«Этюд в багровых тонах» , в другом распространённом переводе - «Красным по белому» (англ. A Study in Scarlet ) - детективная повесть Артура Конана Дойла , опубликованная в 1887 году . Именно в этом произведении впервые появляется Шерлок Холмс . Первое издание в журнале было проиллюстрировано Дэвидом Генри Фристоном. Первое издание в качестве книги было проиллюстрировано отцом Артура, Чарльзом Дойлом, а второе - Джорджем Хатчинсоном.
27-летний Артур Конан Дойл написал повесть всего за три недели. После ряда отказов повесть впервые была опубликована издательством Ward and Lock в журнале Beeton"s Christmas Annual за 1887 год. Автор получил 25 фунтов стерлингов в обмен на все права на повесть (сам Дойл настаивал на роялти). Уже в следующем 1888 году то же издательство выпустило повесть в качестве отдельной книги, а ещё через год увидело свет второе издание произведения.
Сюжет
Часть 1. «Из воспоминаний доктора Джона X. Ватсона, отставного офицера военно-медицинской службы»
Действие разворачивается в 1881 году в викторианском Лондоне. В силу обстоятельств в одной квартире поселяются два джентльмена - отставной военный хирург Джон Ватсон, раненый в битве при Майванде , и частный детектив-консультант Шерлок Холмс.
Ватсон пытается изучать характер Холмса, и тот поражает его как глубиной своих познаний в узкоспециальных вопросах, так и бездной невежества в том, что касается общеизвестных вещей. Холмс подробно рассказывает о своем методе раскрытия преступлений и сетует, что не может реализовать его на практике, так как настоящих преступников в Лондоне якобы не осталось. Именно в этот момент ему приходит весть от своего знакомого из Скотленд-Ярда Грегсона о необычайном происшествии - странном убийстве в пустом доме...
Часть 2. «Страна святых»
Повествование переносится на 30 лет в прошлое . Группа из 22 человек странствовала в поисках лучшей доли по Дикому Западу . В итоге в живых остаются лишь двое - некто Джон Ферье и маленькая осиротевшая девочка Люси, которую Ферье теперь считает своей дочерью. Обоз мормонов обнаруживает Ферье и девочку в пустыне. Путники устали от долгих скитаний без воды и еды и уже отчаялись найти выход из своего безвыходного положения. Мормоны обещают взять несчастных с собой в колонию, если те примут мормонскую веру. Ферье соглашается, не подозревая, что через много лет это приведет к драме, завершившейся загадочными убийствами в Лондоне...
1. Знания в области литературы - никаких.
2. Философии - никаких.
3. Астрономии - никаких.
4. Политики - слабые.
5. Ботаники - неравномерные. Знает свойства белладонны, опиума и ядов вообще. Не имеет понятия о садоводстве.
6. Геологии - практические, но ограниченные. С первого взгляда определяет образцы различных почв. После прогулок показывает брызги грязи на брюках и по их цвету и консистенции определяет, из какой она части Лондона.
7. Химии - глубокие.
8. Анатомии - точные, но бессистемные.
9. Уголовной хроники - огромные, знает, кажется, все подробности каждого преступления, совершенного в девятнадцатом веке.
10. Хорошо играет на скрипке.
11. Отлично фехтует на шпагах и эспадронах, прекрасный боксёр.
12. Основательные практические знания английских законов.- «Этюд в багровых тонах »
В дальнейших произведениях Холмс неоднократно будет опровергать низкие оценки Ватсона, особенно в том, что касается философии, политики и литературы.
- В разговоре с Ватсоном Холмс критикует методы работы других литературных сыщиков - Огюста Дюпена , описанного Эдгаром По , и героя произведений Эмиля Габорио Лекока. В частности, он считает «дешевым показным трюком» случай, когда Дюпен проследил ход мыслей своего приятеля и ответил ему на них так, как будто они вели разговор. Однако впоследствии, в рассказе «Картонная коробка », Холмс делает ровно то же самое в отношении Ватсона, при этом апеллируя как раз к рассказу По.
- Одним из рецензентов повести стал… сам Холмс. В романе «Знак четырех» он подверг критике произведение, автором которого в реалиях эпоса является Ватсон.
Я видел вашу повесть. И, должен признаться, не могу поздравить вас с успехом. Расследование преступления - точная наука, по крайней мере должно ею быть. И описывать этот вид деятельности надо в строгой, бесстрастной манере. А у вас там сантименты. Это все равно что в рассуждение о пятом постулате Эвклида включить пикантную любовную историю. <…> Кое о чем можно было и умолчать или хотя бы соблюдать меру в изложении фактов. Единственное, что заслуживает внимания в этом деле, - цепь рассуждений от следствия к причине. Это и привело к успешному раскрытию дела.
Сюжетные нестыковки
- Хоуп утверждает, что получив от уличного мальчишки вызов по адресу Бейкер-Стрит, 221 Б, отправился туда без каких-либо подозрений. Однако, именно этот адрес значился в объявлении-ловушке Холмса о находке кольца и по нему явился сообщник Хоупа, сумевший в итоге скрыться от сыщика.
Переводы на русский язык
Первое издание романа на русском языке появилось в 1898 году в декабрьском номере журнала «Свет» под названием «Поздняя месть (Уголовный роман Дойля)», оно было переведено с немецкого Вл. Бернаскони . С тех пор сделано более 10 переводов, публиковавшихся под названиями «Красным по белому», «Красное по белому», «Багровый след», «Мормоны в Лондоне» и др. Наиболее распространённым является перевод Натальи Тренёвой , выполненный для собрания сочинений Конан Дойла, опубликованного в 1966 году .
Позже, чуть отойдя от потрясения, Светодар спросил у Марсилы, знает ли она о том, что он увидел. И когда услышал положительный ответ, его душа буквально «зарыдала» слезами счастья – в этой земле и вправду всё ещё жива была его мать – Золотая Мария! Сама земля Окситании воссоздала в себе эту прекрасную женщину – «оживила» в камне свою Магдалину... Это было настоящим творением любви... Только любящим зодчим была природа.
У меня на глазах блестели слёзы... И совершенно не было за это стыдно. Я очень многое бы отдала, чтобы встретить кого-то из них живыми!.. Особенно Магдалину. Какая же дивная, древняя Магия пылала в душе этой удивительной женщины, когда она создавала своё волшебное царство?! Царство, в котором правило Знание и Понимание, и костяком которого была Любовь. Только не та любовь, о которой кричала «святая» церковь, износив это дивное слово до того, что не хотелось долее его слышать, а та прекрасная и чистая, настоящая и мужественная, единственная и удивительная ЛЮБОВЬ, с именем которой рождались державы... и с именем которой древние воины бросались в бой... с именем которой рождалась новая жизнь... именем которой менялся и становился лучше наш мир... Вот эту Любовь несла Золотая Мария. И именно этой Марии мне хотелось бы поклониться... За всё, что она несла, за её чистую светлую ЖИЗНЬ, за её смелость и мужество, и за Любовь.
Но, к сожалению, сделать это было невозможно... Она жила столетия назад. И я не могла быть той, кто её знал. Невероятно глубокая, светлая печаль вдруг захлестнула меня с головой, и горькие слёзы полились потоком...
– Ну что ты, мой друг!.. Тебя ждут другие печали! – удивлённо воскликнул Север. – Прошу тебя, успокойся...
Он ласково коснулся моей руки и постепенно печаль исчезла. Осталась только горечь, будто я потеряла что-то светлое и дорогое...
– Тебе нельзя расслабляться... Тебя ждёт война, Изидора.
– Скажи, Север, учение катаров называлось Учением Любви из-за Магдалины?
– Тут ты не совсем права, Изидора. Учением Любви его звали не посвящённые. Для тех же, кто понимал, оно несло совершенно иной смысл. Вслушайся в звучание слов, Изидора: любовь по-французски звучит – амор (amour) – не так ли? А теперь раздели это слово, отделив от него букву «а»... Получится а’мор (а"mort) – без смерти... Вот и получается истинное значение учения Магдалины – Учение Бессмертных. Как я уже раньше тебе говорил – всё просто, Изидора, если только правильно смотреть и слушать... Ну, а для тех, кто не слышит – пусть остаётся Ученьем Любви... оно ведь тоже красиво. Да и истины толика в этом всё же остаётся.
