Григорьевны и стать управительницей дома и приемной матерью детям Антона Андреевича.
В письме от 24 июня сообщал А.А. Головатому о делах санжаровских местный священник Иоанн Сочивец. Его весьма витиеватое послание дышит патриархальностью и домостроем. Из него мы узнаем, что А.А. Головатый был жертводателем на восстановление сгоревшего храма, а также давал деньги «на сосуды для принесения бескровных божеству жертв, которые хотя еще не внесены, но прилежанием сестрицы вашей Марии Прокопьевны… ряжены для вывоза из Москвы, ездящего в оную полтавского купца Степана Дмитриева сына Петрова». «Все предметы – потир, дискос, звезда и лжица, - писал далее Сочивец, - согласием дяди вашего яко опекуна вашего распоряжения Алексея Федоровича, отданы 100 рублей рядчику». Сообщал священник также витиевато и напыщенно о нестихающей ссоре, воцарившейся между родственниками Головатого. Узнаем из этого письма, что отец Антона Андреевича «положил начало к сооружению нового иконостаса», на который, как намекал батюшка, не доставало денег.
Пользуясь оказией, из Новых Санжар обратился с письмом и Тимофей Даль, водворившейся там по рекомендации войскового судьи черноморцев. Он замечал, что никто его не притесняет в местечке, за что всенижайше благодарил и посылал «в гостинец немного водки и пряник». В конце послания выявилась и корысть отправителя, просившего для себя хоть какого-нибудь чина в войске.
По отбытии З. Чепиги с конным полком в Петербург, а оттуда в Польшу, А.А. Головатый остался полноправным управителем войска. Он перебрался в Екатеринодар, где и занялся устройством войска и города по своему усмотрению. Его большое хозяйство в Тамани находилось под присмотром сестер и полкового старшины Владимира Григорьевского.
24 июня того же 1794 г. последний ему писал, что накануне, 23 числа Тамань удостоил посещением генерал Михаил Васильевич Каховский с генерал-поручиком Шицом. Сановные гости осмотрели подворье Григорьевского, зашли в дом Головатого, где, любуясь сыном Андреем, Каховский отметил схожесть того с отцом. Потом потребовал принести вина; генералы выпили по стакану за здоровье войскового судьи и верхом отправились в Фанагорийскую крепость, осматривали постройки, выслушали жалобу Костенецкого, прикомандированного для изготовления лафетов к полевым орудиям. Вернувшись в дом Григорьевского, потребовали на закуску к водке помимо балыков с редькой и сыром сварить борщ с белугой, который получился «гораздо добрый». Перед отъездом М.В. Каховский выразил сожаление, что не застал А.А. Головатого в Тамани.
В начале июля Антон Андреевич отправился в Тамань проведать семью, но пробыл там недолго, так как уже 15 июля Т. Котляревский, сообщая о том, что из-за недостатка хлеба казаки на кордонах терпят нужду и затягивается смена казаков, на кордонах и во флотилии служащих, «что и к Спасовому посту может не завершиться». Войсковой писарь просил поскорее прибыть Головатого в Екатеринодар.
В конце июля Антон Андреевич заложил над могилой своей жены Ульяны Григорьевны Покровскую церковь в г. Тамани, почитающуюся святыней Кубанского казачьего войска, а затем вернулся в Екатеринодар к войсковым делам.
В начале августа Агафья Прокопьевна спрашивала, что ей делать с поспевшими в саду яблоками, докладывал и Григорьевский о возведении церковного фундамента и грубы в новом доме. Войсковой судья был занят строительными работами в Екатеринодаре. Коштом своим он в селении Захарьевском устроил плотину, выписал из Крыма «гидравлик», расчистил родники. Как уже после его смерти указывал опекун имения капитан Соколов, «при первоначальном заселении куренных селений по Кубани и назначении чрез оные от Екатеринодара в Усть-Лабинскую крепость трактовой дороги, Пашковского селения жителям без малейшего со стороны Головатого (ущерба) расчищены… Малого Карасуна, оное селение обтекающего, родники; сделана как для перевоза, так и водопоя гать, которую пашковские жители из года в год подкрепляют» . Войсковой судья собирался соединить Малый Карасун с Большим, обтекающим с южной стороны Екатеринодар, и сделать «для войсковой пользы мельницу» на плотине, но как выяснилось «гидравлик» оказался не подходящим.
