Наши занятия русской историей уместно будет начать определением того, что именно следует понимать под словами историческое знание, историческая наука. Уяснив себе, как понимается история вообще, мы поймем, что нам следует понимать под историей одного какого-либо народа, и сознательно приступим к изучению русской истории.
История существовала в глубокой древности, хотя тогда и не считалась наукой. Знакомство с античными историками, Геродотом и Фукидидом, например, покажет вам, что греки были по-своему правы, относя историю к области искусств. Под историей они понимали художественный рассказ о достопамятных событиях и лицах. Задача историка состояла у них о том, чтобы передать слушателям и читателям вместе с эстетическим наслаждением и ряд нравственных назиданий. Те же цели преследовало и искусство.
При таком взгляде на историю, как на художественный рассказ о достопамятных событиях, древние историки держались и соответствующих приемов изложения. В своем повествовании они стремились к правде и точности, но строгой объективной мерки истины у них не существовало. У глубоко правдивого Геродота, например, много басен (о Египте, о Скифах и т. под.); в одних он верит, потому что не знает пределов естественного, другие же, и не веря в них, заносит в свой рассказ, потому что они прельщают его своим художественным интересом. Мало этого, античный историк, верный своим художественным задачам, считал возможным украшать повествование сознательным вымыслом. Фукидид, в правдивости которого мы не сомневаемся, влагает в уста своих героев речи, сочиненные им самим, но он считает себя правым в силу того, что верно передает в измышленной форме действительные намерения и мысли исторических лиц.
Таким образом, стремление к точности и правде в истории было до некоторой степени ограничиваемо стремлением к художественности и занимательности, не говоря уже о других условиях, мешавших историкам с успехом различать истину от басни. Несмотря на это, стремление к точному знанию уже в древности требует от историка прагматизма. Уже у Геродота мы наблюдаем проявление этого прагматизма, т. е. желание связывать факты причинною связью, не только рассказывать их, но и объяснять из прошлого их происхождение.
Итак, на первых порах история определяется, как художественно-прагматический рассказ о достопамятных событиях и лицах.
Ко временам глубокой древности восходят и такие взгляды на историю, которые требовали от нее, помимо художественных впечатлений, практической приложимости. Еще древние говорили, что история есть наставница жизни (magistra vitae). От историков ждали такого изложения прошлой жизни человечества, которое бы объясняло события настоящего и задачи будущего, служило бы практическим руководством для общественных деятелей и нравственной школой для прочих людей. Такой взгляд на историю во всей силе держался в средние века и дожил до наших времен; он, с одной стороны, прямо сближал историю с моральной философией, с другой – обращал историю в «скрижаль откровений и правил» практического характера. Один писатель XVII в. (De Rocoles) говорил, что «история исполняет обязанности, свойственные моральной философии, и даже в известном отношении может быть ей предпочтена, так как, давая те же правила, она присоединяет к ним еще и примеры». На первой странице «Истории государства Российского» Карамзина найдете выражение той мысли, что историю необходимо знать для того, «чтобы учредить порядок, согласить выгоды людей и даровать им возможное на земле счастье».
С развитием западноевропейской философской мысли стали слагаться новые определения исторической науки. Стремясь объяснить сущность и смысл жизни человечества, мыслители обращались к изучению истории или с целью найти в ней решение своей задачи, или же с целью подтвердить историческими данными свои отвлеченные построения. Сообразно с различными философскими системами, так или иначе определялись цели и смысл самой истории. Вот некоторые из подобных определений: Боссюэт (1627-1704) и Лоран (1810-1887) понимали историю, как изображение тех мировых событий, в которых с особенною яркостью выражались пути Провидения, руководящего человеческою жизнью в своих целях. Итальянец Вико (1668-1744) задачею истории, как науки, считал изображение тех одинаковых состояний, которые суждено переживать всем народам. Известный философ Гегель (1770-1831) в истории видел изображение того процесса, которым «абсолютный дух» достигал своего самопознания (Гегель всю мировую жизнь объяснял, как развитие этого «абсолютного духа»). Не будет ошибкою сказать, что все эти философии требуют от истории в сущности одного и того же: история должна изображать не все факты прошлой жизни человечества, а лишь основные, обнаруживающие ее общий смысл.
Этот взгляд был шагом вперед в развитии исторической мысли, – простой рассказ о былом вообще, или случайный набор фактов различного времени и места для доказательства назидательной мысли не удовлетворял более. Появилось стремление к объединению изложения руководящей идеей, систематизированию исторического материала. Однако философскую историю справедливо упрекают в том, что она руководящие идеи исторического изложения брала вне истории и систематизировала факты произвольно. От этого история не становилась самостоятельной наукой, а обращалась в прислужницу философии.
Наукою история стала только в начале XIX века, когда из Германии, в противовес французскому рационализму, развился идеализм: в противовес французскому космополитизму, распространились идеи национализма, деятельно изучалась национальная старина и стало господствовать убеждение, что жизнь человеческих обществ совершается закономерно, в таком порядке естественной последовательности, который не может быть нарушен и изменен ни случайностями, ни усилиями отдельных лиц. С этой точки зрения главный интерес в истории стало представлять изучение не случайных внешних явлений и не деятельности выдающихся личностей, а изучение общественного быта на разных ступенях его развития. История стала пониматься как наука о законах исторической жизни человеческих обществ.
Это определение различно формулировали историки и мыслители. Знаменитый Гизо (1787-1874), например, понимал историю, как учение о мировой и национальной цивилизации (понимая цивилизацию в смысле развития гражданского общежития). Философ Шеллинг (1775-1854) считал национальную историю средством познания «национального духа». Отсюда выросло распространенное определение истории, как пути к народному самосознанию. Явились далее попытки понимать историю, как науку, долженствующую раскрыть общие законы развития общественной жизни вне приложения их к известному месту, времени и народу. Но эти попытки, в сущности, присваивали истории задачи другой науки – социологии. История же есть наука, изучающая конкретные факты в условиях именно времени и места, и главной целью ее признается систематическое изображение развития и изменений жизни отдельных исторических обществ и всего человечества.
Такая задача требует многого для успешного выполнения. Для того чтобы дать научно-точную и художественно-цельную картину какой-либо эпохи народной жизни или полной истории народа, необходимо: 1) собрать исторические материалы, 2) исследовать их достоверность, 3) восстановить точно отдельные исторические факты, 4) указать между ними прагматическую связь и 5) свести их в общий научный обзор или в художественную картину. Те способы, которыми историки достигают указанных частных целей, называются научными критическими приемами. Приемы эти совершенствуются с развитием исторической науки, но до сих пор ни эти приемы, ни сама наука истории не достигли полного своего развития. Историки не собрали и не изучили еще всего материала, подлежащего их ведению, и это дает повод говорить, что история есть наука, не достигшая еще тех результатов, каких достигли другие, более точные, науки. И, однако, никто не отрицает, что история есть наука с широким будущим.