Я стояла совершенно остолбенев. Учение Бессмертных!.. Даария... Так вот, что являлось учением Радомира и Магдалины!.. Север удивлял меня множество раз, но никогда ещё я не чувствовала себя столь потрясённой!.. Учение катаров притягивало меня своей мощной, волшебной силой, и я не могла себе простить, что не говорила об этом с Севером раньше.
– Скажи, Север, осталось ли что-то от записей катар? Должно же было что-то сохраниться? Даже если не самих Совершенных, то хотя бы просто учеников? Я имею в виду что-то об их настоящей жизни и учении?
– К сожалению – нет, Изидора. Инквизиция уничтожила всё и везде. Её вассалы, по приказу Папы, посылались даже в другие страны, чтобы уничтожить каждую рукопись, каждый оставшийся кусочек бересты, какой только могли найти... Мы искали хоть что-нибудь, но ничего не смогли спасти.
– Ну, а сами люди? Не могло ли остаться что-то у людей, кто сохранял бы это через века?
– Не знаю, Изидора... Думаю, даже если кто-то и имел какую-то запись, то её изменили за время. Человеку ведь свойственно всё перекраивать по-своему... А уж особенно не понимая. Так что вряд ли что-либо сохранилось, как оно было. Жаль... Правда, у нас сохранились дневники Радомира и Магдалины, но это было до создания катар. Хотя, думаю, учение не изменилось.
– Прости, за мои сумбурные мысли и вопросы, Север. Вижу, что потеряла много, не придя к вам. Но всё же, я пока жива. А пока дышу, я ещё могу тебя спрашивать, не так ли? Расскажешь ли мне, как закончилась жизнь Светодара? Прости, за то, что прервала.
Север искренне улыбался. Ему нравилось моё нетерпение и жажда «успеть» узнать. И он с удовольствием продолжил.
После своего возвращения, Светодар жил и учил в Окситании всего два года, Изидора. Но эти годы стали самыми дорогими и счастливыми годами его скитальческой жизни. Его дни, освещённые весёлым смехом Белояра, проходили в любимом Монтсегуре, в окружении Совершенных, которым Светодар честно и искренне пытался передать то, чему долгие годы учил его далёкий Странник.
Они собирались в Храме Солнца, который удесятерял собой нужную им Живую Силу. А также защищал их от нежелательных «гостей», когда кто-то собирался туда тайно проникнуть, не желая появляться открыто.
Храмом Солнца называли специально построенную в Монтсегуре башню, которая в определённое время суток пропускала в окно прямые солнечные лучи, что делало Храм в тот миг истинно волшебным. А ещё эта башня концентрировала и усиливала энергию, что для работающих там в тот момент катар облегчало напряжение и не требовало слишком большой отдачи сил.
В скором времени произошёл непредвиденный и довольно таки забавный случай, после которого ближайшие Совершенные (а потом и остальные катары) начали называть Светодара «огненным». А началось это после того, как во время одного из обычных занятий Светодар, забывшись, полностью раскрыл перед ними свою высокую энергетическую Сущность... Как известно, все без исключения Совершенные были видящими. И появление пылающей огнём сущности Светодара вызвало настоящий шок у Совершенных... Посыпались тысячи вопросов, на многие из которых даже у самого Светодара не было ответов. Ответить мог, наверное, только Странник, но он был недосягаемым и далёким. Поэтому Светодар вынужден был как то объясняться с друзьями сам... Удалось ему это или нет – неизвестно. Только с того самого дня все катары начали называть его Огненным Учителем.
(О существовании Огненного Учителя и правда упоминается в некоторых современных книгах про катар, только, к сожалению, не о том, который был настоящим... Видимо прав был Север, говоря, что люди, не понимая, переделывают всё на свой лад... Как говорится: «слышали звон, но не знают где он»... Например, я нашла воспоминания «последнего катара» Дэода Роше, который говорит, что Огненным Учителем был некий Штайнер(?!)... Опять же, к Чистому и Светлому насильно «приживляется» народ Израиля.... которого никогда не было среди настоящих Катар).
Прошло два года. Мир и покой царили в уставшей душе Светодара. Дни бежали за днями, унося всё дальше старые печали... Малыш Белояр, казалось, рос не по дням, а по часам, становясь всё смышлёнее и умней, перегоняя в этом всех своих старших друзей, чем сильно радовал дедушку Светодара. Но вот в один из таких счастливых, спокойных дней, Светодар вдруг почувствовал странную, щемящую тревогу... Его Дар говорил ему – в его мирную дверь стучится беда... Ничего вроде бы не менялось, ничего не происходило. Но тревога Светодара росла, отравляя приятные мгновения полного покоя.
Однажды, Светодар гулял по окрестностям с маленьким Белояром (мирское имя которого было – Франк) недалеко от пещеры, в которой погибла почти что вся его семья. Погода была чудесной – день стоял солнечный и тёплый – и ноги сами понесли Светодара проведать печальную пещеру... Маленький Белояр, как всегда, нарвал близ растущих полевых цветов, и дедушка с праправнуком пришли поклониться месту умерших.
Наверно никто не станет спорить, что благодаря накопительной, в течение ста тридцати лет, популярности, сыщик Шерлок Холмс сегодня является одним из самых узнаваемых, часто цитируемых и приводимых в пример художественных персонажей. Мое мнение, что если бы сэр Артур Конан Дойл не создал этого джентльмена, подобный ему неизбежно появился бы из-под другого творческого пера. «Этюд в багровых тонах» интересен не только, как дебют Шерлока Холмса и его верного спутника доктора Ватсона, но и как произведение, положившее начало целой новой вехе в детективном жанре. Да что уж тут говорить, оно ознаменовало целый новый виток в популяризации мировой художественной литературы.
Основная сюжетная линия ведется от лица молодого ветерана войны в Индии и Афганистане, доктора медицин Ватсона. Таким образом, нас окунают в гущу событий посредством своего рода мемуаров. К чести автора стоит отметить, что он не стал перегружать и без того небольшое по объему произведение подробным приведением мыслей и чувств рассказчика. Таким образом, акцент сделан именно на рассказанную историю, передана насыщенность событий и много описательных отрывков. В повести также присутствует важная по значимости ретроспектива, отвлекающая нас от основной сюжетной линии, уводя в прошлое. Мы имеем две разных по тематике и даже стилю части, объединенных сквозь года жаждой мести.
Конан Дойл с напускной значимостью погружает читателя в мир сыскного дела, причем внимание уделено не столько принятым в Англии того времени нормам и процедурам, но так называемому дедуктивному методу. Даже сегодня знакомство столь разных, и отличных от современных реалий джентльменов, производит должное впечатление. Конечно, отдельные диалоги можно назвать наивными, а не дающий сбоев метод Холмса – притянутым за уши, за расследованием следишь с нескрываемым интересом. Здесь есть многие знакомые и понятные атрибуты: обследование места преступления, выявление и допрос подозреваемых, работа с уликами дела, разбор криминальных прецедентов и, конечно, опасность для жизни самих следователей. Повесть читается не спеша за три часа и, если оценить после свои эмоции, рассказанная история насыщена интересными событиями, а скучных сцен здесь практически нет.
Мои слова могут показаться тавтологией, но у повести очень книжная, по-викториански уютная атмосфера. Хотя в голову приходит осенняя погода и чашка горячего напитка, погрузиться в рассказанную историю не зазорно в любое время года. Это классика литературы, не утратившая до сегодня свой шарм. Да, здесь нет описаний зрелищных погонь, нет ругательных выходок злодеев, дерзости главных героев. В этом смысле «Этюд в багровых тонах» как нельзя лучше подойдет для младшего поколения. Кроме прочего, хотя интеллектуальным вызовом назвать произведение сложно, процесс чтения одновременно расслабляет и подталкивает к размышлениям.
Э. По установил свои каноны детективного повествования. Вот например, какое отражение они находят в новелле «Убийство на улице Морг». Для начала он дает экспозицию, первую фразу, которая находит свое отражение в финале рассказа. Для человека одаренного талантом анализа, является наслаждением что-то прояснить или распутать. Его проницательность уму заурядному кажется, чуть ли не сверхъестественной. Но успех зависит от качества наблюдения: оно неотделимо от воображения и интуиции. А потом другу-рассказчику сразу дается образец логического мышления в действии. Например, когда Дюпен во время прогулки, следуя путем далеких ассоциаций, а так же внимательно наблюдая за выражением лица, и поведением напарника угадывает ход его мыслей.