5 сентября из Симферополя С.С. Жегулин отправил к войсковому судье землемера с планом Екатеринодара. Таврический губернатор в письме сообщал: «План сей согласен всем правилам. Землемер посылается с тем, чтобы по сему плану разбил подлежащим образом места под построения» . Сам лично А. Головатый следил за разбивкой и застройкой города Екатеринодара, обустройством куренных селений и кордонов. Вероятно, к тому времени уже прибыли отправленные 25 августа П. Зубовым пожалованные императрицей Екатериной в главный войсковой храм «живоначальной Троицы ризы и утварь церковная».
Благодаря за монарший дар, А.А. Головатый в письме П. Зубову, сообщал о хороших всходах египетской пшеницы, семена которрой прислал фаворит царицы в двух мешочках. Они, посеянные «искусными хозяевами - казаками Яковом Бойко и Федором Деденко» на берегу Карасу-реки, радовали глаз всходами. Не преминул он просить у П. Зубова «исходатойствавать» у царицы, чтобы для разведения казаками виноградников прислали из Таврической губернии чубуки.
Благодаря неусыпной заботе и вниманию судьи, практически за полгода церковь в Тамани была построена. Титарь Покровской церкви Иван Сиромаха получил от Владимира Григорьевского 2 декабря 317 листов белой жести, олово и нашатырь, «необходимые для покрытия церкви». Жесть В. Григорьевский вез издалека, ехал через Екатеринодар, где по дороге у одной из подвод «вывернулось» колесо и старшине пришлось искать мастеров для починки и задержаться на несколько дней.
Поздравляя с Рождеством епископа Иова А. Головатый сообщал ему, что «новая во имя Покрова Пресвятой Богородицы на Тамани церковь совсем уже работою окончена, остается только одна щекатурка… старая мечеть, в коей богослужение происходило, пришла в ветхость, что я, видя опасность к служению, принужденным себя нашел до позволения вашего преосвященства повелеть со оной походный антиминс и все святительские утвари и приборы перенесть в новую и открыть праздничное служение» . Тем не менее, в середине декабря, как писал Иван Сиромаха, церковь была «не докрыта»; мастера Махина и Кулаковский болели, а затем потребовали оплатить работу; не хватало также и гвоздей, которых ожидали от таманского кузнеца. По настоянию ктитора в виду наступивших холодов и ненастья столяры поставили рамы со стеклами и просили заплатить по 1 руб. 50 коп. за раму, а за 12 рам – 18 рублей.
Лишь 9 января 1795 г. Иов прислал А. Головатому из Феодосийской духовной консистории разрешение на постройку церкви и дозволил войсковому протопопу Роману Порохне освятить ее, о чем ему было сделано предписание свыше. 2 мая того же 1795 года священник Павел Демешко сообщал А. Головатому, что «церква щекотурною работою и побелом совсем окончена». Одной из главных забот того времени для А. Головатого стало изготовление иконостаса. Его для нового храма взялись изготовить харьковские мастера. 20 августа 1795 г. Федор Квитка послал войсковому судье художника Николая Планкевича, сообщая, что тот числится вахмистром Чугуевского регулярного полка и при определенных обстоятельствах мог бы продолжить службу в Черноморском войске. А. Головатый благодарил Ф.И. Квитку за присылку живописца, прибавляя, что тот ему понравился и они заключили договор «сделать и доставить из Харькова на Тамань в новопостроенную Покровскую церковь иконостас за 2000 рублей, не далее августа месяца будущего года». Иконостас должен был быть «ширины 10 аршин, 6 вершков, вышины 6 аршин 2 вершка» . Художнику выдали задаток в 700 рублей. Поручителями за Николая Федотова сына Планкевича подписались в контракте: Харьковского народного училища математического класса учитель Семен Туранский, харьковские жители, прапорщик, часовой мастер Иоган Реинка и Карл Меингерц.
В церковных воротах войсковой судья предполагал сделать навес, под которым был бы положен камень с надписью о деяниях князя Глеба, найденный П. Пустошкиным во время прибытия черноморцев на Тамань.
Инженер-подпорутчик Фанагорийской крепости Ферезин в записке с прилагаемым чертежом, писал судье: «естли его (т.е. камень – Н.Т.) положить в ворота как на наброске у сего приложения видно, через что не только каждый идущий для приношения жертв в храм Господень, проходя чрез оные, припамятствует тот час… но и в дали может своим размышлением сделать земечание коего украшение» .