Учебник русской истории. Платонов С.Ф.
М.: 2001. - 258 с.
Учебник русской истории проф. С. Ф.
Платонова как итог долголетней педагогической деятельности автора
впервые был издан двумя частями в 1909-1910 гг. и сразу стал самым
популярным пособием по русской истории в средней школе. Для своего
времени он безусловно являлся наиболее удачным изложением последних
достижений исторической науки для системы школьного образования.
Отдельные главы, написанные автором по материалам собственных
исследований, такие как история Смутного времени, эпоха Ивана
Грозного, не потеряли своего значения и сегодня. Богатый опыт
преподавания в средней школе, руководство женским педагогическим
институтом позволили автору при подготовке пособия учесть реальные
запросы преподавателей и учащихся средней школы. Книгу Платонова
отличает лаконичность, общедоступность, красота и четкость изложения
сложнейших исторических проблем, удобство в пользовании учебным
материалом.
Формат: pdf
Размер: 5,2 Мб
Смотреть, скачать: drive.google ; Rghost
Содержание
Предмет курса
русской истории.
Древнейшее население Европейской России.
Русские славяне и их соседи.
Страна русских славян.
Первоначальный быт русских славян.
Предание о призвании варягов.
Варяжские князья.
Значение деятельности варяжских князей.
Русское язычество. Крещение Руси.
Христианство на Руси до князя Владимира.
Летописное предание о крещении князя Владимира.
Устройство церкви в древней Руси. Последствия принятия Русью
христианства.
Славяне до христианства.
Влияние христианства на Киевскую Русь.
Христианское просвещение на Руси.
Ярослав Мудрый. Киевское государство в XI–XII вв.
Удельный строй после Ярослава Мудрого.
Владимир Мономах и судьбы Киевского великокняжеского стола до 1169 г.
Борьба Киевской Руси с кочевниками.
Внутренние порядки Киевской Руси.
Социальный строй Киевской Руси.
Русская Правда и национальное самосознание в Киевской Руси.
Начало упадка Киева и новые враги Руси.
Великий Новгород. Новгородская Русь.
Новгородская торговля.
Государственный строй Новгорода.
Общественный строй Новгорода.
Псков.
Заселение Владимиро-Суздальской земли славянами и образование
великорусской народности.
Природные и общественные особенности Владимиро-Суздальской Руси.
Первые суздальские князья.
Княжества Волынское и Галицкое. Юго-западная Русь.
Нашествие Батыя. Эпоха татарского завоевания.
Монголо-татарское иго.
Ливонский и Тевтонский ордены, возвышение Литвы.
Александр Невский, удельная раздробленность Суздальской Руси.
События в Руси южной. Князь Даниил Галицкий.
Первые литовские князья.
Литвы с Польшей. Ягайло.
Витовт.
Литовское княжество после Витовта.
Причины возвышения Москвы.
Первые московские князья.
Дмитрий Донской и Куликовская битва.
Великие князья Василий I Дмитриевич и Василий II Васильевич Темный.
Великий князь Иван III Васильевич; значение его деятельности.
Подчинение Великого Новгорода и новгородских земель.
Присоединение удельных княжеств.
Женитьба Ивана III на Софье Палеолог.
Внешняя политика Ивана III. Дела с татарами.
Внешняя политика Ивана III. Литва и Ливония. Сношения с Западом.
Великий князь Василий III Иванович.
Самодержавие московских государей и мысль о Москве как о третьем Риме.
Боярство и княжата; их притязания.
служилые и тяглые; поместная система и крестьянское прикрепление.
Вопрос о церковном землевладении. Ересь жидовствующих.
Детство и юность великого князя Ивана IV Васильевича.
Первый период царствования Ивана IV. Внутренняя деятельность.
Первый период царствования Ивана IV. Завоевания.
Перемена в Иване IV и разрыв с советниками.
Борьба Ивана Грозного с боярами. Опричнина.
Южная граница России при Иване Грозном. Крым. Битва при Молодях. Казаки.
Ливонская война и завоевание Сибири Ермаком.
Федор Иванович и Борис Годунов.
Учреждение патриаршества в Москве и указы о крестьянах.
Смерть святого царевича Дмитрия Ивановича и прекращение Московской
династии.
Воцарение Бориса Федоровича Годунова.
Самозванец.
Царствование и смерть самозванца.
Воцарение князя Василия Ивановича Шуйского.
Смута при царе Василии.
Избрание на престол польского королевича Владислава и последствия этого
избрания.
Первое ополчение против поляков и его неудача.
Второе ополчение против поляков и освобождение Москвы.
Избрание в цари Михаила Федоровича Романова.
Значение и последствия смутного времени.
Начало царствования Михаила Романова.
Борьба с Заруцким, Лисовским, шведами, поляками.
Патриарх Филарет и восстановление России после Смуты.
Положение сословий. Иноземцы в Московском государстве.
Война с Речью Посполитою 1632-1634.
Взятие Азова донскими казаками (1637). Осада Азова турками (1641–1642).
Начало царствования Алексея Михайловича. Соляной бунт 1648.
Соборное уложение 1649 г. и его значение.
Медный бунт.
Движение Разина.
Патриарх Никон.
Удаление и низложение патриарха Никона.
Исправление богослужебных книг до Никона.
Реформа Никона и церковный раскол.
Начало западничества.
Внешние дела при царе Алексее Михайловиче.
Люблинская уния 1569 г. Ее значение и следствия.
Брестская уния 1596. Религиозная борьба и деятельность братств.
Образование Днепровского казачества. Казацкие восстания.
Богдан Хмельницкий и отпадение Малороссии к Москве.
Русско-польская война 1654-1667.
Федор Алексеевич.
Стрелецкий бунт 1682.
Воспитание Петра Великого.
Правление и низвержение царевны Софьи.
Петр Великий в 1689–1694.
Азовские походы и флот. Кумпанства и великое посольство.
Заграничное путешествие Петра Великого.
Стрелецкий бунт 1698 и начало реформ Петра Великого.
Великая Северная война. Первые годы войны.
Восстание Кондратия Булавина.
Измена Мазепы.
Битва при Лесной 1708 г.
Полтавская битва 1709 г.
Прутский поход Петра I.
Окончание Великой Северной войны. Персидская война.
Внутренние преобразования Петра Великого. Их общий ход и характер.
Социальные реформы Петра Великого.
Военная реформа Петра Великого.
Реформы управления при Петре Великом.
Финансовые и экономические реформы Петра Великого.
Церковное управление.
Просвещение.
Семейные дела Петра Великого.
Вопрос о престолонаследии после кончины Петра Великого, Екатерина I.
Екатерина I, Петр II, Анна Иоанновна и Анна Леопольдовна.
Внутренние дела России при Екатерине I, Петре II и Анне Иоанновне.
Внешняя политика России при Екатерине I, Петре II и Анне Иоанновне.