Но вот начинается главное действие. Дюпен и его друг в кабинете читают «Судебную газету», откуда узнают о зверски убитой пожилой мадам Дэспане и ее дочери «при плотно зарытых окнах». Когда полиция арестовывает клерка Лебона, некогда оказавшего Дюпену услугу, то сыщик решает сам взяться за это дело. Напарник жаждет узнать, что обо всем этом думает сам Дюпен, но тот не торопиться удовлетворить его любопытство. Но все же отмечает один факт, что преступники могли скрыться через окна спальни - однако все это требовало по нашему мнению недюжинной ловкости, быстроты и силы. Дюпен это отмечает, и приходит к выводу, что убийца женщин не человек, огромная обезьяна, и показывает клок шерсти, взятый тайком от полиции из рук покойной госпожи. Владельцем обезьяны по предположению Дюпена может быть человек, пришедший из плавания. Появление матроса предугадывается, который внесет ясность и упорядочит ход мыслей Дюпена.
Дюпен пользуется правилом сыщика - подвергать сомнению все. И вот как раз каноны установленные Э. По ярко проявляются в «Убийстве на улице Морг». Сначала друзья узнают об убийстве из газет, потом Дюпен ставит перед собой, напарником и читателем задачу. Далее он сам осматривает место преступления и забирает улики. И приходит к единственно верному решению. Таким образом, происходит как бы «очевидное - невероятное».
Однако в ходе расследования Дюпен допустил то, чего не смог бы себе позволить Шерлок Холмс, так как считал это недопустимым: Дюпен тайком от полиции вытащил клок волос из руки убитой, а это уже не совсем по правилам честной игры, так как полиция, возможно, обнаружив этот клок волос, тоже напала бы на след убийцы. В итоге над полицейскими, через речь и поведение своих героев, автор как бы смеется.
Шерлок Холмс в подобных обстоятельствах вел себя иначе. Он не хотел улучшать свои изначальные позиции со Скотланд-Ярдом, на старте все равны, и потому, когда Холмс находит вещественное доказательство, он предпочитает изъять лишь половину, в надежде, что прозорливые полицейские во главе с Лестрейдом заметят столь незаметную, но весомую для расследования вещь, но он все же в этом не уверен.
И, наконец, высшая точка торжества Дюпена: он предъявляет доказательства пристыженному полицейскому префекту, который подтверждает неопровержимость выводов Дюпена.
Если обратиться к «Этюду в багровых тонах» написанному Конан Дойлем, то изначально там не было Шерлока Холмса, а фигурировал доктор, он же сыщик Ормонд Сэкер. Когда же появился легендарный Холмс, то звали его изначально Шерингфорд, а фамилия была позаимствована у любимого Дойлем американского писателя Оливера Уэнделла Холмса, по словам самого автора, он никогда так сильно не любил человека, не будучи с ним знаком.
Холмс изнемогает от отсутствия преступлений, его натура требует применения его аналитических способностей. Как и в «Убийстве на улице Морг» сыщик и его напарник узнают новости из газет, однако Дюпен сразу берется за дело, а Холмс, считает, что ничего такого уж особенного не происходит, что все это мелочи, а его острый ум требует более рационального применения. Однако Холмсу свойственна такая черта, что своей прозорливостью и внимательностью, он зачастую задевает самого Ватсона, например, история с часами, перешедшими доктору по наследству.
Холмс пользуется таким почтением и доверием граждан, что ему приходят письма с просьбами о помощи, а так же за помощью к нему обращается сама полиция Скотланд-Ярда. Иногда Холмс ждет, когда его попросят о помощи. И предоставление возможности что-то расследовать и изучать, вызывает восторг у Холмса, как и у Дюпена.
Холмс и Дюпен, как люди аналитического склада ума, подмечают такие вещи, которые не заметны обычному обывателю.
В «Этюде в багровых тонах» именно полицейские обращаются за помощью к Холмсу. Полиция, по нашему мнению, видит лишь то, что лежит на поверхности.
Если для Огюста Дюпена то, чем он занимается просто как увлечение, он видит газету, читает и тут же берется за дело, то Шерлок Холмс видит в этом свое предназначение.
В «Этюде», как уже выше было упомянуто, Холмс так же не притрагивается ни к одной улике, он просто присматривается, подмечая мельчайшие детали, он всего лишь подводит полицейских к тому, что они, быть может, и заметили, но не сделали соответствующих выводов. Лестрейд поражает своим не глубокомыслием. Холмс просто предлагает свою информацию, которая быть может, поможет при расследовании.
Ватсон в «Этюде…» пытается проявить свои детективные способности, но, увы, только Холмс обладает таким даром, иначе его назвать мы не можем, а Ватсону остается лишь составлять записи о жизни и детективных способностях Холмса, и быть ему подмогой. Так же Холмсу всегда помогают дворовые мальчишки, за небольшой гонорар они пролезают в самые неприметные уголки Лондона. Холмс, считает себя обязанным, раскрыть преступление. И иногда жалость к преступнику гораздо больше, чем к жертве.
Два, существовавших в разные времена сыщика, неукоснительно следуют друг другу в своих расследованиях.
Огюст Дюпен и Шерлок Холмс - два самых известных литературных сыщика. Первый прославился в трех детективах Э. А. По «Убийство на улице Морг» (1841), «Тайна Мари Роже» (1842), «Похищенное письмо» (1845), второй - герой шестидесяти произведений А. Конан Дойля.
Их сходства проявляются в том, что у обоих сыщиков, есть персонаж - компаньон, который оттеняет ум сыщика, и которому детектив рассказывает о методах своих наблюдений и своей работы. У Дюпена - это анонимный рассказчик, у Холмса - доктор Ватсон. Так же у обоих есть полицейские, которые не дают скучать без работы и «подкидывают» новые дела. Каждый из них имеет свои странности: один любит ночь, другой, погружаясь в депрессию, играет на скрипке.
Оба сыщика нестандартно мыслили. Дюпен: «именно отклонение от простого и обычного освещает дорогу разуму в поисках истины.». Холмс: «Все расследование представляет собой цепь непрерывных и безошибочных логических заключений», «необычное - скорее помощь, нежели помеха в наем деле».
Оба, они несколько пренебрежительно относятся к полиции. Дюпен: «А вы не судите по этой пародии на следствие. В её действиях нет системы, если не считать системой обыкновение хвататься за первое, что подскажет минута». Холмс: «Раскрывать нечего, преступлений нет, в лучшем случае какое-нибудь грубо сработанное мошенничество с такими незамысловатыми мотивами, что даже полицейские из Скотленд-Ярда видят все насквозь».
Отличия их в том, что Дюпен, к примеру, начитан, имеет большие познания в различных областях, Холмс же сознательно отбирает только практически значимые для его работы знания. И что касательно расследований, то для Дюпена - это, прежде всего увлечение, Холмс - профессионал и постоянно работает над усовершенствованием своих навыков и мастерства.
И все же Холмс остается как бы потомком Дюпена, многие манеры расследования были переняты им, непредумышленно, но именно дедуктивный метод использовался ими обоими.
Фрагмент обложки издательства «Клуб семейного досуга»
Очень кратко
Врач снимает квартиру вместе с частным сыщиком. Расследуя вместе с ним преступление, доктор ведёт дневник, из которого публика узнаёт о сыщике Шерлоке Холмсе.
Получив диплом врача, доктор Уотсон уезжает воевать в Афганистан. После ранения он возвращается в Лондон. Будучи стеснённым в средствах, Уотсон ищет недорогую квартиру. Знакомый фельдшер знакомит его с работником химической лаборатории при больнице Шерлоком Холмсом, который снял недорогую квартиру и ищет компаньона, так как платить одному ему не по карману. Холмс характеризуется как человек порядочный, но несколько чудаковатый. Он первоклассный химик, но с энтузиазмом изучает и другие науки.
Доктор застаёт Шерлока Холмса за изучением пятен крови. Благодаря его открытию можно определять вид пятна, и это важно для судебной медицины.
