В спорах о Сталине незаслуженно обходят вопрос о многолетнем соратнике Сталина Лазаре Моисеевиче Кагановиче.

Справка: Активно проводил в жизнь указания В.И.Ленина при помощи массового террора, включая расстрелы заложников из числа "классово чуждых элементов". Проявлявшаяся в этот период приверженность Кагановича идеям сверхцентрализации партийного и государственного руководства и безжалостность еще более укрепились во время обороны Воронежа. Карьера Кагановича получила резкое ускорение в 1922, после того как Сталин стал генеральным секретарем. Каганович — один из главных организаторов чрезвычайных хлебозаготовок и террора в период массовых голодоморов. Во время коллективизации был эмиссаром Сталина в основных зерновых районах страны (Украина, Сибирь, Северный Кавказ). Везде добивался увеличения темпов коллективизации, действовал жестко и безжалостно, высылал сотни тысяч "кулаков" и "подкулачников", подчас целыми деревнями. Был одним из создателей в 1933 новой системы административно-репрессивного контроля над сельским хозяйством посредством организации сети политотделов МТС и совхозов. Весной 1932 принимал активное участие в подавлении забастовок рабочих Иваново-Вознесенска, связанных с уменьшением продовольственного обеспечения по карточкам.

При рассмотрении личности Кагановича особое внимание следует уделить истории его фамилии,так как после этого многое становится ясно. Фамилия Каганович происходит от ХАЗАРСКОГО каган,тоесть ГЛАВА религиозного культа,ну а религией,у хазар был и остается-ИУДАИЗМ.Создатели большевистского государства выстроили систему управления государством по типу хазарского царства,да и большинство из них были потомками хазар,которых на Руси звали жидами. Каганович стал неким живым символом Кагана,он даже не взял чужой псевдоним как сделали его соратники. Человек в окружении Сталина, который никогда не подвергался репрессиям.

Каганович был тем самым "серым кардиналом", без согласования с которым Сталин не принимал ни одного серьезного решения и не делал никаких решающих шагов. Лазарь Моисеевич руководил всеми кадровыми вопросами, был инициатором создания культа личности "отца всех народов" и являлся главным организатором репрессий, проводившихся в период правления "диктатора". Одним словом, при его участии родилось то чудовище, масштабы преступлений которого до сих пор поражают весь мир.

Сразу после заступления на должность Генерального секретаря ЦК партии Сталин назначил Кагановича руководителем Организационно-инструкторского отдела ЦК РКП(б).

В руках Кагановича оказались мощные рычаги власти, ибо возглавляемый им Отдел занимался расстановкой и подбором кадров. Сюда стекалась ценнейшая информация о положении в партии, здесь же готовились многие важные решения.

Каганович обладал сильным и властным характером. Но он не вступал в споры со Сталиным и сразу же оказал себя абсолютно лояльным работником, готовым к выполнению любого поручения. Сталин сумел оценить эту покладистость, и Каганович вскоре стал одним из наиболее доверенных людей своеобразного "теневого кабинета", или, как выражаются на Западе, "команды" Сталина, то есть того личного аппарата власти, который Сталин стал формировать внутри ЦК РКП(б) еще до смерти Ленина. Лазарь Каганович в 1924 году был избран не только членом ЦК РКП(б), но и секретарем. Новому секретарю ЦК было тогда всего лишь тридцать лет.

По рекомендации Сталина именно Каганович был избран в 1925 году Первым секретарем ЦК КП(б)У. (Украины). Значительную часть кадров партия черпала среди еврейского населения республики, которое видело в Советской власти гарантию защиты от притеснений и погромов, прокатившихся по еврейским поселкам в годы гражданской войны. Не менее половины студентов украинских вузов составляла еврейская молодежь.

Уже после отъезда Кагановича в Москву Чубарь, выступая на объединенном заседании Политбюро ЦК и Президиума ЦКК КП(б)У, таким образом характеризовал обстановку, созданную Кагановичем в партийном руководстве Украины: «Взаимное доверие, взаимный контроль у нас нарушались, так что друг другу мы не могли верить… Вопросы решались за спиной Политбюро, в стороне… Эта обстановка меня угнетает» (Там же. Ф. 1. Оп. 145а. Ед. хр. 99. С. 101—103.).

В самом конце 1929 года был отпразднован юбилей Сталина. 21 декабря большая часть восьмистраничного номера «Правды» была посвящена его 50-летию. Ничего подобного прежде еще не бывало. То был значительный шаг к грядущему культу. Среди многих статей о Сталине (Куйбышева, Калинина и других) выделялись и были гвоздем выпуска две: статья Ворошилова «Сталин и Красная армия» и Кагановича «Сталин и партия».Каганович в своей статье «отутюжил» биографию Сталина до идеально гладкого образа: «Самой замечательной и характерной чертой т. Сталина является именно то, что он на протяжении всей своей партийно-политической деятельности не отходил от Ленина, не колебался ни вправо, ни влево, а твердо и неуклонно проводил большевистскую выдержанную политику, начиная с глубокого подполья и кончая всем периодом после завоевания власти» (Правда. 1929. 21 дек.). В данном случае Каганович сыграл ту роль, которую он часто и охотно брал на себя в дальнейшем: он произнес - и сделал официально установленным - то, что хотелось бы, но неудобно было произнести от первого лица самому Сталину.

Начало 30-х годов было временем наибольшей власти Кагановича. В 1932 - 1934 годах письма, с мест многие адресовали: "Товарищам И. В. Сталину и Л. М. Кагановичу".

В годы коллективизации в те районы страны, где возникали наибольшие трудности, Сталин направлял именно Кагановича, наделяя его при этом чрезвычайными полномочиями. Каганович выезжал для руководства коллективизацией на Украину, в Воронежскую область, в Западную Сибирь, а также во многие другие области. И всюду его приезд означал тотальное насилие по отношению к крестьянству, депортацию не только десятков тысяч семей «кулаков», но и многих тысяч семей так называемых «подкулачников», то есть всех тех, кто сопротивлялся коллективизации. Особенно жестокие репрессии обрушил Каганович на крестьянско-казачье население Северного Кавказа. Достаточно сказать, что под его давлением бюро Северо-Кавказского крайкома партии осенью 1932 года приняло решение выселить на Север всех (45 тыс.!) жителей трех крупных станиц: Полтавской, Медведовской, Урупской.