Войсковому судье пришлось изъездить по службе всю Черноморию. Вначале он объехал черноморские земли при межевании и установлении границ, затем он побывал в разных концах края, осматривая устройство куренных селений. 23 мая 1795 г. А.А. Головатый сообщал З.А. Чепиге о том, что вернулся из поездки, а ездил он «вверх по Кубани до Воронежского кордона, а оттуда по границе от Кавказской стороны до устья Кугу – Ейки и по-над самою Ею до Азовского моря, а берегами оного до Ачуева и в Екатеринодар через курени» . Судья как рачительный хозяин и начальник все подмечал, чтобы затем привести в порядок и устранить недостатки.
Как ни старался он оградить казаков от строительства Фанагорийской крепости, черноморцам все же пришлось принять в том участие. Помимо перевозки камней, глины и песка подводами, 10 черноморских лодок были прикомандированы к строящейся крепости летом 1795 г. Они перевозили лес и другие строительные материалы из Еникале, но осенью по настоянию войскового судьи все же были возвращены с казаками на рейд в Кизилташский лиман, в «избранную» А.А. Головатым «способную гавань».
В начале сентября посетил Тамань и выздоровевший от лихорадки С.С. Жегулин. Он осмотрел Гавань Головатого, постройки в Тамани и выразил всем старшинам и казакам благодарность за усердную службу.
17 сентября того же года А. Головатый письменно из Тамани докладывал З.А. Чепиге о благосостоянии войска и сообщал, что устроил в Екатеринодаре завод, в котором выделывает кирпич «на церковь, куренные и войсковые домы» .
Благодаря А.А. Головатому, в начале 1790-х гг. в войске появились свои иконописцы, кузнецы, плотники и другие мастеровые люди. Построенная у Бугаза в Кизилташском лимане большая, но как позже оказалось, не во всем выгодная гавань для казачьей флотилии, получила его имя. Имя войскового судьи носила также одна из площадей г. Екатеринодара и даже целый кут, известный позже как Красный или Панский Кут.
Весьма своеобразны были судьбы черноморских казаков. 14 ноября 1794 г. с прошением об увольнении от службы в войсковое правительство обратился полковой старшина Моисей Чорный. Из его заявления следует, что «в службу вступил он из польских шляхтичей в бывшее Запорожское войско козаком 752-м году мая 18 дня, с того времени продолжал оную, употреблялся от войска в разные внутренние и заграничные государственные и войсковые командерации» и участвовал в походах под Очаков, в Крым, где был трижды ранен в ногу, и был во всех случаях в войне 1789-1791 гг. Теперь же он просил уволить от службы с награждением армейского чина.
В конце 1795 или даже в начале 1796 г. в Екатеринодар с полком вернулся З. Чепига, и А. Головатый мог отправиться на Тамань, чтобы продолжить исправлять должность начальника Таманского округа и заниматься семьей. Однако ему не долго суждено было находиться при семье. Письмом от 2 января Грабовский сообщал, что П. Зубов собирается в предпринимаемый Персидский поход отправить отряд черноморских казаков и хотел бы, чтобы его возглавил А.А. Головатый. Желание фаворита было законом для черноморцев, и 26 февраля 1796 г. после торжественного молебна в войсковой церкви А. Головатый с двумя пятисотными полками отправился из Екатеринодара в поход, из которого ему уже не суждено было вернуться.
Губернатор Таврический С.С. Жегулин прислал войсковому судье «на путь» икону Нерукотворного Спасителя Господа и письмо с пожеланием – «да даст Господь войску сему крепость и усердие». З. Чепига препроводил икону в начале марта А. Головатому в Баку. Переписка между кошевым атаманом и судьей продолжалась на протяжении всего похода и свидетельствует об установившемся взаимопонимании и крепких дружеских отношениях. В конце сентября 1796 г. З. Чепига писал Антону Андреевичу о том, что на должность писаря по отставке из-за болезни Т. Котляревского назначен был капитан Комаров, но последний «справлял обязанности плохо, с леностью, вмешивался в чужие дела», почему и был вскоре отстранен от должности, а Т. Котляревский «по случаю ослабления болезни» снова вернулся на этот пост по решению войскового общества. По этому поводу А. Головатый отмечал, что назначение и отставка Комарова лишний раз свидетельствует, что чужаков не стоит назначать на ответственные в войске должности.