Несколько недель Холмс ведёт размеренный образ жизни. Целые дни он проводит в больнице, а потом гуляет. Его личность пробуждает интерес у доктора Уотсона. К Холмсу приходят самые разные люди, включая инспектора Скотланд-Ярда Лестрейда.
Как-то за завтраком Уотсон читает статью, в которой говорится, что можно определить профессию человека и его характер по одежде и рукам. Он заявляет Холмсу, что это чушь, на что тот отвечает, что статью написал он, и, являясь единственным в своём роде сыщиком-консультантом, применяет этот метод на практике. Свою теорию он применяет на докторе Уотсоне, сообщив, что тот служил в Афганистане. По выправке Холмс определяет, что Уотсон военный врач, а по смуглому лицу и белым запястьям - что тот побывал в тропиках. Уотсон нездоров и ранен, следовательно, он был на войне, которая сейчас идёт в Афганистане.
Холмс получает по почте письмо от инспектора полиции Грегсона. В заброшенном доме найден труп мужчины. При нём визитная карточка с надписью: «Енох Дреббер, Кливленд, США». Никаких следов грабежа и насилия нет, хотя на полу есть кровавые пятна. Взяв Уотсона, Холмс прибывает на место преступления.
Сначала сыщик обследует тротуар, соседний дом и почву. Потом он заходит в дом и осматривает труп, лицо которого обезображено гримасой ужаса и ненависти. Возле трупа Холмс находит женское обручальное кольцо, а в карманах книгу с надписью от Джозефа Стенджерсона и письма: одно к Дребберу, другое к Стенджерсону. Прибывший инспектор Лестрейд обнаруживает на стене надпись «RACHE», сделанную кровью. Полицейские приходят к выводу, что это недописанное имя Речел, но Холмс исследует надпись, пыль на полу и загадочно улыбается. Он говорит, что убийца - мужчина высокого роста, с маленькими ногами. Также сыщик сообщает, какие ботинки он носит, какие сигары курит, и добавляет, что у убийцы красное лицо и длинные ногти. Приехал он в кэбе с лошадью, у которой три подковы старые, а одна новая. Убийца использовал яд, а «RACHE» по немецки означает месть.
По дороге домой Холмс разъясняет Уотсону, что про кэб и лошадь он догадался по следам на тротуаре. Так как обычно человек пишет на уровне своих глаз, то по надписи можно определить рост. Увидя, что штукатурка возле надписи поцарапана, Холмс понял, что у убийцы длинные ногти. А найдя на полу пепел, он определил сорт сигар, так как занимался исследованием пепла.
Констебль, дежуривший в ту ночь, рассказывает, что он, увидев в пустом доме свет, зашёл в него, обнаружил труп и вышел. В это время на улице возле калитки ошивался краснорожий пьяница. Холмс понимает, что это был убийца, который решил вернуться в дом за кольцом. Он даёт объявление в газету о находке кольца. На Бейкер-стрит приходит древняя старуха и грубым мужским голосом заявляет, что это кольцо её дочери. Холмс отдаёт ей кольцо и отправляется следом, но теряет её из виду. Уотсону он говорит, что это не старуха, а переодетый молодой актёр.
Полиция помещает в газете заметку о том, что Енох Дреббер прибыл в Англию вместе со своим секретарём Джозефом Стенджерсоном, и убийство произошло на политической почве. Соперничающий с Лестрейдом Грегсон рассказывает Холмсу, что он арестовал некоего Артура Шарпантье за убийство. Найдя возле трупа цилиндр, он пошёл в лавку, где головной убор был куплен, и узнал адрес покупателя. Дреббер снимал квартиру у матери Артура Шарпантье, вёл себя некорректно по отношению к его сестре, и Артур выгнал его. Инспектор Грегсон встретился с Артуром и не успел ничего спросить, как тот поинтересовался, подозревает ли полиция его в убийстве Дреббера. Грегсон предполагает, что Артур ударил Дреббера палкой в живот, не оставив следа на теле. Дреббер сразу умер, а Артур затащил его в дом, оставив надпись и кольцо, чтоб запутать следы. Тем временем появляется Лестрейд с известием об убийстве Стенджерсона в гостинице.
Прибыв на место преступления, Холмс и Уотсон видят, что смерть наступила от удара ножом в бок, и на стене была та же кровавая надпись. Лестрейд сообщает, что убийцу видели, его внешность совпадает с описанием Холмса. В кармане убитого находят телеграмму из Америки с текстом «Дж. Х. в Европе», но без подписи, а на столе лежит коробочка с двумя пилюлями, увидев которую Холмс оживляется. Он пробует пилюли на смертельно больной собаке. Одна из них оказывается безвредной, вторая - ядовитой. Холмс говорит, что знает, кто убийца. Ватага уличных мальчишек находит для него кэб, и Холмс надевает на кэбмена наручники, представляя его как убийцу.
Страдающий аневризмой аорты Джефферсон Хоуп рассказывает свою историю. Он любил девушку, которая жила среди мормонов, хотя ни она, ни её отец не соблюдали их религию. Хоуп мечтал жениться на ней, но мормоны Дреббер и Стенджерсон хотели, чтоб она вышла замуж за их сыновей. Они убили её отца, а девушку насильно выдали замуж. Несчастная умерла от горя через месяц, а Хоуп поклялся отомстить. Много лет он выслеживал их и наконец нашёл в Лондоне. Устроившись работать кэбменом, он заманил пьяного Дреббера в пустой дом и предложил на выбор две пилюли. Одна была безвредная, во второй был яд. Испуганный Дреббер схватил ядовитую пилюлю и умер. Хоуп покинул дом, но забыл там кольцо. Когда он выследил Стенджерсона, тот отказался принять пилюли, и Хоуп убил его ножом.
Не дожил до суда, Хоуп умирает в тюремной камере. В газетах появляется заметка о том, что инспектора полиции Грегсон и Лестрейд ловко поймали убийцу. Но доктор Уотсон ведёт дневник, в котором записывает все факты, и публика узнаёт, кто на самом деле поймал преступника.
Артур Конан Дойл. Этюд в багровых тонах.
Повесть
* ЧАСТЬ I *
Из воспоминаний доктора
Джона Г. Уотсона, отставного офицера
военно-медицинской службы.
ГЛАВА I. МИСТЕР ШЕРЛОК ХОЛМС
В 1878 году я окончил Лондонский университет, получив звание врача, и
сразу же отправился в Нетли, где прошел специальный курс для военных
хирургов. После окончания занятий я был назначен ассистентом хирурга в
Пятый Нортумберлендский стрелковый полк. В то время полк стоял в Индии, и
не успел я до него добраться, как вспыхнула вторая война с Афганистаном.
Высадившись в Бомбее, я узнал, что мой полк форсировал перевал и
продвинулся далеко в глубь неприятельской территории. Вместе с другими
офицерами, попавшими в такое же положение, я пустился вдогонку своему
полку; мне удалось благополучно добраться до Кандагара, где я наконец
нашел его и тотчас же приступил к своим новым обязанностям.
Многим эта кампания принесла почести и повышения, мне же не досталось
ничего, кроме неудач и несчастья. Я был переведен в Беркширский полк, с
которым я участвовал в роковом сражении при Майванде. Ружейная пуля
угодила мне в плечо, разбила кость и задела подключичную артерию.
Вероятнее всего я попал бы в руки беспощадных гази, если бы не
преданность и мужество моего ординарца Мюррея, который перекинул меня
через спину вьючной лошади и ухитрился благополучно доставить в
расположение английских частей.
Измученный раной и ослабевший от длительных лишений, я вместе с
множеством других раненых страдальцев был отправлен поездом в главный
госпиталь в Пешавер. Там я стал постепенно поправляться и уже настолько
окреп, что мог передвигаться по палате и даже выходить на веранду, чтобы
немножко погреться на солнце, как вдруг меня свалил брюшной тиф, бич наших
индийских колоний. Несколько месяцев меня считали почти безнадежным, а
вернувшись наконец к жизни, я еле держался на ногах от слабости и
истощения, и врачи решили, что меня необходимо немедля отправить в Англию.
Я отплыл на военном транспорте "Оронтес" и месяц спустя сошел на пристань
в Плимуте с непоправимо подорванным здоровьем, зато с разрешением
отечески-заботливого правительства восстановить его в течение девяти
В Англии у меня не было ни близких друзей, ни родни, и я был
свободен, как ветер, вернее, как человек, которому положено жить на
одиннадцать шиллингов и шесть пенсов в день.