Общее направление и характер царствования Елизаветы Петровны.
Внутренняя политика Елизаветы Петровны.
Внешняя политика Елизаветы Петровны. Семилетняя война.
Вопрос о преемнике Елизаветы Петровны.
Воцарение и свержение Петра III Федоровича.
Общее значение и деятели царствования Екатерины II.
Уложенная комиссия 1767–1768 гг.
Чумной бунт 1771 г. Восстание Пугачёва.
Губернская реформа 1775 г. Жалованные грамоты 1785 г.
Крестьянский вопрос.
Меры Екатерины II в сфере образования, народного хозяйства и финансов.
Литературное движение при Екатерине II.
Внешняя политика Екатерины II.
Первый раздел Польши (1772 г.).
Дополнение: В. О. Ключевский о первом разделе Польши.
Русско-турецкая война 1768-1774 гг.
Крым и Новороссия (1774–1787).
Русско-турецкая война 1787–1791 гг. Русско-шведская война 1788-1790 гг.
Второй и Третий разделы Польши. Итоги внешней политики Екатерины II.
Император Павел до вступления на престол.
Внутренние дела при императоре Павле.
Внешняя политика императора Павла и походы Суворова.
Воспитание и характер императора Александра I.
Начало царствования императора Александра I.
Деятельность М. М. Сперанского.
Внешняя политика императора Александра I до 1812 г.
1812 год - Отечественная война.
Борьба за освобождение Европы. Священный союз и конгрессы.
Последние годы царствования императора Александра I.
Общественное движение в Александровскую эпоху.
Смерть императора Александра I. Преемство престола. Декабристы.
Личность императора Николая I и обстановка его воцарения.
Важнейшие внутренние мероприятия императора Николая I.
Русско-персидская война 1826–1828. Русско-турецкая война 1828–1829.
Кавказская война.
Польское восстание 1830–1831 и вопрос об Унии.
Славянофилы и западники при Николае I.
Восточная (Крымская) война 1853–1855 гг.
Оборона Севастополя.
Личность и воспитание императора Александра II.
Окончание Восточной (Крымской) войны.
Крестьянская реформа. Освобождение крестьян.
Земское и городское самоуправления.
Судебная реформа.
Всеобщая воинская повинность.
Государственное хозяйство.
Цензура и печать.
Народное просвещение.
Некоторые последствия произведенных реформ.
Польское восстание 1863 г.
Присоединение к России Средней Азии, Приамурья. Победа над Шамилём.
Русско-турецкая война 1877–1878 гг. Берлинский конгресс.
Кончина императора Александра II.
Император Александр III Александрович (1881–1894).
Император Николай II Александрович (1894–1917).
Хронологическая таблица к учебнику.
Примечания.
Первым своим появлением в печати настоящие "Лекции" обязаны энергии и труду моих слушателей по Военно-юридической Академии, И. А. Блинова и Р. Р. фон-Раупаха. Они собрали и привели в порядок все те "литографированные записки", какие издавались учащимися в разные годы моего преподавания. Хотя некоторые части этих "записок" были составлены поданным мною текстам, однако, в общем, первые издания "Лекций" не отличались ни внутренней цельностью, ни внешней отделкой, представляя собою собрание разновременных и разнокачественных учебных записей. Трудами И. А. Блинова четвертое издание "Лекций" приобрело значительно более исправный вид, а к следующим изданиям текст "Лекций" пересматривался и лично мною.
В частности, в восьмом издании пересмотр коснулся главным образом тех частей книги, которые посвящены истории Московского княжества в XIV-XV вв. и истории царствований Николая I и Александра II. Для усиления фактической стороны изложения в этих частях курса мною были привлечены некоторые выдержки из моего "Учебника русской истории" с соответствующими изменениями текста, так же как в прежних изданиях были оттуда же сделаны вставки в отдел истории Киевской Руси до XII века. Кроме того, в восьмом издании заново была изложена характеристика царя Алексея Михайловича. В девятом издании сделаны необходимые, в общем небольшие, исправления. Для десятого издания текст был пересмотрен.
Тем не менее и в настоящем своем виде "Лекции" далеки еще от желаемой исправности. Живое преподавание и научная работа оказывают непрерывное влияние на лектора, изменяя не только частности, но иногда и самый тип его изложения. В "Лекциях" можно видеть только тот фактический материал, на котором обычно строятся курсы автора. Конечно, в печатной передаче этого материала остались еще и теперь некоторые недосмотры и погрешности; равным образом и конструкция изложения в "Лекциях" весьма нередко не соответствует тому строю устного изложения, которого держусь я в последние годы.
Только с этими оговорками и решаюсь я выпустить в свет настоящее издание "Лекций".
Текущая страница: 1 (всего у книги 64 страниц)
Шрифт:
100% +
Сергей Федорович Платонов
Полный курс лекций по русской истории
Платонов Сергей Федорович (1860–1933) – русский историк. В 1882 г. после окончания университета был оставлен для подготовки к профессорскому званию. В 1890 г. Платонов стал профессором русской истории Петербургского универститета. Его докторской диссертацией стала книга «Очерки по истории смуты в Московском государстве XVI–XVII вв.», которую Платонов считал «высшим научным достижением всей жизни», определившим его «место в среде деятелей русской историографии». Умевший кратко, ясно, интересно излагать материал, Платонов стал одним из виднейших профессоров начала XX в.
В 1895–1902 гг. Платонов был приглашенным преподавателем истории к великим князьям. В 1903 г. он возглавил Женский педагогический институт. Неоднократно переиздавался его лекционный курс русской истории, ежегодно – учебники для средней школы. В 1908 г. Платонов стал членом-корреспондентом Академии наук, а в 1920 г. был избран академиком.
В 1930 г. Платонов был арестован большевиками за монархические взгляды. Умер в ссылке в Самаре.
Введение (Изложение конспективное)
Наши занятия русской историей уместно будет начать определением того, что именно следует понимать под словами историческое знание, историческая наука. Уяснив себе, как понимается история вообще, мы поймем, что нам следует понимать под историей одного какого-либо народа, и сознательно приступим к изучению русской истории.
История существовала в глубокой древности, хотя тогда и не считалась наукой. Знакомство с античными историками, Геродотом и Фукидидом, например, покажет вам, что греки были по-своему правы, относя историю к области искусств. Под историей они понимали художественный рассказ о достопамятных событиях и лицах. Задача историка состояла у них о том, чтобы передать слушателям и читателям вместе с эстетическим наслаждением и ряд нравственных назиданий. Те же цели преследовало и искусство.