Каганович был жесток не только по отношению к крестьянам, но и к рабочим. Когда в 1932 году в Иваново-Вознесенске начались забастовки рабочих и работниц, вызванные тяжелым материальным положением, то именно Каганович возглавил расправу с активистами этих забастовок.

Когда Сталин уезжал в отпуск к Черному морю, именно Каганович оставался в Москве в качестве временного главы партийного руководства. Он был одним из первых, кого наградили введенным в стране высшим знаком отличия - орденом Ленина.

Под воздействием Сталина и в силу разлагающего влияния неограниченной власти Каганович становился все более и более грубым и бесчеловечным. К тому же он боялся сам стать жертвой своего жестокого времени и предпочитал губить других людей. Постепенно и в горкоме он превращался в крайне бесцеремонного, наглого человека. Уже в 1934—1935 годах своим техническим помощникам он мог бросить в лицо папку с бумагами, которые они приносили ему на подпись. Известны были даже случаи рукоприкладства.

В 1934—1935 годах Каганович враждебно встретил выдвижение Ежова, который быстро становился фаворитом Сталина, оттеснив Кагановича с некоторых позиций в партийном аппарате. Неприязненные отношения сложились у Кагановича и с молодым Маленковым, также быстро идущим в гору в аппарате ЦК. Но Сталина не только устраивали подобные конфликты, он искусно поощрял и поддерживал взаимную вражду между своими ближайшими помощниками.

Было бы ошибкой думать, что Каганович хотя бы на время занял положение, подобное тому, которое занимали какой-то срок Геринг при Гитлере или Линь Бяо при Мао Цзэдуне. Фактически Сталин никому не позволял быть «человеком номер два».

14 июня 1934 года, Сталин устроил в Кремле совещание по Генплану Москвы. Кроме членов Политбюро в нем участвовали, как выразился Каганович, «более 50 архитекторов и планировщиков, работающих по оформлению нашей столицы». Об этом совещании он говорил: «Товарищ Сталин дал нам основные важнейшие установки дальнейших путей развития и планирования города Москвы» (Рабочая Москва. 1934. 30 июля.). В действительности Сталин предложил лишь создать по всему городу крупные зеленые массивы. В проект немедленно включили (в интересах озеленения) ликвидацию кладбищ - Дорогомиловского, Лазаревского, Миусского, Ваганьковского, что и было в дальнейшем осуществлено (к счастью, не до конца).

После встречи в Кремле началась вакханалия разрушений: Златоустовский, Сретенский, Георгиевский монастыри, Сухарева башня; церковь Сергия Радонежского (XVII век) на Большой Дмитровке; церкви Крестовоздвиженская и Дмитрия Солунского; напротив Большого театра снесен Никольский греческий монастырь - вместе с собором постройки 1724 года уничтожаются могилы поэта и дипломата А. Д. Кантемира и его отца, молдавского господаря начала XVIII века; в октябре сносят церковь Троицы на Полях (1566 г.) - на ее место перенесен и поныне стоит памятник Ивану Федорову (1909 г.); рядом с этой церковью пущен на слом дом, в котором в 1801 году жил Н. М. Карамзин.

Но может быть, главная утрата 1934 года - Китай-городская стена (1535—1538 гг.). Вместе с ее Варварскими воротами разрушена пристроенная к ним часовня Боголюбской богоматери. Вслед за Владимирскими (Никольскими) воротами на Лубянской площади снесена давшая им название Владимирская церковь и высокая часовня Св. Пантелеймона, принадлежавшая ранее Афонскому Пантелеймоновскому русскому монастырю; годом раньше на этом же небольшом участке сровняли с землей церковь Николы Большой Крест.

Перечень утраченного при Кагановиче можно продолжать и продолжать: храм Христа Спасителя, церковь Михаила Архангела на Девичьем поле, красивейшая церковь Св. Екатерины в Кремле у Спасской башни, дома, в которых родились Пушкин и Лермонтов…

Трагедия исчезновения красивейшего русского города, растянувшаяся на десятилетия, непоправимая и очень сложная, упаковывается иногда в одну фразу! «Каганович разрушил Москву».

10-11 июля 1935 года прошел объединенный Пленум МГК ВКП(б) и Моссовета, посвященный новому Генеральному плану реконструкции Москвы, где Каганович выступил с большой речью. Пленум послал два приветствия: одно - Калинину и Молотову; другое, втрое большее, - Кагановичу. В нем говорилось: "!Во всей своей работе ты неуклонно проводил и проводишь в жизнь гениальные указания товарища Сталина… Изо дня в день ты учишь нас и показываешь нам всей своей работой, что высшим законом для большевика и каждого пролетария является… преданность и горячая любовь к вождю пролетариев всего мира - товарищу Сталину…Да здравствует лучший сталинец, товарищ Каганович!"

Умение льстить легко уживалось в Кагановиче с хамством и грубостью по отношению к подчиненным и, в сущности, беззащитным перед ним людям. По словам того же И. Ю. Эйгеля, в 50-е годы бывший начальник Управления кадров НКПС с восторгом («вот это был руководитель!») вспоминал, как Каганович схватил его, в чем-то провинившегося, за грудки «так, что пуговицы отлетели», и сказал: «Уходи отсюда, а то убью».

В 1962 году на бюро МГК партии знавшая Кагановича по работе Тюфаева говорила ему:

«Вам ничего не стоило плюнуть в лицо своему подчиненному, швырнуть стул в него, когда вы вели заседание… Вас многие знали как руководителя-грубияна, который не уважал людей…» (Сланская М., Небогин О. Приговор выносит время // Московская правда. 1989. 10 янв.)