При таких обстоятельствах я,
естественно, стремился в Лондон, в этот огромный мусорный ящик, куда
неизбежно попадают бездельники и лентяи со всей империи. В Лондоне я
некоторое время жил в гостинице на Стрэнде и влачил неуютное и
бессмысленное существование, тратя свои гроши гораздо более привольно, чем
следовало бы. Наконец мое финансовое положение стало настолько угрожающим,
что вскоре я понял: необходимо либо бежать из столицы и прозябать
где-нибудь в деревне, либо решительно изменить образ жизни. Выбрав
последнее, я для начала решил покинуть гостиницу и найти себе какое-нибудь
более непритязательное и менее дорогостоящее жилье.
В тот день, когда я пришел к этому решению, в баре Критерион кто-то
хлопнул меня по плечу. Обернувшись, я увидел молодого Стэмфорда, который
когда-то работал у меня фельдшером в лондонской больнице. Как приятно
одинокому увидеть вдруг знакомое лицо в необъятных дебрях Лондона! В
прежние времена мы со Стэмфордом никогда особенно не дружили, но сейчас я
приветствовал его почти с восторгом, да и он тоже, по-видимому, был рад
видеть меня. От избытка чувств я пригласил его позавтракать со мной, и мы
тотчас же взяли кэб и поехали в Холборн.
Что вы с собой сделали, Уотсон? - с нескрываемым любопытством
спросил он, когда кэб застучал колесами по людным лондонским улицам. - Вы
высохли, как щепка, и пожелтели, как лимон!
Я вкратце рассказал ему о своих злоключениях и едва успел закончить
рассказ, как мы доехали до места.
Эх, бедняга! - посочувствовал он, узнав о моих бедах. - Ну, и что
же вы поделываете теперь?
Ищу квартиру, - ответил я. - Стараюсь решить вопрос, бывают ли на
свете удобные комнаты за умеренную цену.
Вот странно, - заметил мой спутник, - вы второй человек, от
которого я сегодня слышу эту фразу.
А кто же первый? - спросил я.
Один малый, который работает в химической лаборатории при нашей
больнице. Нынче утром он сетовал: он отыскал очень милую квартирку и никак
не найдет себе компаньона, а платить за нее целиком ему не по карману.
Черт возьми! - воскликнул я. - Если он действительно хочет
разделить квартиру и расходы, то я к его услугам! Мне тоже куда приятнее
поселиться вдвоем, чем жить в одиночестве!
Молодой Стэмфорд как-то неопределенно посмотрел на меня поверх
стакана с вином.
Вы ведь еще не знаете, что такое этот Шерлок Холмс, - сказал он. -
Быть может, вам и не захочется жить с ним в постоянном соседстве.
Почему? Чем же он плох?
Я не говорю, что он плох. Просто немножко чудаковат - энтузиаст
некоторых областей науки. Но вообще-то, насколько я знаю, он человек
порядочный.
Должно быть, хочет стать медиком? - спросил я.
Да нет, я даже не пойму, чего он хочет. По-моему, он отлично знает
анатомию, и химик он первоклассный, но, кажется, медицину никогда не
изучал систематически. Он занимается наукой совершенно бессистемно и
как-то странно, но накопил массу, казалось бы, ненужных для дела знаний,
которые немало удивили бы профессоров.
А вы никогда не спрашивали, что у него за цель? - поинтересовался
Нет, из него не так-то легко что-нибудь вытянуть, хотя, если он
чем-то увлечен, бывает, что его и не остановишь.
Я не прочь с ним познакомиться, - сказал я. - Если уж иметь соседа
по квартире, то пусть лучше это будет человек тихий и занятый своим делом.
Я недостаточно окреп, чтобы выносить шум и всякие сильные впечатления. У
меня столько было того и другого в Афганистане, что с меня хватит до конца
моего земного бытия. Как же мне встретиться с вашим приятелем?
Сейчас он наверняка сидит в лаборатории, - ответил мой спутник. -
Он либо не заглядывает туда по неделям, либо торчит там с утра до вечера.
Если хотите, поедем к нему после завтрака.
Разумеется, хочу, - сказал я, и разговор перешел на другие темы.
Пока мы ехали из Холборна в больницу, Стэмфорд успел рассказать мне
еще о некоторых особенностях джентльмена, с которым я собирался поселиться
Не будьте на меня в обиде, если вы с ним не уживетесь, - сказал он.
Я ведь знаю его только по случайным встречам в лаборатории. Вы сами
решились на эту комбинацию, так что не считайте меня ответственным за
дальнейшее.
Если мы не уживемся, нам ничто не помешает расстаться, - ответил я.
Что по каким-то соображениям вы хотите умыть руки. Что же, у этого
малого ужасный характер, что ли? Не скрытничайте, ради Бога!
Попробуйте-ка объяснить необъяснимое, - засмеялся Стэмфорд. - На
мой вкус. Холмс слишком одержим наукой - это у него уже граничит с
бездушием. Легко могу себе представить, что он вспрыснет своему другу
небольшую дозу какого-нибудь новооткрытого растительного алкалоида, не по
злобе, конечно, а просто из любопытства, чтобы иметь наглядное
представление о его действии. Впрочем, надо отдать ему справедливость, я
уверен, что он так же охотно сделает этот укол и себе. У него страсть к
точным и достоверным знаниям.
Что ж, это неплохо.
Да, но и тут можно впасть в крайность. Если дело доходит до того,
что трупы в анатомичке он колотит палкой, согласитесь, что это выглядит
довольно-таки странно.
Он колотит трупы?
Да, чтобы проверить, могут ли синяки появиться после смерти. Я
видел это своими глазами.
И вы говорите, что он не собирается стать медиком?
Вроде нет. Одному Богу известно, для чего он все это изучает. Но
вот мы и приехали, теперь уж вы судите о нем сами.
Мы свернули в узкий закоулок двора и через маленькую дверь вошли во
флигель, примыкающий к огромному больничному зданию. Здесь все было
знакомо, и мне не нужно было указывать дорогу, когда мы поднялись по
темноватой каменной лестнице и пошли по длинному коридору вдоль
бесконечных выбеленных стен с коричневыми дверями по обе стороны. Почти в
самом конце в сторону отходил низенький сводчатый коридорчик - он вел в
химическую лабораторию.
В этой высокой комнате на полках и где попало поблескивали
бесчисленные бутыли и пузырьки. Всюду стояли низкие широкие столы, густо
уставленные ретортами, пробирками и бунзеновскими горелками с трепещущими
язычками синего пламени. Лаборатория пустовала, и лишь в дальнем углу,
пригнувшись к столу, с чем-то сосредоточенно возился какой-то молодой
человек. Услышав наши шаги, он оглянулся и вскочил с места.
Нашел! Нашел! - ликующе крикнул он, бросившись к нам с пробиркой в
руках. - Я нашел наконец реактив, который осаждается только гемоглобином и
ничем другим! - Если бы он нашел золотые россыпи, и то, наверное, его лицо
не сияло бы таким восторгом.
Доктор Уотсон, мистер Шерлок Холмс, - представил нас друг другу
Стэмфорд.
Здравствуйте! - приветливо сказал Холмс, пожимая мне руку с силой,
которую я никак не мог в нем заподозрить. - Я вижу, вы жили в Афганистане.
Как вы догадались? - изумился я.
Ну, это пустяки, - бросил он, усмехнувшись. - Вот гемоглобин - это
другое дело. Вы, разумеется, понимаете важность моего открытия?
Как химическая реакция - это, конечно, интересно, - ответил я, - но
практически...
Господи, да это же самое практически важное открытие для судебной
медицины за десятки лет. Разве вы не понимаете, что это дает возможность
безошибочно определять кровяные пятна? Подите-ка, подите сюда! - В пылу
нетерпения он схватил меня за рукав и потащил к своему столу. - Возьмем
немножко свежей крови, - сказал он и, уколов длинной иглой свой палец,
вытянул пипеткой капельку крови. - Теперь я растворю эту каплю в литре
воды. Глядите, вода кажется совершенно чистой. Соотношение количества
крови к воде не больше, чем один к миллиону. И все-таки, ручаюсь вам, что
мы получим характерную реакцию. - Он бросил в стеклянную банку несколько
белых кристалликов и накапал туда какой-то бесцветной жидкости. Содержимое
банки мгновенно окрасилось в мутно-багровый цвет, а на дне появился
коричневый осадок.