Ф. А. Бронников. Гимн пифагорейцев восходящему солнцу
При таком взгляде на историю, как на художественный рассказ о достопамятных событиях, древние историки держались и соответствующих приемов изложения. В своем повествовании они стремились к правде и точности, но строгой объективной мерки истины у них не существовало. У глубоко правдивого Геродота, например, много басен (о Египте, о Скифах и т. под.); в одних он верит, потому что не знает пределов естественного, другие же, и не веря в них, заносит в свой рассказ, потому что они прельщают его своим художественным интересом. Мало этого, античный историк, верный своим художественным задачам, считал возможным украшать повествование сознательным вымыслом. Фукидид, в правдивости которого мы не сомневаемся, влагает в уста своих героев речи, сочиненные им самим, но он считает себя правым в силу того, что верно передает в измышленной форме действительные намерения и мысли исторических лиц.
Ж.-Д. Энгр. Апофеоз Гомера
Таким образом, стремление к точности и правде в истории было до некоторой степени ограничиваемо стремлением к художественности и занимательности, не говоря уже о других условиях, мешавших историкам с успехом различать истину от басни. Несмотря на это, стремление к точному знанию уже в древности требует от историка прагматизма. Уже у Геродота мы наблюдаем проявление этого прагматизма, т. е. желание связывать факты причинною связью, не только рассказывать их, но и объяснять из прошлого их происхождение.
Итак, на первых порах история определяется как художественно-прагматический рассказ о достопамятных событиях и лицах.
Ко временам глубокой древности восходят и такие взгляды на историю, которые требовали от нее, помимо художественных впечатлений, практической приложимости. Еще древние говорили, что история есть наставница жизни (magistra vitae). От историков ждали такого изложения прошлой жизни человечества, которое бы объясняло события настоящего и задачи будущего, служило бы практическим руководством для общественных деятелей и нравственной школой для прочих людей. Такой взгляд на историю во всей силе держался в средние века и дожил до наших времен; он, с одной стороны, прямо сближал историю с моральной философией, с другой – обращал историю в «скрижаль откровений и правил» практического характера. Один писатель XVII в. (De Rocoles) говорил, что «история исполняет обязанности, свойственные моральной философии, и даже в известном отношении может быть ей предпочтена, так как, давая те же правила, она присоединяет к ним еще и примеры». На первой странице «Истории государства Российского» Карамзина найдете выражение той мысли, что историю необходимо знать для того, «чтобы учредить порядок, согласить выгоды людей и даровать им возможное на земле счастье».
С развитием западноевропейской философской мысли стали слагаться новые определения исторической науки. Стремясь объяснить сущность и смысл жизни человечества, мыслители обращались к изучению истории или с целью найти в ней решение своей задачи, или же с целью подтвердить историческими данными свои отвлеченные построения. Сообразно с различными философскими системами, так или иначе определялись цели и смысл самой истории. Вот некоторые из подобных определений: Боссюэт (1627–1704) и Лоран (1810–1887) понимали историю как изображение тех мировых событий, в которых с особенною яркостью выражались пути Провидения, руководящего человеческою жизнью в своих целях. Итальянец Вико (1668–1744) задачею истории как науки считал изображение тех одинаковых состояний, которые суждено переживать всем народам. Известный философ Гегель (1770–1831) в истории видел изображение того процесса, которым «абсолютный дух» достигал своего самопознания (Гегель всю мировую жизнь объяснял как развитие этого «абсолютного духа»). Не будет ошибкою сказать, что все эти философии требуют от истории в сущности одного и того же: история должна изображать не все факты прошлой жизни человечества, а лишь основные, обнаруживающие ее общий смысл.
Джамбаттиста Вико
Жак Бенинь Боссюэт
Франсуа Пьер Гийом Гизо
Этот взгляд был шагом вперед в развитии исторической мысли, – простой рассказ о былом вообще или случайный набор фактов различного времени и места для доказательства назидательной мысли не удовлетворял более. Появилось стремление к объединению изложения руководящей идеей, систематизированию исторического материала. Однако философскую историю справедливо упрекают в том, что она руководящие идеи исторического изложения брала вне истории и систематизировала факты произвольно. От этого история не становилась самостоятельной наукой, а обращалась в прислужницу философии.
Наукою история стала только в начале XIX века, когда из Германии, в противовес французскому рационализму, развился идеализм: в противовес французскому космополитизму, распространились идеи национализма, деятельно изучалась национальная старина и стало господствовать убеждение, что жизнь человеческих обществ совершается закономерно, в таком порядке естественной последовательности, который не может быть нарушен и изменен ни случайностями, ни усилиями отдельных лиц. С этой точки зрения главный интерес в истории стало представлять изучение не случайных внешних явлений и не деятельности выдающихся личностей, а изучение общественного быта на разных ступенях его развития. История стала пониматься как наука о законах исторической жизни человеческих обществ.
Это определение различно формулировали историки и мыслители. Знаменитый Гизо (1787–1874), например, понимал историю как учение о мировой и национальной цивилизации (понимая цивилизацию в смысле развития гражданского общежития). Философ Шеллинг (1775–1854) считал национальную историю средством познания «национального духа». Отсюда выросло распространенное определение истории как пути к народному самосознанию. Явились далее попытки понимать историю как науку, долженствующую раскрыть общие законы развития общественной жизни вне приложения их к известному месту, времени и народу. Но эти попытки, в сущности, присваивали истории задачи другой науки – социологии. История же есть наука, изучающая конкретные факты в условиях именно времени и места, и главной целью ее признается систематическое изображение развития и изменений жизни отдельных исторических обществ и всего человечества.
Такая задача требует многого для успешного выполнения. Для того чтобы дать научно-точную и художественно-цельную картину какой-либо эпохи народной жизни или полной истории народа, необходимо: 1) собрать исторические материалы, 2) исследовать их достоверность, 3) восстановить точно отдельные исторические факты, 4) указать между ними прагматическую связь и 5) свести их в общий научный обзор или в художественную картину. Те способы, которыми историки достигают указанных частных целей, называются научными критическими приемами. Приемы эти совершенствуются с развитием исторической науки, но до сих пор ни эти приемы, ни сама наука истории не достигли полного своего развития. Историки не собрали и не изучили еще всего материала, подлежащего их ведению, и это дает повод говорить, что история есть наука, не достигшая еще тех результатов, каких достигли другие, более точные, науки. И, однако, никто не отрицает, что история есть наука с широким будущим.
С тех пор, как к изучению фактов всемирной истории стали подходить с тем сознанием, что жизнь человеческая развивается закономерно, подчинена вечным и неизменным отношениям и правилам, – с тех пор идеалом историка стало раскрытие этих постоянных законов и отношений. За простым анализом исторических явлений, имевших целью указать их причинную последовательность, открылось более широкое поле – исторический синтез, имеющий цель воссоздать общий ход всемирной истории в ее целом, указать в ее течении такие законы последовательности развития, которые были бы оправданы не только в прошлом, но и в будущем человечества.