Каганович был одной из ведущих фигур той страшной террористической чистки партии и всего общества, которая проходила волна за волной в СССР в 1936—1938 годах. Именно Каганович возглавил в Москве репрессии в наркоматах путей сообщения и тяжелой промышленности, в Метрострое, а также во всей системе железных дорог и крупных промышленных предприятий. При расследовании, которое проводилось после XX съезда КПСС, были обнаружены десятки писем Кагановича в НКВД со списками множества работников, которых он требовал арестовать. В ряде случаев он лично просматривал и редактировал проекты приговоров, внося в них произвольные изменения. Каганович знал, что делал. Сталин настолько доверял ему в тот период, что поделился с ним планами «великой чистки» еще в 1935 году. Аресты и казни происходили почти буднично, на фоне повседневных, не связанных с террором дел.

Получив санкцию Сталина, Каганович организовал подлинный разгром Ивановского обкома партии. Выступая в начале августа 1937 года на пленуме уже весьма поредевшего обкома, он обвинил всю партийную организацию в попустительстве врагам народа. Сам пленум проходил в атмосфере террора и запугивания. Стоило, например, секретарю Ивановского горкома А. А. Васильеву усомниться во вражеской деятельности арестованных работников обкома, как Каганович грубо оборвал его. Тут же на пленуме А. А. Васильев был исключен из партии, а затем и арестован как враг народа. Такая же судьба постигла и члена партии с 1905 года, председателя областного Совета профсоюзов И. Н. Семагина (См.: Очерки истории Ивановской организации КПСС. Ярославль, 1967. Ч. 2. С. 296.).

Так же грубо и жестоко, как в Иванове, действовал Каганович и в Донбассе, куда прибыл в 1937 году для проведения чистки. Он сразу же созвал совещание областного хозяйственного актива. Выступая с докладом о вредительстве, Каганович прямо с трибуны заявил, что и в этом зале среди присутствующих руководителей есть немало врагов народа и вредителей. В тот же вечер и ту же ночь органами НКВД было арестовано около 140 руководящих работников Донецкого бассейна, директоров заводов и шахт, главных инженеров и партийных руководителей. Списки для ареста были утверждены накануне лично Кагановичем.

Сталин активно помогал Кагановичу в разгроме партийной организации Украины. На пленуме Киевского обкома партии Каганович добился смещения бюро обкома во главе с П. П. Постышевым, с мстительной активностью сводя счеты со своими оппонентами 1927—1928 годов.

К тому времени вошло в обычай преподносить от имени целых народов послания Сталину, в которых не забывали упомянуть остальных «вождей». Например, в послании белорусского народа говорилось:

Звучало у нас Кагановича слово, Он в Гомеле партию нашу растил, Рабочие Витебска помнят Ежова, Отдавшего много для партии сил. ....

После войны многих обуяла шпиономания (видно хорошо знали своих) , страх проиграть в закулисной борьбе.

Евреев перестали принимать в военные училища и академии, в партийные школы. Среди еврейской интеллигенции прошли массовые аресты. Лазарь Каганович в это время нередко стал вести себя как антисемит, раздражаясь присутствием в своем аппарате или среди «обслуги» евреев. Удивляла его мелочность. Так, например, на государственных дачах для членов Политбюро часто устраивались просмотры иностранных кинолент. Текст переводился кем-либо из вызванных переводчиков. Однажды на даче Кагановича переводчица оказалась еврейкой, прекрасно знавшей итальянский язык, но переводившей его на русский с незначительным еврейским акцентом. Каганович распорядился никогда больше не приглашать ее к нему.

После смерти Сталина влияние Кагановича на короткое время вновь возросло. Как один из первых заместителей Председателя Совета Министров СССР он контролировал несколько важных министерств. Каганович поддержал предложение Хрущева и Маленкова арестовать и устранить Берию. Еще раньше он активно поддержал все меры по пересмотру «дела врачей» и прекращению антисемитской кампании в стране.

И тем не менее начавшиеся в 1953—1954 годах первые реабилитации ставили Кагановича во все более трудное положение. Не все жертвы террора 1937—1938 годов были расстреляны или погибли в лагерях. В Москву стали возвращаться люди, которые знали о той ведущей роли, которую играл Каганович при проведении массовых репрессий.

Каганович решительно протестовал против намерения Хрущева доложить делегатам XX съезда КПСС о преступлениях Сталина. Когда было предложено дать слово на съезде нескольким вернувшимся из лагерей старым большевикам, Каганович воскликнул: «И эти бывшие каторжники будут нас судить?» В своей речи на съезде партии Каганович должен был все-таки мимоходом сказать несколько слов о вредности культа личности. Хрущев, однако, преодолел сопротивление и прочел в конце съезда свой знаменитый доклад.

После июньского Пленума 1957 года Кагановича охватил страх. Он опасался ареста и боялся, что его постигнет судьба Берии. В конце концов, на его совести было не намного меньше преступлений, чем на совести Лаврентия. Каганович даже позвонил Хрущеву и униженно просил его не поступать с ним слишком жестоко. Он ссылался на прежнюю дружбу с Хрущевым. Ведь именно Каганович способствовал быстрому выдвижению Хрущева в Московской партийной организации. Хрущев ответил, что никаких репрессий не будет, если члены антипартийной группы прекратят борьбу против линии партии

В 1957 году завершилась политическая карьера Кагановича. Окидывая взглядом весь путь этого человека в целом, обнаруживаем множество случаев добровольного нравственного (точнее - безнравственного) ВЫБОРА.

Первый пример. Ноябрь 1925 года. В траурные дни похорон М. В. Фрунзе Каганович заявляет: «Мы не позволим ни врагам, ни друзьям сбить нас с избранного пути» (Известия. 1925. 3 нояб.). Эта мелькнувшая и едва ли кем-либо замеченная фраза очень красноречива. Удивительная равноудаленность от друзей и врагов! Но еще красноречивей тот факт, что остальные три десятка речей и выступлений, опубликованных в «Правде» и «Известиях» в те дни, не содержат ни единого намека на внутрипартийные разногласия и борьбу. Да, до конфликта на XIV съезде партии остается чуть больше месяца. Но над гробом все соблюдают приличия. Троцкий, Зиновьев, Каменев, Сталин, Ворошилов, Калинин, Рыков - все выказывают скорбь и призывают «сплотить ряды». Один Каганович считает обязательным сделать воинственный жест. Может, этим он и понравился Хозяину?