Ха, ха! - Он захлопал в ладоши, сияя от радости, как ребенок,
получивший новую игрушку. - Что вы об этом думаете?
Это, по-видимому, какой-то очень сильный реактив, - заметил я.
Чудесный! Чудесный! Прежний способ с гваяковой смолой очень
громоздок и ненадежен, как и исследование кровяных шариков под
микроскопом, - оно вообще бесполезно, если кровь пролита несколько часов
назад. А этот реактив действует одинаково хорошо, свежая ли кровь или нет.
Если бы он был открыт раньше, то сотни людей, что сейчас разгуливают на
свободе, давно бы уже расплатились за свои преступления.
Вот как! - пробормотал я.
Раскрытие преступлений всегда упирается в эту проблему. Человека
начинают подозревать в убийстве, быть может, через несколько месяцев после
того, как оно совершено. Пересматривают его белье или платье, находят
буроватые пятна. Что это: кровь, грязь, ржавчина, фруктовый сок или еще
что-нибудь? Вот вопрос, который ставил в тупик многих экспертов, а почему?
Потому что не было надежного реактива. Теперь у нас есть реактив Шерлока
Холмса, и всем затруднениям конец!
Глаза его блестели, он приложил руку к груди и поклонился словно
отвечая на аплодисменты воображаемой толпы.
Вас можно поздравить, - сказал я, немало изумленный его
энтузиазмом.
Год назад во Франкфурте разбиралось запутанное дело фон Бишофа. Он,
конечно, был бы повешен, если бы тогда знали мой способ. А дело Мэзона из
Брадфорда, и знаменитого Мюллера, и Лефевра из Монлелье, и Сэмсона из
Нью-Орлеана? Я могу назвать десятки дел, в которых мой реактив сыграл бы
решающую роль.
Вы просто ходячая хроника преступлений, - засмеялся Стэмфорд. - Вы
должны издавать специальную газету. Назовите ее "Полицейские новости
прошлого".
И это было бы весьма увлекательное чтение, - подхватил Шерлок
Холмс, заклеивая крошечную ранку на пальце кусочком пластыря. - Приходится
быть осторожным, - продолжал он, с улыбкой повернувшись ко мне, - я часто
вожусь со всякими ядовитыми веществами. - Он протянул руку, и я увидел,
что пальцы его покрыты такими же кусочками пластыря и пятнами от едких
Мы пришли по делу, - заявил Стэмфорд, усаживаясь на высокую
трехногую табуретку и кончиком ботинка придвигая ко мне другую. - Мой
приятель ищет себе жилье, а так как вы жаловались, что не можете найти
компаньона, я решил, что вас необходимо свести.
Шерлоку Холмсу, очевидно, понравилась перспектива разделить со мной
квартиру.
Знаете, я присмотрел одну квартирку на Бейкер-стрит, - сказал он, -
которая нам с вами подойдет во всех отношениях. Надеюсь, вы не против
запаха крепкого табака?
Я сам курю "корабельный", - ответил я.
Ну и отлично. Я обычно держу дома химикалии и время от времени
ставлю опыты. Это не будет вам мешать?
Нисколько.
Погодите-ка, какие же еще у меня недостатки? Да, иногда на меня
находит хандра, и я по целым дням не раскрываю рта. Не надо думать, что я
на вас дуюсь. Просто не обращайте на меня внимания, и это скоро пройдет.
Ну, а вы в чем можете покаяться? Пока мы еще не поселились вместе, хорошо
бы узнать друг о друге самое худшее.
Меня рассмешил этот взаимный допрос.
У меня есть щенок-бульдог, - сказал я, - и я не выношу никакого
шума, потому что у меня расстроены нервы, я могу проваляться в постели
полдня и вообще невероятно ленив. Когда я здоров, у меня появляется еще
ряд пороков, но сейчас эти самые главные.
А игру на скрипке вы тоже считаете шумом? - с беспокойством спросил
Смотря как играть, - ответил я. - Хорошая игра - это дар богов,
плохая же...
Ну, тогда все в порядке, - весело рассмеялся он. - По-моему, можно
Когда мы их посмотрим?
Зайдите за мной завтра в полдень, мы поедем отсюда вместе и обо
всем договоримся.
Хорошо, значит, ровно в полдень, - сказал я, пожимая ему руку.
Он снова занялся своими химикалиями, а мы со Стэмфордом пошли пешком
к моей гостинице.
Между прочим, - вдруг остановился я, повернувшись к Стэмфорду, -
как он ухитрился угадать, что я приехал из Афганистана?
Мой спутник улыбнулся загадочной улыбкой.
Это главная его особенность, - сказал он. - Многие дорого бы дали,
чтобы узнать, как он все угадывает.
А, значит, туг какая-то тайна? - воскликнул я, потирая руки. -
Очень занятно! Спасибо вам за то, что вы нас познакомили. Знаете ведь
"чтобы узнать человечество, надо изучить человека".
Стало быть, вы должны изучать Холмса, - сказал Стэмфорд, прощаясь.
Впрочем, вы скоро убедитесь, что это твердый орешек. Могу держать пари,
что он раскусит вас быстрее, чем вы его. Прощайте!
Прощайте, - ответил я и зашагал к гостинице, немало
заинтересованный своим новым знакомым.
^ ГЛАВА II. ИСКУССТВО ДЕЛАТЬ ВЫВОДЫ
На следующий день мы встретились в условленный час и поехали смотреть
квартиру на Бейкер-стрит, No 221-б, о которой Холмс говорил накануне. В
квартире было две удобных спальни и просторная, светлая, уютно
обставленная гостиная с двумя большими окнами. Комнаты нам пришлись по
вкусу, а плата, поделенная на двоих, оказалась такой небольшой, что мы тут
же договорились о найме и немедленно вступили во владение квартирой. В тот
же вечер я перевез из гостиницы свои пожитки, а наутро прибыл Шерлок Холмс
с несколькими ящиками и саквояжами. День-другой мы возились с распаковкой
и раскладкой нашего имущества, стараясь найти для каждой вещи наилучшее
место, а потом стали постепенно обживать свое жилище и приспосабливаться к
новым условиям.
Холмс, безусловно, был не из тех, с кем трудно ужиться. Он вел
спокойный, размеренный образ жизни и обычно был верен своим привычкам.
Редко когда он ложился спать после десяти вечера, а по утрам, как правило,
успевал позавтракать и уйти, пока я еще валялся в постели. Иногда он
просиживал целый день в лаборатории, иногда - в анатомичке, а порой
надолго уходил гулять, причем эти прогулки, по-видимому, заводили его в
самые глухие закоулки Лондона. Его энергии не было предела, когда на него
находил рабочий стих, но время от времени наступала реакция, и тогда он
целыми днями лежал на диване в гостиной, не произнося ни слова и почти не
шевелясь. В эти дни я подмечал такое мечтательное, такое отсутствующее
выражение в его глазах, что заподозрил бы его в пристрастии к наркотикам,
если бы размеренность и целомудренность его образа жизни не опровергала
подобных мыслей.
Неделя шла за неделей, и меня все сильнее и глубже интересовала его
личность, и все больше разбирало любопытство относительно его целей в
жизни. Даже внешность его могла поразить воображение самого поверхностного
наблюдателя. Ростом он был больше шести футов, но при своей необычайной
худобе казался еще выше. Взгляд у него был острый, пронизывающий, если не
нос придавал его лицу выражение живой энергии и решимости. Квадратный,
чуть выступающий вперед подбородок тоже говорил о решительном характере.
Его руки были вечно в чернилах и в пятнах от разных химикалий, зато он
обладал способностью удивительно деликатно обращаться с предметами, - я не
раз это замечал, когда он при мне возился со своими хрупкими алхимическими
приборами.