Георг Вильгельм Фридрих Гегель
Герард Фридрих Миллер
Этим широким идеалом не может непосредственно руководиться русский историк. Он изучает только один факт мировой исторической жизни – жизнь своей национальности. Состояние русской историографии до сих пор таково, что иногда налагает на русского историка обязанность просто собирать факты и давать им первоначальную научную обработку. И только там, где факты уже собраны и освещены, мы можем возвыситься до некоторых исторических обобщений, можем подметить общий ход того или другого исторического процесса, можем даже на основании ряда частных обобщений сделать смелую попытку – дать схематическое изображение той последовательности, в какой развивались основные факты нашей исторической жизни. Но далее такой общей схемы русский историк идти не может, не выходя из границ своей науки. Для того чтобы понять сущность и значение того или другого факта в истории Руси, он может искать аналогии в истории всеобщей; добытыми результатами он может служить историку всеобщему, положить и свой камень в основание общеисторического синтеза. Но этим и ограничивается его связь с общей историей и влияние на нее. Конечной целью русской историографии всегда остается построение системы местного исторического процесса.
Построением этой системы разрешается и другая, более практическая задача, лежащая на русском историке. Известно старинное убеждение, что национальная история есть путь к национальному самосознанию. Действительно, знание прошлого помогает понять настоящее и объясняет задачи будущего. Народ, знакомый со своею историей, живет сознательно, чуток к окружающей его действительности и умеет понимать ее. Задача, в данном случае можно выразиться – долг национальной историографии, заключается в том, чтобы показать обществу его прошлое в истинном свете. При этом нет нужды вносить в историографию какие бы то ни было предвзятые точки зрения; субъективная идея не есть идея научная, а только научный труд может быть полезен общественному самосознанию. Оставаясь в сфере строго научной, выделяя те господствующие начала общественного быта, которые характеризовали собою различные стадии русской исторической жизни, исследователь раскроет обществу главнейшие моменты его исторического бытия и этим достигнет своей цели. Он даст обществу разумное знание, а приложение этого знания зависит уже не от него.
Так, и отвлеченные соображения и практические цели ставят русской исторической науке одинаковую задачу – систематическое изображение русской исторической жизни, общую схему того исторического процесса, который привел нашу национальность к ее настоящему состоянию.
Очерк русской историографии
Когда же началось систематическое изображение событий русской исторической жизни и когда русская история стала наукой? Еще в Киевской Руси, наряду с возникновением гражданственности, в XI в. появились у нас первые летописи. Это были перечни фактов, важных и не важных, исторических и не исторических, вперемежку с литературными сказаниями. С нашей точки зрения, древнейшие летописи не представляют собою исторического труда; не говоря о содержании – и самые приемы летописца не соответствуют теперешним требованиям. Зачатки историографии у нас появляются в XVI в., когда исторические сказания и летописи стали впервые сверять и сводить в одно целое. В XVI в. сложилась и сформировалась Московская Русь. Сплотившись в единое тело, под властью единого московского князя, русские старались объяснить себе и свое происхождение, и свои политические идеи, и свои отношения к окружающим их государствам.
И вот в 1512 г. (по-видимому, старцем Филофеем) составляется хронограф, т. е. обозрение всемирной истории. Большая часть его заключала в себе переводы с греческого языка и только как дополнения внесены русские и славянские исторические сказания. Хронограф этот краток, но дает достаточный запас исторических сведений; за ним появляются и вполне русские хронографы, представляющие собою переработку первого. Вместе с ними возникают в XVI в. летописные своды, составленные по древним летописям, но представляющие не сборники механически сопоставленных фактов, а произведения, связанные одной общей идеей. Первым таким произведением была «Степенная книга», получившая такое название потому, что она разделялась на «поколения» или на «степени», как их тогда называли. Она передавала в хронологическом, последовательном, т. е. «постепенном» порядке деятельность русских митрополитов и князей, начиная с Рюрика. Автором этой книги ошибочно считали митрополита Киприана; она была обработана митрополитами Макарием и его преемником Афанасием при Иване Грозном, т. е. в XVI в. В основании «Степенной книги» лежит тенденция и общая и частная. Общая проглядывает в желании показать, что власть московских князей есть не случайная, а преемственная, с одной стороны, от южнорусских, киевских князей, с другой – от византийских царей. Частная же тенденция сказалась в том уважении, с каким неизменно повествуется о духовной власти. «Степенная книга» может быть названа историческим трудом в силу известной системы изложения. В начале XVI в. был составлен другой исторический труд – «Воскресенская летопись», более интересная по обилию материала. В основание ее легли все прежние летописи, «Софийский временник» и иные, так что фактов в этой летописи действительно много, но скреплены они чисто механически. Тем не менее «Воскресенская летопись» представляется нам самым ценным историческим произведением из всех, ей современных или более ранних, так как она составлена без всякой тенденции и заключает в себе много сведений, которых нигде более не находим. Своею простотою она могла не нравиться, безыскусственность изложения могла казаться убогою знатокам риторических приемов, и вот ее подвергли переработке и дополнениям и составили, к середине XVI же века, новый свод, называемый «Никоновской летописью». В этом своде мы видим много сведений, заимствованных из греческих хронографов, по истории греческих и славянских стран, летопись же о русских событиях, особенно о веках позднейших, хотя и подробная, но не совсем надежная, – точность изложения пострадала от литературной переработки: поправляя бесхитростный слог прежних летописей, невольно искажали и смысл некоторых событий.
В.М. Васнецов. Нестор Летописец
В 1674 г. появился в Киеве и первый учебник русской истории – «Синопсис» Иннокентия Гизеля, очень распространившийся в эпоху Петра Великого (он часто встречается и теперь). Если рядом со всеми этими переработками летописей помянем ряд литературно написанных сказаний об отдельных исторических фактах и эпохах (напр., Сказание кн. Курбского, повести о смутном времени), то обнимем весь тот запас исторических трудов, с которым Русь дожила до эпохи Петра Великого, до учреждения Академии наук в Петербурге. Петр очень заботился о составлении истории России и поручал это дело различным лицам. Но только после его смерти началась ученая разработка исторического материала и первыми деятелями на этом поприще явились ученые немцы, члены петербургской Академии; из них прежде всего следует назвать Готлиба Зигфрида Байера (1694–1738). Он начал с изучения племен, населявших Россию в древности, особенно варягов, но далее этого не пошел. Байер оставил после себя много трудов, из которых два довольно капитальных произведения написаны на латинском языке и теперь уже не имеют большого значения для истории России, – это «Северная География» и «Исследования о Варягах» (их перевели на русский язык только в 1767 г.). Гораздо плодотворнее были труды Герарда Фридриха Миллера (1705–1783), который жил в России при императрицах Анне, Елизавете и Екатерине II и уже настолько хорошо владел русским языком, что писал свои произведения по-русски. Он много путешествовал по России (прожил 10 лет, с 1733 по 1743 г., в Сибири) и хорошо изучил ее. На литературном историческом поприще он выступил как издатель русского журнала «Ежемесячные сочинения» (1755–1765) и сборника на немецком языке «Sammlung Russischer Gescihchte». Главною заслугою Миллера было собирание материалов по русской истории; его рукописи (так наз. Миллеровские портфели) служили и служат богатым источником для издателей и исследователей. И исследования Миллера имели значение, – он был одним из первых ученых, заинтересовавшихся позднейшими эпохами нашей истории, им посвящены его труды: «Опыт новейшей истории России» и «Известие о дворянах Российских». Наконец, он был первым ученым архивариусом в России и привел в порядок московский архив Иностранной коллегии, директором которого и умер (1783). Среди академиков XVIII в. видное место трудами по русской истории занял и Ломоносов, написавший учебную книгу русской истории и один том «Древней Русской истории» (1766). Его труды по истории были обусловлены полемикой с академиками-немцами. Последние выводили Русь Варягов от норманнов и норманскому влиянию приписывали происхождение гражданственности на Руси, которую до пришествия варягов представляли страною дикою; Ломоносов же варягов признавал за славян и таким образом русскую культуру считал самобытной.