Пример второй. В январе 1933 года на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) Каганович в обличительном тоне говорил о том, что в 40 процентах дел, проходящих по знаменитому указу «о десяти колосках», судебные работники на местах определяют наказание нарушителям НИЖЕ НИЖНЕГО ПРЕДЕЛА, то есть меньше десяти лет (См.: Бордюгов Г., Козлов В. Время трудных вопросов // Правда. 1988. 3 окт.). Вдумаемся: это те самые судьи, чьими руками только что производилась коллективизация. Это они приговаривали к расстрелу, к ссылке с детьми на Крайний Север… И все-таки у них в душах есть еще граница, которую трудно, а кому-то из них и невозможно перейти. Они были несправедливы и жестоки, но все же в их глазах это была, хоть и жестокая, но - НЕОБХОДИМОСТЬ. Указ же «семь восемь» оказался, даже в их глазах, БЕССМЫСЛЕННОЙ жестокостью - и машина репрессий забуксовала.

Подчеркнем: эти 40 процентов судей НАРУШАЛИ нижнюю границу наказания. А сколько еще ПРИЖИМАЛИСЬ к этой нижней границе в своих приговорах? Да, давали десять лет за несколько колосков, но не расстреливали, хотя и могли бы? Можно не симпатизировать этим недостаточно жестоким исполнителям террора (все-таки они - исполнители террора), но давайте отличать их от Кагановича, который выводил их на чистую воду, обвинял, что мало расстреливают, призывал исполнять не законы, а постановления партии и правительства, приучал к палачеству и прививал вкус к нему.

Время действительно было такое; оно породило поговорку: «Порядочный человек тот, кто делает подлость неохотно». Но люди, как и во все другие времена, оставались разными, по-разному отвечая на вопрос «Что такое хорошо и что такое плохо?».

И в окружении Сталина, несмотря ни на что, люди были неодинаковы в моральном отношении. У Хрущева, по его собственному признанию, тоже «руки по локоть в крови», но он пошел на риск разоблачения Сталина; Микоян тоже участвовал в терроре, но поддержал Хрущева в 50-е годы; маршал Жуков публично возносил хвалу Сталину на Параде Победы, но умел отстаивать перед Гениальным Стратегом свое мнение; безропотный Калинин в 20-е годы возражал против «закручивания гаек» в деревне; многие, подобно Фадееву, не выдержали тяжести грехов и заблуждений и покончили с собой.

Каганович не принадлежал к числу тех, кто пытался хоть как-то уменьшить свое участие во лжи и терроре или, считая себя бессильным что-либо изменить, испытывал муки совести. Наоборот, Каганович активно боролся с «ленью» таких невольных и полуневольных соучастников преступлений. Еще при жизни Кирова он громко заявил, что в Ленинграде на собраниях и митингах присутствующие не встают при упоминании имени Сталина, тогда как в Москве это давно стало правилом.

И тут Лазарь Моисеевич был отчасти прав: человека характеризует не только то, что он делает, но и то, чего он не делает.

Когда Кагановича исключали из партии, он не стал переосмысливать свой жизненный путь. Ему предоставили слово, и он заговорил с обидой и возмущением: «Судя по тем обвинениям, которые мне предъявляют, я уже труп, нечего мне делать на земле, когда подо мной земля горит, как можно продолжать жить. Надо умирать. Но я этого не сделаю…

Я буду жить и жить для того, чтобы доказать, что я коммунист. Когда здесь говорят, что я нечестный человек, совершил преступление… да как вам не стыдно… Вы должны подумать и сказать: вот, Каганович, записываем решение, тебя следовало бы из партии исключить, но мы тебя оставляем, посмотрим, как ты будешь работать, опыт у тебя есть, этого отрицать нельзя, этого отнять у меня никто не может…» (Цит. по: Сланская М., Небогин О. Приговор выносит время // Московская правда. 1989. 10 янв.)

Каганович не пустил себе пулю в лоб. Никогда не выказал раскаяния. Не поддержал хрущевские разоблачения в 50-е годы. Не возражал Сталину. Не просил облегчить чью-то участь, оставить в живых приговоренного к смерти. Каганович - не жертва обстоятельств, не жертва «такого времени». Он сам, сознательно и неуклонно, творил «такое» время и поэтому стоит в одном ряду с Ежовым, Берией, Вышинским, Ворошиловым…

Известно, что на XXII съезде КПСС в октябре 1961 года Хрущев опять поднял вопрос об антипартийной группе Молотова, Кагановича и Маленкова и о преступлениях этих людей в эпоху Сталина. При этом многие делегаты съезда говорили в первую очередь о преступлениях Кагановича, приводили документы и факты, свидетельствующие о его активном участии в незаконных репрессиях. Делегаты съезда требовали исключения Кагановича из партии. На заседании бюро МГК КПСС 23 мая 1962 года Каганович был исключен из партии.

Кагановичу была назначена обычная гражданская пенсия в сто пятнадцать рублей в месяц. Это немного, но бывший «сталинский нарком» накопил достаточно средств для вполне обеспеченной жизни. Тем не менее Каганович позвонил однажды тогдашнему директору Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС П. Н. Поспелову и, пожаловавшись на маленькую пенсию, попросил бесплатно присылать ему издававшийся институтом журнал «Вопросы истории КПСС».

Когда был снят со своих постов Н. С. Хрущев, Каганович направил в ЦК КПСС заявление с просьбой восстановить его в партии. Но Президиум ЦК отказал ему в пересмотре ранее принятого решения.

Каганович ежегодно приобретал путевки в обычные дома отдыха. Он не избегал общения с другими отдыхающими, и пожилые люди охотно проводили время в его обществе. . Но в этих беседах он не касался темы сталинских репрессий и своего участия в них. Он также очень любил кататься по Москве-реке на речном трамвае. Когда повысили стоимость билетов, Лазарь Моисеевич был крайне недоволен. Он ворчал: «При мне этого не было…»

Лазарь Моисеевич Каганович (родился 10 (22) ноября 1893 года в деревне Кабаны Радомысльского уезда Киевской губернии Российской империи (ныне село Диброва Полесского района Киевской области, Украина); умер 25 июля 1991 года в Москве) – советский государственный и политический деятель.