Антон Головатый - деятель культуры

Антон Андреевич был не только самым грамотным и талантливым черноморцем, но и, пожалуй, одним из наиболее просвещенных людей той эпохи. Он всячески способствовал развитию образования и культуры в войске. Благодаря ему на Тамань и в Екатеринодар переехали иконописцы и мастеровые люди из Украины. Помогал он монахам и настоятелям монастырей, щедро жертвуя деньги на поддержание православных культурных центров в Молдове и на Афоне.
Антон Головатый занимал несколько раз должность войскового писаря в Запорожье и хорошо знал цену знаниям, книгам, документам. Еще до отправки ко Двору за землей, войсковой судья черноморцев 13 января 1792 года разослал по всем командам Черноморского казачьего войска рапорт о доставлении войскового имущества и архивных дел из разных мест в Слободзею. Позже «войсковая архива с письменными делами» отправилась и на Кубань. Не без участия судьи на Тамани возобновила свою работу казачья школа. Судя по его переписке, он был знаком с литературным процессом своего времени, отдавал должное талантливым писателям. Сохранились письма А. Головатого к Г. Державину, епископу Амвросию;
по его приказу черноморские стольники завозили рыбу Н. Радищеву,
Я. Княжнину. Будучи в Санкт-Петурбурге, войсковой судья осматривал Эрмитаж, другие коллекции.
И. Мигрин так пишет о роли войскового судьи в Черноморском войске: «Полковник Головатый был человек весьма умный: на нем лежали все заботы об устройстве и благосостоянии войска. Кошевой же атаман, бригадир Чепига, был добрый человек - и только; делами мало занимался и был даже вовсе неграмотный, а потому всеми делами и управлением по войску заведывал Головатый».
В Таманском археологическом музее хранится мраморная колонна, надпись на которой гласит: «Свидетель веков прошедших послужил великой Екатерине к обретению исторической истины о царстве Тмутараканском, найденном в 1792 г. атаманом Головатым. Свидетельство его свету сообщил граф Пушкин».
Упоминался там и священник церкви Павел Демешко, которого в священники рекомендовал войсковой судья еще в Приднестровье. 25 января 1793 г. Павел Демешко по просьбе А. Головатого был «рукоположен в священники в Дубосарах в Михайловской церкви выехавшим из Молдавии в Россию митрополитом Кириллом» . Надпись была сделана в 1803 г. академиком Н.А. Львовым-Никольским и, хотя в ней имеются явные ошибки: А.А. Головатый прибыл на Тамань лишь летом 1793 г., атаманом же стал после смерти З.Чепиги в январе 1797 г., тем не менее, по сути является верной. Колонна с надписью должна была стать своеобразной аннотацией к «Таманскому камню», найденному капитаном П.В. Пустошкиным и спасенному для потомков Антоном Головатым по его прибытии на Тамань.
Напомню кратко историю камня. О его находке П.В. Пустошкиным дошел слух до страстного коллекционера древностей А.И. Мусина-Пушкина, сообщившего о любопытном памятнике царице Екатерине. Последняя потребовала доставить ей рисунок с надписью, что и было выполнено. На камне имелась надпись: «В лето 6576 , индикта 6 Глеб князь мерил море по леду от Тмуторокана до Корчева. 30054 сажень» .
В конце 1793 г. П.А. Зубов представил Екатерине рисунок камня с надписью, но в это время по Петербургу пошли слухи о том, что А.И. Мусин-Пушкин сфальсифицировал камень и был отдан приказ о его возвращении на Тамань. В это время камень, по некоторым сведениям, был отправлен морским путем в Херсон для доставки в Петербург. Вероятно, он находился на корабле купца Евтея Кленова, который письмом от12 марта 1794 г. А. Головатому сообщал о своем приключении. В своем послании Кленов просит судью простить ему некий проступок и сообщает, что по поручению Де Рибаса, данному в Санкт-Петербурге, он должен был «во всех Дунайских городах осмотреть и в турецком коше наведаться и показать им (задунайским запорожцам – Н.Т.) милостивый манифест». Переходя на дружеский тон, Кленов рассказывает: « я отправился ноября 15 дня, но погода нечайно меня принесла в Константинополь, увиделся с господином Михаилом Ларионовичем Кутузовым… свои товары продал и скупил немалое количество разных товаров, ожидая погоды, но как только бог даст прибыть в Херсон, то тот час немедленно прибуду к вам». Смысл же всего письма заключался в просьбе – «не оставьте, батюшка, своим присмотром моих рыбалок». Кленов просил перевести его рыбные заводы из Дуная на Кубань. Возможно, и Таманский камень, сделав вояж на борту купеческого судна по Черному морю, вернулся весной 1794 г. на Тамань.