Ж. М. Наттье. Петр I в рыцарских доспехах. 1717 г.
Названные академики, собирая материалы и исследуя отдельные вопросы нашей истории, не успели дать общего ее обзора, необходимость которого чувствовалась русскими образованными людьми. Попытки дать такой обзор появились вне академической среды.
Первая попытка принадлежит В. Н. Татищеву (1686–1750). Занимаясь собственно вопросами географическими, он увидел, что разрешить их невозможно без знания истории, и, будучи человеком всесторонне образованным, стал сам собирать сведения по русской истории и занялся ее составлением. В течение многих лет писал он свой исторический труд, перерабатывал его не один раз, но только по его смерти, в 1768 г., началось его издание. В течение 6 лет вышло 4 тома, 5-й том был случайно найден уже в нашем веке и издан «Московским обществом истории и древностей Российских». В этих 5-ти томах Татищев довел свою историю до смутной эпохи XVII в. В первом томе мы знакомимся со взглядами самого автора на русскую историю и с источниками, которыми он пользовался при ее составлении; мы находим целый ряд научных эскизов о древних народах – варягах, славянах и др. Татищев нередко прибегал к чужим трудам; так, напр., он воспользовался исследованием «О Варягах» Байера и прямо включил его в свой труд. История эта теперь, конечно, устарела, но научного значения она не потеряла, так как (в XVIII в.) Татищев обладал такими источниками, которых теперь нет, и следовательно, многие из фактов, им приведенных, восстановить уже нельзя. Это возбудило подозрение, существовали ли некоторые источники, на которые он ссылался, и Татищева стали обвинять в недобросовестности. Особенно не доверяли приводимой им «Иоакимовской Летописи». Однако исследование этой летописи показало, что Татищев только не сумел отнестись к ней критически и включил ее целиком, со всеми ее баснями, в свою историю. Строго говоря, труд Татищева есть не что иное, как подробный сборник летописных данных, изложенных в хронологическом порядке; тяжелый его язык и отсутствие литературной обработки делали его неинтересным для современников.
Первая популярная книга по русской истории принадлежала перу Екатерины II, но труд ее «Записки касательно Русской истории», доведенный до конца XIII в., научного значения не имеет и интересен только как первая попытка рассказать обществу легким языком его прошлое. Гораздо важнее в научном отношении была «История Российская» князя М. Щербатова (1733–1790), которой впоследствии пользовался и Карамзин. Щербатов был человек не сильного философского ума, но начитавшийся просветительной литературы XVIII в. и всецело сложившийся под ее влиянием, что отразилось и на его труде, в который внесено много предвзятых мыслей. В исторических сведениях он до такой степени не успевал разбираться, что заставлял иногда своих героев умирать по 2 раза. Но, несмотря на такие крупные недостатки, история Щербатова имеет научное значение благодаря многим приложениям, заключающим в себе исторические документы. Особенно интересны дипломатические бумаги XVI и XVII вв. Доведен его труд до смутной эпохи.
Василий Никитич Татищев
Неизвестный художник XVIII в. Портрет М. В. Ломоносоваa
Случилось, что при Екатерине II некто француз Леклерк, совершенно не знавший ни русского государственного строя, ни народа, ни его быта, написал ничтожную «L"histoire de la Russie», причем в ней было так много клевет, что она возбудила всеобщее негодование. И. Н. Болтин (1735–1792), любитель русской истории, составил ряд заметок, в которых обнаружил невежество Леклерка и которые издал в двух томах. В них он отчасти задел и Щербатова. Щербатов обиделся и написал Возражение. Болтин отвечал печатными письмами и приступил к критике на «Историю» Щербатова. Труды Болтина, обнаруживающие в нем исторический талант, интересны по новизне взглядов. Болтина не совсем точно зовут иногда «первым славянофилом», потому что он отмечал много темных сторон в слепом подражании Западу, подражании, которое заметно стало у нас после Петра, и желал, чтобы Россия крепче хранила добрые начала прошлого века. Сам Болтин интересен как историческое явление. Он служил лучшим доказательством того, что в XVIII в. в обществе, даже у неспециалистов по истории, был живой интерес к прошлому своей родины. Взгляды и интересы Болтина разделял Н. И. Новиков (1744–1818), известный ревнитель русского просвещения, собравший «Древнюю Российскую Вивлиофику» (20 томов), обширный сборник исторических документов и исследований (1788–1791). Одновременно с ним, как собиратель исторических материалов, выступил купец Голиков (1735–1801), издавший сборник исторических данных о Петре Великом под названием «Деяния Петра Великого» (1-е изд. 1788–1790, 2-е 1837 г.). Таким образом, рядом с попытками дать общую историю России зарождается и стремление подготовить материалы для такой истории. Помимо инициативы частной, в этом направлении работает и сама Академия наук, издавая летописи для общего с ними ознакомления.
Но во всем том, что нами перечислено, еще мало было научности в нашем смысле: не существовало строгих критических приемов, не говоря уже об отсутствии цельных исторических представлений.
Д. Г. Левицкий. Портрет Н. И. Новикова
Впервые ряд научно-критических приемов в изучение русской истории внес ученый иностранец Шлецер (1735–1809). Познакомившись с русскими летописями, он пришел от них в восторг: ни у одного народа не встречал он такого богатства сведений, такого поэтического языка. Уже выехав из России и будучи профессором Геттингенского университета, он неустанно работал над теми выписками из летописей, которые ему удалось вывезти из России. Результатом этой работы был знаменитый труд, напечатанный под заглавием «Нестор» (1805 г. – по-немецки, 1809–1819 гг. – по-русски). Это целый ряд исторических этюдов о русской летописи. В предисловии автор дает краткий обзор того, что сделано по русской истории. Он находит положение науки в России печальным, к историкам русским относится с пренебрежением, считает свою книгу почти единственным годным трудом по русской истории. И действительно, труд его далеко оставлял за собою все прочие по степени научного сознания и приемов автора. Эти приемы создали у нас как бы школу учеников Шлецера, первых ученых исследователей, вроде М. П. Погодина. После Шлецера стали возможны у нас строгие исторические изыскания, для которых, правда, создавались благоприятные условия и в другой среде, во главе которой стоял Миллер. Среди собранных им в Архиве Иностранной Коллегии людей особенно выдавались Штриттер, Малиновский, Бантыш-Каменский. Они создали первую школу ученых архивариусов, которыми Архив был приведен в полный порядок и которые, кроме внешней группировки архивного материала, производили ряд серьезных ученых изысканий на основании этого материала. Так, мало-помалу созревали условия, создавшие у нас возможность серьезной истории.