Лазарь Каганович родился в еврейской семье, учился на сапожника и потом работал на обувных фабриках и сапожных мастерских. В 1911 году он вступил в Российскую социал-демократическую рабочую партию (РСДРП). Каганович вел агитационную партийную работу среди рабочих еврейского происхождения северной Украины и Белоруссии. Во время Первой мировой войны был арестован и выслан на родину, но затем нелегально вернулся в Киев, после чего под чужими фамилиями работал на обувных фабриках в разных городах Украины, каждый раз организуя нелегальные союзы сапожников, и в конце концов перебрался в Донбасс, в город Юзовка (ныне Донецк), где, будучи рабочим обувной фабрики, руководил большевистской организацией. Здесь же Лазарь Каганович познакомился с молодым Никитой Хрущевым .

После Февральской революции 1917 года Кагановича призвали в армию и направили в Саратов. В период военной службы он являлся председателем Саратовской военной большевистской организации и членом местного комитета РСДРП(б). Был арестован за пропаганду, но бежал и перебрался в Гомель. В период Великой Октябрьской социалистической революции в Петрограде Лазарь Моисеевич был руководителем и активным участником Октябрьского восстания и захвата власти в Гомеле (ныне Белоруссия). Был избран в Учредительное собрание (распущенное в январе 1918 года) от фракции большевиков, а в декабре 1917 года в качестве делегата принял участие в III Всероссийском съезде Советов.

Весной 1918 года Каганович был назначен комиссаром организационно-агитационного отдела Всероссийской коллегии по организации Красной Армии и был направлен в Нижний Новгород, а в сентябре 1919 года – на Южный фронт для руководства воронежским участком. В сентябре 1920 года он был командирован Среднюю Азию, где занял несколько должностей, в том числе являлся членом Туркестанского бюро РКП(б) и председателем Ташкентского горсовета.

В этот период Лазарь Каганович познакомился с Иосифом Сталиным , который начал свое восхождение по партийной лестнице, и в 1921 году был переведен в Москву на должность инструктора ВЦСПС, инструктора и секретаря Московского, а затем Центрального комитета союза кожевенников. С 1922 по 1923 годы Каганович являлся заведующим организационно-инструкторским отделом ЦК РКП(б), который позже был трансформирован в организационно-распределительный отдел ЦК РКП(б). Его первые публикации были посвящены теоретическим вопросам идеологии. Со 2 июня 1924 года по 30 апреля 1925 года он являлся секретарем ЦК РКП(б).

Вскоре после этого в условиях начавшейся борьбы за власть против Григория Зиновьева и Льва Каменева Сталин настоял на избрании Л.М. Кагановича генеральным секретарем ЦК КП(б) Украины. Этот пост Лазарь Моисеевич занимал в период с 1925 по 1928 годы. На состоявшемся в 1925 году XIV съезде ВКП(б), на котором приоритетной задачей была объявлена индустриализация, он полностью поддержал политический курс Сталина.

В должности высшего партийного руководителя Украины Каганович проводил политику украинизации, направленную на содействие развитию украинского языка, украинской культуры (оперы, театра) и продвижение украинцев в административно-партийный аппарат. Однако в то же время была усилена борьба против всякого рода «мелкобуржуазных националистов» и сторонников более широкой автономии. Правда, во всех конфликтах украинского руководства с Москвой он всегда стоял на стороне Кремля. Политика, проводимая Кагановичем на Украине, спровоцировала его конфликт с местной партийной организацией и украинским правительством. Поэтому Влас Чубарь и Григорий Петровский настояли на его отзыве с Украины. Сталину пришлось вернуть его в Москву. С 12 июля 1928 года по 10 марта 1939 года Каганович вновь работает в качестве секретаря ЦК партии.

Взлет его политической карьеры начался в 1926 году. В период с 23 июля 1926 года по 13 июля 1930 года Лазарь Моисеевич Каганович являлся кандидатом в члены политбюро ЦК ВКП(б). В 1930 году в возрасте 37 лет он, наконец, стал членом этого высшего органа политической власти СССР и исполнял функции полноправного члена политбюро ЦК ВКП(б)/КПСС до 1957 года. До самой смерти И.В. Сталина в 1953 году Лазарь Каганович наряду с Ждановым, Молотовым , Ворошиловым , Микояном , Маленковым и Берией был одним из самых влиятельных партийных руководителей Советского Союза.

Он поддержал отстранение от власти Николая Бухарина и Алексея Рыкова . Кроме того, Каганович являлся одним из ярых сторонников отмены новой экономической политики (НЭП), приветствовал принудительную коллективизацию сельского хозяйства СССР и играл большую роль в борьбе с кулачеством. Уже в первой половине 30-х годов прошлого века, будучи близким соратником Сталина, он был одним из наиболее влиятельных руководителей партии в стране наряду с Молотовым и Ворошиловым, постоянно вмешивался во всевозможные сферы государственной жизни и выступал в роли руководителя или организатора самых разных мероприятий и кампаний правительства.

В идеологическом плане Л.М. Каганович придерживался догматических позиций в вопросах научного марксизма. Поэтому на XVI съезде ВКП(б), состоявшемся в 1930 году, он обрушился с критикой на советского ученого Лосева, назвав его «реакционером» и «врагом советской власти».

В 1930 году Лазарь Моисеевич вместе с Молотовым принял участие во Всеукраинской партийной конференции и поддержал политику коллективизации, которая, по мнению некоторых историков, привела к сильному голоду 1932–1933 годов на Украине. Также голодом было охвачено российское поволжье и северный Казахстан.

Осенью 1932 года Каганович в качестве руководителя чрезвычайной комиссии был направлен на Северный Кавказ для борьбы с якобы саботажем государственных хлебозаготовок. В результате этой борьбы многие тысячи были арестованы, а десятки тысяч человек были выселены в Сибирь. А в середине декабря 1932 года он ужесточил чистки и на Украине.