Читатель, пожалуй, сочтет меня отпетым охотником до чужих дел, если я
признаюсь, какое любопытство возбуждал во мне этот человек и как часто я
пробовал пробить стенку сдержанности, которой он огораживал все, что
касалось лично его. Но прежде чем осуждать, вспомните, до чего бесцельна
была тогда моя жизнь и как мало было вокруг такого, что могло бы занять
мой праздный ум. Здоровье не позволяло мне выходить в пасмурную или
прохладную погоду, друзья меня не навещали, потому что у меня их не было,
и ничто не скрашивало монотонности моей повседневной жизни. Поэтому я даже
радовался некоторой таинственности, окружавшей моего компаньона, и жадно
стремился развеять ее, тратя на это немало времени.
Холмс не занимался медициной. Он сам однажды ответил на этот вопрос
отрицательно, подтвердив тем самым мнение Стэмфорда. Я не видел также,
чтобы он систематически читал какую-либо научную литературу, которая
пригодилась бы для получения ученого звания и открыла бы ему путь в мир
науки. Однако некоторые предметы он изучал с поразительным рвением, и в
каких-то довольно странных областях обладал настолько обширными и точными
познаниями, что порой я бывал просто ошеломлен. Человек, читающий что
попало, редко может похвастаться глубиной своих знаний. Никто не станет
обременять свою память мелкими подробностями, если на то нет достаточно
веских причин.
Невежество Холмса было так же поразительно, как и его знания. О
современной литературе, политике и философии он почти не имел
представления. Мне случилось упомянуть имя Томаса Карлейля, и Холмс наивно
спросил, кто он такой и чем знаменит. Но когда оказалось, что он ровно
ничего не знает ни о теории Коперника, ни о строении солнечной системы, я
просто опешил от изумления. Чтобы цивилизованный человек, живущий в
девятнадцатом веке, не знал, что Земля вертится вокруг Солнца, - этому я
просто не мог поверить!
Вы, кажется, удивлены, - улыбнулся он, глядя на мое растерянное
лицо. - Спасибо, что вы меня просветили, но теперь я постараюсь как можно
скорее все это забыть.
Забыть?!
Видите ли, - сказал он, - мне представляется, что человеческий мозг
похож на маленький пустой чердак, который вы можете обставить, как хотите.
Дурак натащит туда всякой рухляди, какая попадется под руку, и полезные,
нужные вещи уже некуда будет всунуть, или в лучшем случае до них среди
всей этой завали и не докопаешься. А человек толковый тщательно отбирает
то, что он поместит в свой мозговой чердак. Он возьмет лишь инструменты,
которые понадобятся ему для работы, но зато их будет множество, и все он
разложит в образцовом порядке. Напрасно люди думают, что у этой маленькой
комнатки эластичные стены и их можно растягивать сколько угодно. Уверяю
вас, придет время, когда, приобретая новое, вы будете забывать что-то из
прежнего. Поэтому страшно важно, чтобы ненужные сведения не вытесняли
собой нужных.
Да, но не знал о солнечной системе!.. - воскликнул я.
На кой черт она мне? - перебил он нетерпеливо. - Ну хорошо, пусть,
как вы говорите, мы вращаемся вокруг Солнца. А если бы я узнал, что мы
вращаемся вокруг Луны, много бы это помогло мне или моей работе?
Я хотел было спросить, что же это за работа, но почувствовал, что он
будет недоволен. Я задумался над нашим коротким разговором и попытался
сделать кое-какие выводы. Он не хочет засорять голову знаниями, которые не
нужны для его целей. Стало быть, все накопленные знания он намерен так или
иначе использовать. Я перечислил в уме все области знаний, в которых он
проявил отличную осведомленность. Я даже взял карандаш и записал все это
на бумаге. Перечитав список, я не мог удержаться от улыбки. "Аттестат"
выглядел так:
^ ШЕРЛОК ХОЛМС - ЕГО ВОЗМОЖНОСТИ
1. Знания в области литературы - никаких.
2. --//-- --//-- философии - никаких.
3. --//-- --//-- астрономии - никаких.
4. --//-- --//-- политики - слабые.
5. --//-- --//-- ботаники - неравномерные. Знает свойства белладонны,
опиума и ядов вообще. Не имеет понятия о садоводстве.
6. --//-- --//-- геологии - практические, но ограниченные. С первого
взгляда определяет образу различных почв. После прогулок показывает мне
брызги грязи на брюках и по их цвету и консистенции определяет, из какой
она части Лондона.
7. --//-- --//-- химии - глубокие.
8. --//-- --//-- анатомии - точные, но бессистемные.
9. --//-- --//-- уголовной хроники - огромные, Знает, кажется, все
подробности каждого преступления, совершенного в девятнадцатом веке.
10. Хорошо играет на скрипке.
11. Отлично фехтует на шпагах и эспадронах, прекрасный боксер.
12. Основательные практические знания английских законов.
Дойдя до этого пункта, я в отчаянии швырнул "аттестат" в огонь.
"Сколько ни перечислять все то, что он знает, - сказал я себе, -
невозможно догадаться, для чего ему это нужно и что за профессия требует
такого сочетания! Нет, лучше уж не ломать себе голову понапрасну!" Я уже
сказал, что Холмс прекрасно играл на скрипке. Однако и тут было нечто
странное, как во всех его занятиях. Я знал, что он может исполнять
скрипичные пьесы, и довольно трудные: не раз по моей просьбе он играл
"Песни" Мендельсона и другие любимые мною вещи. Но когда он оставался
один, редко можно было услышать пьесу или вообще что-либо похожее на
мелодию. Вечерами, положив скрипку на колени, он откидывался на спинку
кресла, закрывал глаза и небрежно водил смычком по струнам. Иногда
раздавались звучные, печальные аккорды. Другой раз неслись звуки, в
которых слышалось неистовое веселье. Очевидно, они соответствовали его
настроению, но то ли звуки рождали это настроение, то ли они сами были
порождением каких-то причудливых мыслей или просто прихоти, этого я никак
не мог понять. И, наверное, я взбунтовался бы против этих скребущих по
нервам "концертов", если бы после них, как бы вознаграждая меня за
долготерпение, он не проигрывал одну за другой несколько моих любимых
вещей. В первую неделю к нам никто не заглядывал, и я было начал подумывать,
что мой компаньон так же одинок в этом городе, как и я. Но вскоре я
убедился, что у него множество знакомых, причем из самых разных слоев
общества. Как-то три-четыре раза на одной неделе появлялся щуплый
человечек с изжелта-бледной крысьей физиономией и острыми черными
глазками; он был представлен мне как мистер Лестрейд. Однажды утром пришла
элегантная молодая девушка и просидела у Холмса не меньше получаса. В тот
же день явился седой, обтрепанный старик, похожий на еврея-старьевщика,
мне показалось, что он очень взволнован. Почти следом за ним пришла
старуха в стоптанных башмаках. Однажды с моим сожителем долго беседовал
пожилой джентльмен с седой шевелюрой, потом - вокзальный носильщик в
форменной куртке из вельветина. Каждый раз, когда появлялся кто-нибудь из
этих непонятных посетителей, Шерлок Холмс просил позволения занять
гостиную, и я уходил к себе в спальню. "Приходится использовать эту
комнату для деловых встреч", - объяснил он как-то, прося по обыкновению
извинить его за причиняемые неудобства. "Эти люди - мои клиенты". И опять
у меня был повод задать ему прямой вопрос, но опять я из деликатности не
захотел насильно выведывать чужие секреты.
Мне казалось тогда, что у него есть какие-то веские причины скрывать
свою профессию, но вскоре он доказал, что я неправ, заговорив об этом по
собственному почину.
Четырнадцатого марта - мне хорошо запомнилась эта дата - я встал
раньше обычного и застал Шерлока Холмса за завтраком. Наша хозяйка так
привыкла к тому, что я поздно встаю, что еще не успела поставить мне
прибор и сварить на мою долю кофе. Обидевшись на все человечество, я
позвонил и довольно вызывающим тоном сообщил, что я жду завтрака. Схватив
со стола какой-то журнал, я принялся его перелистывать, чтобы убить время,
пока мой сожитель молча жевал гренки. Заголовок одной из статей был
отчеркнут карандашом, и, совершенно естественно, я стал пробегать ее
Статья называлась несколько претенциозно: "Книга жизни"; автор
пытался доказать, как много может узнать человек, систематически и
подробно наблюдая все, что проходит перед его глазами. На мой взгляд, это
была поразительная смесь разумных и бредовых мыслей. Если в рассуждениях и
была какая-то логика и даже убедительность, то выводы показались мне
совеем уж нарочитыми и, что называется, высосанными из пальца. Автор
утверждал, что по мимолетному выражению лица, по непроизвольному движению
какого-нибудь мускула или по взгляду можно угадать самые сокровенные мысли
анализировать, обмануть просто невозможно.Его выводы будут безошибочны,
как теоремы Эвклида. И результаты окажутся столь поразительными, что люди
непосвященные сочтут его чуть не за колдуна, пока не поймут, какой процесс
умозаключений этому предшествовал.