Н. И. Уткин. Портрет Николая
Михайловича Карамзина Михаил Петрович Погодин
В начале XIX в. создался, наконец, и первый цельный взгляд на русское историческое прошлое в известной «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина (1766–1826). Обладая цельным мировоззрением, литературным талантом и приемами хорошего ученого критика, Карамзин во всей русской исторической жизни видел один главнейший процесс – создание национального государственного могущества. К этому могуществу привел Русь ряд талантливых деятелей, из которых два главных – Иван III и Петр Великий – своею деятельностью ознаменовали переходные моменты в нашей истории и стали на рубежах основных ее эпох – древней (до Ивана III), средней (до Петра Великого) и новой (до начала XIX в.). Свою систему русской истории Карамзин изложил увлекательным для своего времени языком, а свой рассказ он основал на многочисленных изысканиях, которые и до нашего времени сохраняют за его Историей важное ученое значение.
Но односторонность основного взгляда Карамзина, ограничивавшая задачу историка изображением только судеб государства, а не общества с его культурой, юридическими и экономическими отношениями, была вскоре замечена уже его современниками. Журналист 30-х годов XIX в. Н. А. Полевой (1796–1846) упрекал его за то, что он, назвав свое произведение «Историей государства Российского», оставил без внимания «Историю Русского народа». Именно этими словами Полевой озаглавил свой труд, в котором думал изобразить судьбу русского общества. На смену системы Карамзина он ставил свою систему, но не совсем удачную, так как был дилетант в сфере исторического ведения. Увлекаясь историческими трудами Запада, он пробовал чисто механически прикладывать их выводы и термины к русским фактам, так, например, – отыскать феодальную систему в древней Руси. Отсюда понятна слабость его попытки, понятно, что труд Полевого не мог заменить труда Карамзина: в нем вовсе не было цельной системы.
Менее резко и с большею осторожностью выступил против Карамзина петербургский профессор Устрялов (1805–1870), в 1836 г. написавший «Рассуждение о системе прагматической русской истории». Он требовал, чтобы история была картиной постепенного развития общественной жизни, изображением переходов гражданственности из одного состояния в другое. Но и он еще верит в могущество личности в истории и, наряду с изображением народной жизни, требует и биографий ее героев. Сам Устрялов, однако, отказался дать определенную общую точку зрения на нашу историю и замечал, что для этого еще не наступило время.
Таким образом, недовольство трудом Карамзина, сказавшееся и в ученом мире, и в обществе, не исправило карамзинской системы и не заменило ее другою. Над явлениями русской истории, как их связующее начало, оставалась художественная картина Карамзина и не создалось научной системы. Устрялов был прав, говоря, что для такой системы еще не наступило время. Лучшие профессора русской истории, жившие в эпоху, близкую к Карамзину, Погодин и Каченовский (1775–1842), еще были далеки от одной общей точки зрения; последняя сложилась лишь тогда, когда русской историей стали деятельно интересоваться образованные кружки нашего общества. Погодин и Каченовский воспитывались на ученых приемах Шлецера и под его влиянием, которое особенно сильно сказывалось на Погодине. Погодин во многом продолжал исследования Шлецера и, изучая древнейшие периоды нашей истории, не шел далее частных выводов и мелких обобщений, которыми, однако, умел иногда увлекать своих слушателей, не привыкших к строго научному и самостоятельному изложению предмета. Каченовский за русскую историю принялся тогда, когда приобрел уже много знаний и опыта в занятиях другими отраслями исторического ведения. Следя за развитием классической истории на Западе, которую в то время вывели на новый путь изыскания Нибура, Каченовский увлекался тем отрицанием, с каким стали относиться к древнейшим данным по истории, например, Рима. Это отрицание Каченовский перенес и на русскую историю: все сведения, относящиеся к первым векам русской истории, он считал недостоверными; достоверные же факты, по его мнению, начались лишь с того времени, как появились у нас письменные документы гражданской жизни. Скептицизм Каченовского имел последователей: под его влиянием основалась так называемая скептическая школа, не богатая выводами, но сильная новым, скептическим приемом отношения к научному материалу. Этой школе принадлежало несколько статей, составленных под руководством Каченовского. При несомненной талантливости Погодина и Каченовского, оба они разрабатывали хотя и крупные, но частные вопросы русской истории; оба они сильны были критическими методами, но ни тот, ни другой не возвышались еще до дельного исторического мировоззрения: давая метод, они не давали результатов, к которым можно было прийти с помощью этого метода.
Историк Платонов Сергей Федорович - исследователь, живший на рубеже XIX-XX вв. Наибольшая часть его работ посвящена периоду Смутного времени в России. Также он активно занимался археографией, собирал и издавал источники, публиковал биографии государственных деятелей, учебники по отечественной истории, которые пользуются популярностью и в наше время.
Детство и юность
Сергей Федорович Платонов родился в г. Чернигове 9 августа 1860 г. Он был единственным ребенком в семье. Его предками являются калужские крестьяне. Отец и мать мальчика, Федор Платонович и Клеопатра Александровна, были коренными москвичами. Когда у них родился сын, Ф. П. Платонов работал заведующим Черниговской губернской типографии. Через 9 лет его перевели в Санкт-Петербург. Там Федору Платоновичу доверили должность управляющего типографией Министерства внутренних дел, а затем пожаловали и титул дворянина.
В северной столице протекала в дальнейшем вся педагогическая и научная деятельность историка С. Ф. Платонова, хотя он с детства питал особую любовь к Москве. В 1870-1878 гг. он учился в гимназии, где на него оказал большое влияние учитель русской словесности. В этом возрасте Сергей Федорович не планировал стать историком. Он мечтал о том, что будет литератором, и писал стихотворения.
Учеба в университете
В 18 лет Платонов поступил в Петербургский университет. Во время учебы на историко-филологическом факультете его увлекли лекции преподавателей К. Н. Бестужева-Рюмина, В. И. Сергеевича и В. Г. Васильевского. Это определило окончательный выбор сферы деятельности будущего ученого. По протекции Бестужева-Рюмина С. Платонова оставили после окончания университета в 1882 г. при кафедре для подготовки к защите диссертации.