Вернувшийся в Тамань, камень был установлен для обозрения «у фонтана», но как вскоре писал А.А. Головатый губернатору С.С. Жегулину, что тот находится в версте от станции в низком месте и песках, где его никто и не видит. Войсковой судья просил Жегулина разрешить перенести камень в «прекрасный сад» при церкви. Губернатор дал согласие и войсковой судья, отправлявшийся делать осмотр селений и кордонной линии, предписал окружному правлению перенести камень и собирать «мраморные столбы либо без употребления гладкие белые камення… и свозить к церкви впредь до повеления».
16 мая 1795 г. Петр Бурнос доложил А. Головатому в Екатеринодар, что «находившийся при Фонтане монумент и мраморный камень с надписью деяний князя Глеба перевезен к Таманской церкви и сложен в указанном землемером Самбуловым месте». Тогда же Антон Головатый обращается к Жегулину с письмом, в котором пишет: «для постановления… столбов есть в Ениколе при берегу и в других местах с Тамана перевезенные разные мраморные столбы и фигуры, соответствующие древности и находящиеся без употребления» .
Большую заботу проявил А. Головатый устройству пьедестала и ограды для этого исторического памятника. И только Персидский поход не позволил ему завершить задуманное. В 1803 г. Тамань посетил академик Н.А. Львов-Никольский. Он отыскал Таманский камень в церковной ограде среди других мраморных обломков и решил окончить задуманное А. Головатым дело. По его указанию, на мраморной колоне была сделана упомянутая выше надпись и, возможно, возведен пьедестал, но спустя несколько лет (в 1835 г.) Таманский камень, как и другие мраморные «предметы», находившиеся при Покровской церкви, были перевезены в Керченский музей, а оттуда в 1851 г. в Петербург. В настоящее время камень хранится в Эрмитаже.
По требованию А. Головатого войсковое правительство сделало подписку на 1795 г. «Российских на простой бумаге Ведомостей Московских с изданием «Приятное препровождение времени» и «Сенатскими Прибавлениями», журнала политического, переведенного из гамбургского, немецкого политического журнала, календарей Ардинарского, Придворного и Адресного». Выписка заседания гласила: «О истребовании оных сообщить войсковому судье армии господину и кавалеру Головатому и подлежащие за оные деньги – 32 рубля 50 копеек препроводить к нему» .
Довольно тесные отношения у Антона Головатого сложились с семьей известного украинского писателя Григория Квитки. Его отец в конце XVIIIв. был директором Харьковского коллегиума, куда Антон Андреевич устроил учиться своих старших детей – Александра и Афанасия.
А. Головатый дал хорошее образование не только своим родным, но и приемным детям, выкрещенным туркам, воспитывавшимся в его таманском доме: Петру, Павлу, Ивану, Софии, «выкормленным при нем девкам Марии Ивановой дочери, Анне Андреевне дочери» .
Войсковой судья, оставшийся после отбытия З. Чепиги в Польский поход за главного военачальника, успевал не только строить Покровскую церковь в Тамани, Бугазскую гавань для Черноморской флотилии с причалом, казармами, арсеналом, ветряной мельницей, строений войсковых в Екатеринодаре и по кордонной линии, но и решать вопросы по обустройству поселенцев. В 1794 г. он обращается к губернатору С.С. Жегулину, а затем и к П. Зубову с просьбой о снабжении «медикаментами войска жителей, старшин и козаков, а паче лекаря Барвинского».
Как человек набожный Антон Андреевич заботился о заведении православных храмов и «монашеской пустыни, в которой бы престарелые и раненые на войне козаки по богоугодному желанию своему могли воспользоваться спокойною в монашестве жизнию» . В сентябре того же года из Синода пришло разрешение на устройство куренных храмов и заведение монастыря, данное вследствие указа Екатерины Второй от 24 июля. А. Головатый занимался учреждением церквей, подыскивал священнослужителей.
Дьякон Покровской церкви в Тамани Федор Романовский был земляком А. Головатого, а, возможно, и родственником. В одном из архивных документов за 1794 г. сказано, что «родился он в Екатеринославском наместничестве в местечке Новых Санжарах от отца тамошнего священника Ивана Романовского, а матери Мелании, которые уже умре». Закончил Романовский Екатеринославскую семинарию, в 1793 г. женился и с того времени находился при походной Антоновской церкви. В 1794 г. ему было 24 года.
Особое внимание войсковой судья уделяет обустройству войскового города. 19 сентября А. Головатый сообщает войсковому правительству о присылке губернатором С.С. Жегулиным землемера прапорщика Гетманова «с подписанным им планом о строении города Екатеринодара». Препровождая Гетманова в правительство Головатый «требует о размежевании по врученному ему плану города Екатеринодара соборной церкви, правительства куреней, куренных дворов и лавок, также об отводе штаб- и обер-офицерам, а затем старшинам, во всю недавно кончившуюся войну служившим, на дворы и лавки мест, сочиня список, доставить к нему, Головатому» . По его же требованию городничий Волкорез выделил землемеру людей, снабдил их всем необходимым.