С 1930 по 1935 годы Л.М. Каганович руководил Комиссией партийного контроля при ЦК ВКП(б) и являлся первым секретарем Московского комитета ВКП(б). На этом посту он отвечал за изменение облика Москвы. Его деятельность началась с «разоблачения» якобы «контрреволюционных заговоров» в административно-хозяйственном аппарате столицы. Лазарь Каганович хотел построить «идеальный город будущего» и поэтому инициировал разрушение многих старых районов города, церквей и зданий, в том числе и снос Храма Христа Спасителя в 1931 году.

В конце февраля 1935 года он был назначен наркомом путей сообщения СССР, продолжив уделять особое внимание контролю за строительством Московского метрополитена, инициатором и одним из руководителей которого являлся с 1932 года. Благодаря его руководству первая линия метро была запущена уже в 1935 году. Московский метрополитен носил его имя в период с 1935 по 1955 годы.

Кроме того, он занимался технической модернизацией и реорганизацией железнодорожного транспорта страны, при этом ему удалось добиться определенных успехов в этом деле за счет ужесточения дисциплины, партийных чисток и непреклонной твердости.

С 1937 по 1939 годы Л.М. Каганович занимал по совместительству должность наркома тяжелой промышленности, с 1939 он стал наркомом топливной промышленности, а с 1939 по 1940 годы являлся первым наркомом нефтяной промышленности. С 1946 по 1947 Лазарь Моисеевич являлся министром промышленности строительных материалов.

С 1938 по 1945 годы он также являлся заместителем, а с 1954 по 1957 годы – первым заместителем председателя Совета министров СССР в кабинетах Молотова , Маленкова и Булганина . В этой должности с 1947 года Каганович контролировал работу министерств тяжелой промышленности и транспорта.

Л.М. Каганович является одним из ответственных за сталинские чистки 1937–1939 годов.

Что касается его участия в Великой отечественной войне, то в 1942 году он короткое время являлся членом Военного совета Северо-Кавказского, а позже Закавказского фронтов, был одним из организаторов обороны Кавказа, но получил ранение близ Туапсе. Затем, в период с 1942 по 1945 годы, Лазарь Моисеевич был членом Государственного комитета обороны и отвечал за все военные перевозки, а также эвакуацию и обустройство промышленных комплексов на новых местах.

После войны, в 1946 году, он сменил Н.С. Хрущева на посту первого секретаря компартии Украины и занимал эту должность до 1947 года, занимаясь восстановлением разрушенного хозяйства республики.

Перед окончанием правления Сталина Каганович официально оставался единственным евреем в высшем советском руководстве, однако ничего не предпринял для прекращения начавшейся в СССР в конце 1948 года антисионистской кампании (Дело Еврейского антифашистского комитета).

После смерти Сталина в 1953 году Каганович остается членом Президиума ЦК КПСС и становится первым заместителем председателя Совета Министров СССР - Маленкова . После попытки смещения Хрущева в 1957 году, от власти были отстранены остальные люди из окружения Сталина (Маленков, Молотов, Каганович, Первухин, Сабуров, Булганин и Ворошилов), осужденные пленумом ЦК КПСС как «антипартийная группа». После этого Л. М. Каганович еще короткое время работал директором завода по производству асбеста в городе Асбест, а в 1958 году был ответственным за жилищное строительство в Калинине. После XXII съезда КПСС, состоявшегося в 1961 году он вместе с Молотовым и Маленковым был исключен из партии. Однако его уход с политической сцены демонстрирует определенные изменения, которые произошли в послевоенную эпоху. Если при жизни Сталина исключенных членов Политбюро ЦК ВКП(б)/КПСС, как правило, арестовывали и расстреливали, то Каганович вышел на пенсию и продолжал жить в Москве как персональный пенсионер.

Умер Лазарь Моисеевич 25 июля 1991 года, незадолго до полного развала СССР, прожив чуть меньше века - 97 лет. Всю свою жизнь он сохранял твердое убеждение в том, что политика Сталина была правильной, и всячески защищал её в своих мемуарах.

Каганович Лазарь Моисеевич – Народный Комиссар путей сообщения СССР, город Москва.

Родился 10 (22) ноября 1893 года в деревне Кабаны ныне – Чернобыльского района Киевской области Украины в бедной семье прасола (поставщика скота на бойни). Еврей. Получив в 13-летнем возрасте начальное образование, уехал в поисках заработка в город Киев, где устроился на кожевенный завод. В 1911 году вовлечён в революционное движение старшим братом Михаилом. Член РСДРП(б)/КПСС с 1911 года. Принимал активное участие в работе профсоюза кожевенников.

В 1915 году Лазарь Каганович арестован и выслан в родную деревню Кабаны, после чего перешёл на нелегальное положение и вместе с женой Марией перебрался в Юзовку (с 1924 года – город Донецк), где после Февральской революции стал заместителем председателя Юзовского Совета и председателем союза кожевников.

Весной 1917 года Каганович по заданию партии направлен в армию для пропагандистской работы. В марте – апреле 1917 года он – председатель военной организации большевиков в Самаре. В июне 1917 года принимал участие в заседаниях Всероссийской конференции военных организаций при ЦК РСДРП(б) в Петрограде (ныне – Санкт-Петербург), где его избрали в состав Всероссийского бюро военных организаций.

После возвращения из армии Кагановича вновь арестовали и направили на фронт, но в Гомеле (ныне – Белоруссия) усилиями местных большевиков его освободили, и в августе 1917 года он стал в Гомеле председателем Полесского комитета РСДРП(б), сыграв важную роль в приходе большевиков к власти в Гомеле и Могилёве.

После Великой Октябрьской социалистической революции Л.М. Каганович стал одним из организаторов создания Красной Армии: в 1918 году он – комиссар организационно-агитационного отдела Всероссийской коллегии по организации Красной Армии, что позволило ему установить личные связи с рядом известных большевиков.

В середине лета 1918 года Каганович направлен в Нижний Новгород, ставший прифронтовым городом в связи с продвижением частей чехословацкого корпуса. Здесь, с мая 1918 года по август 1919 года, он занимал должности председателя Нижегородского губернского комитета РКП(б) и губернского исполнительного комитета.