логически, может сделать вывод о возможности существования Атлантического
океана или Ниагарского водопада, даже если он не видал ни того, ни другого
и никогда о них не слыхал. Всякая жизнь - это огромная цепь причин и
следствий, и природу ее мы можем познать по одному звену. Искусство делать
выводы и анализировать, как и все другие искусства, постигается долгим и
прилежным трудом, но жизнь слишком коротка, и поэтому ни один смертный не
может достичь полного совершенства в этой области. Прежде чем обратиться к
моральным и интеллектуальным сторонам дела, которые представляют собою
наибольшие трудности, пусть исследователь начнет с решения более простых
задач. Пусть он, взглянув на первого встречного, научится сразу определять
его прошлое и его профессию. Поначалу это может показаться ребячеством, но
такие упражнения обостряют наблюдательность и учат, как смотреть и на что
смотреть. По ногтям человека, по его рукавам, обуви и сгибе брюк на
коленях, по утолщениям на большом и указательном пальцах, по выражению
лица и обшлагам рубашки - по таким мелочам нетрудно угадать его профессию.
И можно не сомневаться, что все это, вместе взятое, подскажет сведущему
наблюдателю верные выводы".
Что за дикая чушь! - воскликнул я, швыряя журнал на стол. - В жизни
не читал такой галиматьи.
О чем вы? - осведомился Шерлок Холмс.
Да вот об этой статейке, - я ткнул в журнал чайной ложкой и
принялся за свой завтрак. - Я вижу, вы ее уже читали, раз она отмечена
карандашом. Не спорю, написано лихо, но меня все это просто злит. Хорошо
ему, этому бездельнику, развалясь в мягком кресле в тиши своего кабинета,
сочинять изящные парадоксы! Втиснуть бы его в вагон третьего класса
подземки да заставить угадать профессии пассажиров! Ставлю тысячу против
одного, что у него ничего не выйдет!
И вы проиграете, - спокойно заметил Холмс. - А статью написал я.
Да. У меня есть наклонности к наблюдению - и к анализу. Теория,
которую я здесь изложил и которая кажется вам такой фантастической, на
самом деле очень жизненна, настолько жизненна, что ей я обязан своим
куском хлеба с маслом.
Но каким образом? - вырвалось у меня.
Видите ли, у меня довольно редкая профессия. Пожалуй, я
единственный в своем роде. Я сыщик-консультант, если только вы
представляете себе, что это такое. В Лондоне множество сыщиков, и
государственных и частных. Когда эти молодцы заходят в тупик, они
бросаются ко мне, и мне удается направить их по верному следу. Они
знакомят меня со всеми обстоятельствами дела, и, хорошо знай историю
криминалистики, я почти всегда могу указать им, где ошибка. Все злодеяния
имеют большое фамильное сходство, и если подробности целой тысячи дел вы
знаете как свои пять пальцев, странно было бы не разгадать тысячу первое.
Лестрейд - очень известный сыщик. Но недавно он не сумел разобраться в
одном деле о подлоге и пришел ко мне.
А другие?
Чаше всего их посылают ко мне частные агентства. Все это люди,
попавшие в беду и жаждущие совета. Я выслушиваю их истории, они
выслушивают мое толкование, и я кладу в карман гонорар.
Неужели вы хотите сказать, - не вытерпел я, - что, не выходя из
комнаты, вы можете распутать клубок, над которым тщетно бьются те, кому
все подробности известны лучше, чем вам?
Именно. У меня есть своего рода интуиция. Правда, время от времени
попадается какое-нибудь дело посложнее. Ну, тогда приходится немножко
побегать, чтобы кое-что увидеть своими глазами. Понимаете, у меня есть
специальные знания, которые я применяю в каждом конкретном случае, они
удивительно облегчают дело. Правила дедукции, изложенные мной в статье, о
которой вы отозвались так презрительно, просто бесценны для моей
практической работы. Наблюдательность - моя вторая натура. Вы, кажется,
удивились, когда при первой встрече я сказал, что вы приехали из
Афганистана?
Вам, разумеется, кто-то об этом сказал.
Ничего подобного, Я сразу догадался, что вы приехали из
Афганистана. Благодаря давней привычке цепь умозаключений возникает у меня
так быстро, что я пришел к выводу, даже не замечая промежуточных посылок.
Однако они были, эти посылки. Ход моих мыслей был таков: "Этот человек по
типу - врач, но выправка у него военная. Значит, военный врач. Он только
что приехал из тропиков - лицо у него смуглое, но это не природный оттенок
его кожи, так как запястья у него гораздо белее. Лицо изможденное, -
очевидно, немало натерпелся и перенес болезнь. Был ранен в левую руку -
держит ее неподвижно и немножко неестественно. Где же под тропиками
военный врач-англичанин мог натерпеться лишений и получить рану? Конечно
же, в Афганистане". Весь ход мыслей не занял и секунды. И вот я сказал,
что вы приехали из Афганистана, а вы удивились.
Послушать вас, так это очень просто, - улыбнулся я. - Вы
напоминаете мне Дюпена у Эдгара Аллана По. Я думал, что такие люди
существуют лишь в романах.
Шерлок Холмс встал и принялся раскуривать трубку.
Вы, конечно, думаете, что, сравнивая меня с Дюпеном, делаете мне
комплимент, - заметил он. - А по-моему, ваш Дюпен - очень недалекий малый.
Этот прием - сбивать с мыслей своего собеседника какой-нибудь фразой "к
случаю" после пятнадцатиминутного молчания, право же, очень дешевый
показной трюк. У него, несомненно, были кое-какие аналитические
способности, но его никак нельзя назвать феноменом, каким, по-видимому,
считал его По.
Вы читали Габорио? - спросил я. - Как, по-вашему, Лекок - настоящий
Шерлок Холмс иронически хмыкнул.
Лекок - жалкий сопляк, - сердито сказал он. - У него только и есть,
что энергия. От этой книги меня просто тошнит. Подумаешь, какая проблема -
установить личность преступника, уже посаженного в тюрьму! Я бы это сделал
за двадцать четыре часа. А Лекок копается почти полгода. По этой книге
можно учить сыщиков, как не надо работать.
Он так высокомерно развенчал моих любимых литературных героев, что я
опять начал злиться. Я отошел к окну и повернулся спиной к Холмсу,
рассеянно глядя на уличную суету. "Пусть он умен, - говорил я про себя, -
но, помилуйте, нельзя же быть таким самоуверенным!"
Теперь уже не бывает ни настоящих преступлений, ни настоящих
преступников, - ворчливо продолжал Холмс. - Будь ты хоть семи пядей во
лбу, какой от этого толк в нашей профессии? Я знаю, что мог бы
прославиться. На свете нет и не было человека, который посвятил бы
раскрытию преступлений столько врожденного таланта и упорного труда, как
я. И что же? Раскрывая нечего, преступлений нет, в лучшем случае
какое-нибудь грубо сработанное мошенничество с такими незамысловатыми
мотивами, что даже полицейские из Скотленд-Ярда видят все насквозь.
Меня положительно коробил этот хвастливый тон. Я решил переменить
тему разговора.
Интересно, что он там высматривает? - спросил я, показывая на
дюжего, просто одетого человека, который медленно шагал по другой стороне
улицы, вглядываясь в номера домов. В рГЛАВА III. ТАЙНА ЛОРИСТОН-ГАРДЕНС
Должен сознаться, что я был немало поражен тем, как оправдала себя на
деле теория моего компаньона. Уважение мое к его способностям сразу
возросло. И все же я не мог отделаться от подозрения, что все это было
подстроено заранее, чтобы ошеломить меня, хотя зачем, собственно, - этого
я никак не мог понять. Когда я взглянул на него, он держал в руке
прочитанную записку, и взгляд его был рассеянным и тускл