Едва ли не с первых дней своего пребывания на Кубани Антон Андреевич занимался установлением добрососедских отношений с анапским трехбунчужным пашей Мустафой и закубанскими горцами, которых мечтал вернуть в христианскую веру. В ответ на жалобы паши о порубке черноморскими казаками леса «на турецкой стороне», то есть на левом берегу Кубани, он приказал выяснить и наказать виновных, «и впредь вольных порубок казакам не делать».
По приказу А. Головатого осенью 1794 г. городничим Волкорезом сделана первая перепись жителей Екатеринодара. 13 ноября в журнале войскового правительства появилась запись о сообщении, сделанном на заседании - «о живущих ныне в городе Екатеринодаре штаб-старшинах и козаках, знающих торговлю на разные товары и продукты, так равно и ремесленную разных художеств работу… Ради распоряжения и дачи им приличных мест на состроение домов». Соответствующий указ войскового правительства о выделении участков было велено «распубликовать и велеть являться в городничего», которому давались особые наставления.
Даже находясь в походе, не забывал Антон Андреевич о родном войске и его устройстве. В своем последнем письме, датированном 31 декабря 1796г., он писал кошевому атаману З. Чепиге: “Слова ваши, говоренные противу Карасунской гребли под дубом, стоящим близ вашего двора, о заведении разной рыбы и раков я не забув, а исполнил прошлого года: рыбы напустыв с Кубани, а раков привезенных с Темрюка на почтовых, чрез сутки три воза; но дабы оные могли для настоящего удовольствия всем гражданам расплодиться, да еще оных и по речкам, где ставы есть, развесть, прикажите чрез городничего всем ловящим в ставу рыбу, попадающихся раков возвращать в воду и через два года не истреблять”. По всей видимости, атаман исполнил и эту просьбу Антона Андреевича, но ни З. Чепиге, ни самому А. Головатому уже не довелось ловить рыбу и раков в том ставу.
События осени и зимние холода, наступившие на Каспие в конце 1796г., окончательно подорвали здоровье войскового судьи. В сентябре генерал-майор Савельев сообщил А.А. Головатому, что галлиот «Варвация», отправленный накануне с полковником Чернышевым, потерпел в море крушение. Разбитое, но не затонувшее судно было пригнано волнами к гористому берегу в 80 верстах от Дербента. Спасшегося от гибели сына Александра, бывшего до того полковым есаулом и капитаном, Антон Андреевич назначил полковником вместо умершего секунд-майора Великого. Александру Головатому, вступившему в командование первым пешим полком, были переданы полковое знамя, пять сотенных значков и печать.
Незадолго до своей смерти Антон Головатый занял должность начальника Каспийского флота и командующего сухопутными силами. Произошло это в середине ноября по кончине прежнего командующего, графа Федора Матвеевича Апраксина. Сообщая об этом хану Талышскому Мустафе, А.А. Головатый, предлагал тому по всем вопросам обращаться теперь к нему.
В середине января 1797 г., уже будучи командующим Каспийским флотом, Антон Головатый заболел горячкой, и перенося болезнь на ногах, скончался вечером 28 числа, сидя в кресле. Там же, в Камышевани, на берегу далекого от Черномории Каспия, и был погребен прах войскового судьи Черноморского казачьего войска Антона Головатого, имя которого навсегда сохранится в памяти кубанского казачества. Письмо Т. Котляревского, отправленное из Екатеринодара 19 января, получил полковник И. Чернышев. В ответном послании он писал войсковому писарю: «Честь имею донести, что находящийся в отряде от войска в Персии высокородный и высокопочтенный господин бригадир и кавалер Антон Андреевич Головатый, имея командование Каспийским флотом на Кизигалачской рейде и войсками, на полуострове Камышевани состоящими, того ж генваря в 28 день скончал живот свой, а 29 с отличною церемониею от морских и сухопутных сил погребен. Оставшиеся по смерти его здесь имение и деньги поручены наследнику его, родному сыну, полковнику, армии капитану Александру Головатому, о чем и опись войсковому Черноморскому правительству препровождена».
Двумя неделями раньше в Екатеринодаре скончался З.А. Чепига, а по его смерти старшим по должности в войске оставался, не зная того, А.А. Головатый, но умер, так и не став при жизни кошевым атаманом.
Конечно же, Антон Андреевич мечтал о спокойной и мирной жизни на Кубани. Но не суждено было ему воспользоваться всеми благами, которых он добился для войска. Вскоре по прибытии в Черноморию погиб его старший сын Александр, рассыпалось в прах добро, собранное за долгие годы войсковым судьей, упразднено было Черноморское казачье войско, но сохранилась о нем память в народе, Покровский храм и как самое большое богатство - песни, сложенные А. Головатым в 1792 году.