В качестве объекта исследования он решил выбрать Смутное время (1598-1613 гг.), когда прервалось правление царей из рода Рюриковичей, а в стране было тяжелое экономическое положение. Будущий ученый-историк Платонов работал на совесть: для разработки кандидатской диссертации он использовал свыше 60 произведений древней русской письменности, а общая продолжительность исследований составила 8 лет. Чтобы изучить необходимые документы, он побывал в 21 архиве Москвы, Санкт-Петербурга, Киева, Казани, обследовал хранилища 4 монастырей и Троицко-Сергиевой лавры.
В 1888 г. он успешно защитил степень магистра, что позволило Сергею Федоровичу получить должность приват-доцента, а спустя год - профессора в университете. Его магистерская монография после опубликования была удостоена Уваровской премии РАН, которая присуждалась за выдающиеся труды по русской истории.
Преподавательская деятельность
После окончания университета историк Сергей Платонов начал заниматься преподавательской работой, которая продолжалась более 40 лет. Сначала он был учителем в средней школе. В 1909 г. Платонов издал школьный учебник по истории. В 23 года ученый начал вести лекции на Бестужевских курсах. Это было одно из первых высших учебных заведений для женщин в России. Также Сергей Федорович работал в Пушкинском лицее, с 1890 г. стал профессором Санкт-Петербургского университета, а в 1901-1905 гг. - его деканом. Разработанные им курсы по истории читали и в других учебных заведениях.
С 1903 г. он преподавал в высшем Педагогическом женском институте. Впоследствии Сергей Федорович стал его директором. При нем это учреждение стало целым комплексом, в составе которого были детсад, гимназия, подготовительный класс и институт с 2 факультетами.
Научно-исследовательская работа
Одновременно с педагогической деятельностью Сергей Федорович вел и исследовательскую работу. В первой публикации, что являлась частью кандидатской диссертации, он искал причины возникновения междоусобиц во времена Смуты и методы, с помощью которых они были преодолены. Заслугой русского историка Платонова является то, что он не только досконально изучил архивные материалы, но и издал множество ценных первоисточников.
В 1894 г. Сергей Федорович становится одним из членов Археографической комиссии, а в дальнейшем он принимает участие во всероссийских Археологических съездах. Сочинения историка Платонова принесли ему в эти годы широкую известность в учительских и научных кругах. Его избирают в члены научно-исторических обществ, работающих в разных городах.
Наибольшая активность его научной деятельности пришлась на 20-е годы ХХ в. В 1920 г. его избирают академиком РАН, в 1925 г. он был назначен директором Библиотеки Академии наук, а в 1929 г. - секретарем отделения гуманитарных наук АН СССР. Кроме того, он работал заведующим отделением русской и славянской археологии в Русском археологическом обществе и председателем многочисленных обществ («Старый Петербург», «Пушкинский уголок», любителей древней письменности и других).
В 20-е гг. он не только много трудился, но и путешествовал. Сергей Федорович посетил Париж и Берлин, где общался со своими научными коллегами.
В это время он издает несколько книг из серии исторических портретов («Образы прошлого»):
«Борис Годунов».
«Иван Грозный».
«Петр Великий» и другие.
В эти годы Сергей Федорович также начал работу над трудом «История России» в 2-х частях, однако закончить его не удалось в связи с политическими гонениями.
«Академическое дело»
В конце 20-х гг. началось сворачивание НЭПа. Одновременно развернулся беспрецедентный террор советской власти против интеллигенции. Русский историк Платонов стал объектом травли со стороны школы М. Н. Покровского. Ученого обвиняли в антисоветчине, называли классовым врагом на историческом фронте, против него был выпущен сборник клеветнических статей.
12 января 1930 г. Сергея Федоровича отстранили от всей административной работы и арестовали вместе с младшей дочерью. Данный период в жизни ученого совпал и с личным горем в семье - летом 1928 г. умерла его жена. Несмотря на трудности, он продолжил работу над своей монографией «История России». Возможно, это было своеобразной отдушиной для него.
По сфабрикованному «Академическому делу» ОГПУ привлекли более 100 человек, в том числе четырех академиков. Арестовали большое количество ленинградских и московских ученых, полностью была разрушена система историко-культурного краеведения. Против историка Платонова выдвинули сначала обвинение в утаивании важных политических документов, а затем в руководстве монархическим заговором против советской власти.
Ссылка
Сергей Федорович находился в доме предварительного заключения в течение 11 месяцев, а затем 8 месяцев в следственном изоляторе «Кресты» в Петербурге. В августе 1931 г. его приговорили к 3 годам ссылки в Самаре, но его дочерям разрешили сопровождать отца. Они поселились на окраине города. 10 января 1933 г. историк Платонов умер от острой сердечной недостаточности. Тело ученого похоронили на городском кладбище.
После смерти Сергея Федоровича во всех учебниках по историографии за ним закрепилось клише монархиста, учителя детей императорской семьи. В 1960-е гг. его полностью реабилитировали и восстановили в списках академиков.
Личная жизнь
В июне 1885 г. Сергей Федорович женился на Надежде Николаевне Шамониной. Ее род происходил из тамбовских дворян. В молодости она училась в московской женской гимназии Софьи Николаевны Фишер. Это учебное заведение Надежда Николаевна окончила с отличием, а затем в 1881 г. поступила на историко-филологическое отделение Бестужевских курсов, где преподавал и Сергей Федорович. Как и историк Платонов, вклад в науку внесла и его жена, она переводила труды древних философов, а также была биографом писательницы Н. С. Кохановской. За ряд публикаций о ней Надежда Николаевна получила Ахматовскую премию Академии наук.
В браке у них родились 9 детей, из которых трое умерли в младшем возрасте. Единственный сын Михаил впоследствии стал профессором химии Ленинградского технологического института. В марте 1942 г. его расстреляли. Три дочери, Нина, Наталия и Мария, также умерли в 1942 г. Дочь Надежда эмигрировала с семьей в Париж. Вера, Надежда и Нина пошли по стопам своей матери и окончили Бестужевские курсы.
Вклад в науку
Творчество Сергея Платонова как историка России имело большое значение в науке. Его основная работа «Очерки по истории Смуты» не только не потеряла читателей за эти годы, но и созвучна нынешнему времени. Он был первым на рубеже XIX и XX веков, кому удалось дать подробную и всестороннюю оценку историю Смуты. В своих трудах Сергей Федорович сочетал основательность источниковедческой петербургской школы историков и учет социологической многофакторности, свойственной московской школе В. О. Ключевского.
Как считал Платонов, задача историка - это не обоснование политических взглядов, а отражение главных моментов истории общества с максимальной объективностью. Поэтому стиль его работ отличался сухостью и ясностью, отсутствием риторики. Сергей Федорович всегда стремился изучать и проверять первоисточники, а не следовать положениям, которые были сформулированы предшественниками. Благодаря этому его работы, наряду с трудами Ключевского, представляют особую ценность для исторической науки.