Проявлявшаяся в этот период приверженность Л.М. Кагановича идеям сверхцентрализации партийного и государственного руководства и безжалостность к врагам революции ещё более укрепились в нём с сентября 1919 года по август 1920 года во время обороны Воронежа, когда он занимал посты председателя Воронежского губернского Революционного комитета и губернского исполнительного комитета и при подавления басмачества в Туркестане в 1920–1921 годах, где он являлся членом Туркестанского бюро ЦК РКП(б), Турккомиссии ВЦИК и СНК РСФСР, Народным комиссаром Рабоче-крестьянской инспекции Туркменской АССР, председателем Ташкентского городского Совета.

С 1921 года Л.М. Каганович направлен на профсоюзную работу: инструктор ВЦСПС, инструктор и секретарь Московского комитета и секретарь ЦК Союза кожевников.

В 1922 году, после того как И.В. Сталин стал генеральным секретарем ЦК РКП(б), Каганович по рекомендации В.В. Куйбышева был переведён в Москву на работу в аппарат ЦК РКП(б) на должность заведующего организационно-инструкторским, а затем организационно-распределительным отделом. Через этот отдел проходили все назначения и перемещения на ответственные посты.

С 1923 года Л.М. Каганович – кандидат в члены, с мая 1924 года – член ЦК РКП(б), с июня 1924 года по декабрь 1925 года – член Организационного бюро ЦК, с июня 1924 года по апрель 1925 года – секретарь ЦК РКП(б). Работая рядом с секретарями ЦК ВКП(б) И.В. Сталиным, В.М. Молотовым , В.В. Куйбышевым, Каганович установил с ними тесные отношения. Он ярко проявил себя незаменимым помощником И.В. Сталина в борьбе с оппозицией в высшем партийном руководстве. Активно помогал ему в борьбе с троцкистами и «правыми».

В апреле 1925 года Л.М. Каганович назначен Генеральным секретарем ЦК КП(б) Украины. Полностью поддерживал линию И.В. Сталина в отношении нэпа, боролся за наращивание капитальных вложений в индустриальное развитие Украины, в частности был приверженцем строительства Днепровской электростанции. Трудности в ходе кампании хлебозаготовок объяснял в своем выступлении на июльском (1928 года) Пленуме ЦК ВКП(б) исключительно сопротивлением кулачества.

В июне 1926 года избран кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП(б), а в июле 1928 года возвратился в Москву на должность секретаря ЦК ВКП(б).

С июля 1930 года он – член Политбюро ЦК ВКП(б). В декабре 1930 года, после назначения В.М. Молотова председателем Совета Народных Комиссаров СССР, И.В. Сталин назначил Кагановича своим заместителем по партии. Лазарь Моисеевич не только возглавил работу Организационного бюро ЦК ВКП(б) и ряда важнейших отделов ЦК, но и руководил заседаниями Политбюро ЦК ВКП(б) в период отпусков И.В. Сталина, председательствовал в многочисленных комиссиях Политбюро.

В 1930–1935 годах – первый секретарь Московского комитета ВКП(б). На этом ответственном посту он мобилизовал партийную организацию и трудящихся Москвы и Московской области на выполнение решений ЦК ВКП(б) по осуществлению генерального плана реконструкции столицы. В 1931 году в Москве было начато строительство метрополитена, непосредственное руководство которым осуществлял Л.М. Каганович.

13 мая 1935 года Центральный Исполнительный Комитет Союза CСP постановил присвоить Московскому метрополитену имя Л.М. Кагановича.

За период работы на посту секретаря Московского комитета партии коммунисты Москвы и Московской области добились успешного превращения Московской области из потребляющей в производящую.

В 1933 году возглавлял сельскохозяйственный отдел ЦК ВКП(б). В руководстве политотделами машинно-тракторных станций (МТС) и совхозов ему принадлежит большая заслуга. В качестве председателя Центральной комиссии по проверке партийных рядов руководил происходившей в 1933–1934 годах чисткой партии.

В 1934 году на XVII съезде ВКП(б) выступил с докладом «Организационные вопросы (партийное и советское строительство)».

После XVII съезда ВКП(б) избран председателем Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б). В 1934 году он возглавлял транспортную комиссию ЦК ВКП(б) и Совета Народных Комиссаров СССР, впоследствии – транспортный отдел ЦК ВКП(б).

В 1935–1944 годах – Народный Комиссар путей сообщения СССР. С 1937 года он по совместительству – Народный Комиссар тяжёлой промышленности, с января 1939 года – Народный Комиссар топливной промышленности и с октября 1939 года по июль 1940 года – Народный Комиссар нефтяной промышленности СССР. С августа 1938 года одновременно являлся заместителем председателя Совета Народных Комиссаров СССР.

В годы Великой Отечественной войны Л.М. Каганович – член Государственного Комитета Обороны, член Военного совета Северо-Кавказского, а затем Закавказского фронтов.

В военные годы отвечал в первую очередь за бесперебойную работу железных дорог, на которые в условиях войны легла особая ответственность. Железные дороги, и без того перегруженные в СССР, должны были осуществлять теперь огромный объём военных перевозок и эвакуацию многих тысяч предприятий в восточные районы страны. Железные дороги справились с невероятно трудными задачами военных лет, и в этом была, несомненно, заслуга «железного наркома» Л.М. Кагановича.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 ноября 1943 года за особые заслуги в обеспечении перевозок для фронта и народного хозяйства и выдающиеся достижения в восстановлении железнодорожного хозяйства в трудных условиях военного времени Кагановичу Лазарю Моисеевичу присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот».

Будучи умелым организатором и человеком неутомимой работоспособности, в то же время он был крайне грубым и властным человеком, жестоким в отношении к подчинённым. Активнейший участник массовых репрессий, сам был их инициатором на железнодорожном транспорте и в других возглавляемых им ведомствах.

С декабря 1944 года – заместитель Председателя Совета Народных Комиссаров СССР и заместитель председателя транспортного комитета при Совете Министров СССР.