Приложение

Ой, Боже ж наш, Боже мылостывый

Ой, Боже ж наш, Боже мылостывый!
Вродылыся мы в свити нещаслыви!
Служылы вирно у поли и на мори,
Та осталыся убоги, боси и голи.

Далы нам земли од Днистра до Бугу,
Граныци нам по Бендерську дорогу.
Днистровый, Днипровый, обыдва лыманы,
В ных добуваты, справляты жупаны

Прежнюю взялы, та й цю отнимають,
А нам даты Тамань обищають.
Мы б туда пишлы, абы б нам сказалы,
Щоб не загубыть та козацькои славы.

Ой встань, батьку, велыкый гетьмане,
Мылостывый наш вельможный пане!
Та встань, Грыцьку, промов слово:
Просы у царыци, - буде все готово.
Дасть грамоту на вичность нам жыты,
Мы йий будемо вирнише служыты

Ой, годи ж нам журытыся

Ой, годи ж нам журытыся,
Пора перестаты;
Дождалыся од царыци
За службу заплаты.

Дала хлиб-силь и грамоту
За вирнии службы.
От тепер мы, мыли браття,
Забудем вси нужды.

В Тамани жыть, вирно служыть,
Граныцю держаты,
Рыбу ловыть, горилку пыть,
Ще й будем багати.

Та вне ж можна женытыся
И хлиба робыты;
А хто прыйде из невирних,
То як ворога быты.

Слава богу - и царыци,
А покой гетьману!
Зличылы нам в серцях наших
Велыкую рану.

За здороввя ж мы царыци
Помолымось богу;
Що вона нам указала
На Тамань дорогу!
СОДЕРЖАНИЕ

Антон Головатый в произведениях историков и писателей. . . . .Запорожский казак Антон Головатый. . . .5
Дунайский поход 1790 г. . 14

Депутация в Петербург и переселение на Кубани. . 23

Переселение черноморцев. . . 32

На Кубани. . . 37

Антон Головатый – деятель культуры. . . 51