В марте 1947 года избран первым секретарём ЦК КП(б) Украины вместо Н.С. Хрущёва , который остался Председателем Совета Министров Украинской ССР. Через 9 месяцев Сталин вернул Хрущёва и Кагановича на свои прежние места. С декабря 1947 года – заместитель, а с марта 1953 года – первый заместитель Председателя Совета Министров СССР. На пленуме ЦК КПСС в октябре 1952 года, после XIX съезда КПСС, избран членом Президиума ЦК КПСС.

После смерти 5 марта 1953 года И.В. Сталина Л.М. Кагановичу доверен пост первого заместителя Председателя Совета Министров СССР, одновременно с мая 1955 года по июнь 1956 года он – председатель Государственного комитета Совета Министров СССР по вопросам труда и заработной платы, а с сентября 1956 года по май 1957 года – Министр промышленности строительных материалов СССР.

Являясь членом Президиума ЦК КПСС, поддержал Н.С. Хрущёва в борьбе против Л.П. Берия , дал согласие на его арест и казнь. Однако попытки Хрущёва провести кампанию осторожной, половинчатой десталинизации вызвали у Кагановича негативную реакцию.

Вместе с В.М. Молотовым и Г.М. Маленковым выступил против Хрущёва, получив поддержку большинства членов Президиума ЦК КПСС. В итоге так называемая «антипартийная группа Молотова – Кагановича – Маленкова и примкнувшего к ним Шепилова» потерпела поражение, и за причастность к ней 29 июня 1957 года решением Пленума ЦК КПСС Каганович был смещён со всех постов, выведен из состава Президиума ЦК КПСС и из ЦК КПСС. Он получил строгий выговор с занесением в учётную карточку «за поведение, недостойное звания члена КПСС, за издевательство над подчинёнными сотрудниками», был направлен на работу директором Уральского калийного завода.

В 1961 году на XXII съезде КПСС его подвергли критике и обвинили в организации массовых репрессий 1930-х годов. В декабре 1961 года был исключен из рядов КПСС партийной организацией Краснопресненского районного комитета КПСС города Москвы.

С 1961 года – персональный пенсионер союзного значения. Жил в Москве на Фрунзенской набережной, дом №50, квартира 384.

После отставки Хрущёва предпринимал неоднократные безуспешные попытки восстановить членство в КПСС.

Скоропостижно скончался 25 июля 1991 года в возрасте 97 лет. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок 1).

Генерал-директор путей сообщения (06.11.1943).

Награждён 4 орденами Ленина (15.03.1935, 05.11.1943, 21.11.1943; 21.11.1953), орденом Трудового Красного Знамени (17.01.1936), медалями.

Имя Л.М. Кагановича до 1955 года носил Московский метрополитен, а затем, до 1957 года, станция «Охотный ряд». Первый советский троллейбус имел в его честь марку «ЛК». Его именем была названа Каширская электростанция в Московской области.

Пародически обыгрывая библейское определение «жестоковыйности», Осип Мандельштам обозначил окружение Сталина как «сброд тонкошеих вождей». Действительно, забавно.

В то время, когда люди ещё в полной мере понимали, кто именно рулит страной, стихотворный оборот казался гораздо смешнее. Это сейчас зачастую сталинскую гвардию принижают, награждая всяческими уничижительными кличками. А тогда с этими «тонкошеими вождями» даже такие откровенные революционные монстры как Троцкий должны были считаться.

Это сейчас питомцы ЕГЭ могут довольствоваться байками, как некий кровожадный иудей Каганович включил рубильник и, взрывая храм Христа Спасителя, заверещал:

«Задерём подол матушке-России!» (другой существующий в народном фольклоре вариант «Мы задерём подол матушке-России!»).

В действительности никаких доказательств того, что 5 декабря 1931 года в 12 часов по московскому времени Лазарь Моисеевич Каганович (1893-1991) произнёс свою фразу про подол, попросту не существует. Чистой воды фольклор. Не имеющий ни свидетелей, ни глубокой мотивации.

Начиная хотя бы с того, что умный Каганович никогда бы не стал так по-мелкому светиться. Его можно ненавидеть и придумывать про него любые гадости, но «тонкошеим вождём» Моисеич не был никогда!

Американец Стюарт Каган, называющий себя его племянником, был куда точнее в формулировках – «Кремлёвский волк». Припася для названия своей книги другую цитату из Мандельштама, про век-волкодав.

В сущности Каганович сам успел, ещё при жизни, расставить все акценты. Его книга мемуаров «Памятные записки» (М.: «Вагриус», 2003. – 672 с.) выдержана со спокойным достоинством и этакой крестьянской мудростью.

Вот как, например, о теме сноса храма Христа Спасителя говорится в письме дочери Мае (не Майе, как иногда ошибочно именуется Мая Лазаревна) ещё в 80-х годах 20 века:

«Не сразу и не слегка был решён этот вопрос: в Московском Комитете и у меня лично, например, были возражения. Скажу прямо, что мы считали, что это политически может задеть верующее население. В Моссовете, особенно, помню, его председатель тов. Иванов, высказывались за то, чтобы строить Дворец Советов на месте Храма Христа Спасителя. На заседании созданного правительством «Совета по строительству Дворца» во главе с председателем Совнаркома т. Молотовым В.М. этот вопрос обсуждался не раз. В конце концов было принято в 1931 году постановление строить Дворец Советов вблизи Кремля, на берегу Москва-реки в районе Волхонки и Саймоновского проезда путем сноса ряда строений, в том числе и Храма Христа Спасителя» (с.661-662).

Как видно из цитаты, из неудобного для себя положения Каганович выходит так, что лучше и придумать нельзя. Во-первых, разговор с дочерью – сам по себе выглядит тепло и человечно. Во-вторых, снос храма рассматривается исключительно в связи с необходимостью строительства Дворца Советов. В-третьих, сильно выглядят как бы вскользь вброшенные русские фамилии.

Словом, ответ налицо и отпиской его не назовёшь. Равно как и выгораживанием себя. Оппонентам просто предлагается задуматься о контексте времени и о том, что бы они сами сумели сделать при таких исходных.

Касается это и темы Сухаревой башни. Которую, якобы, тоже снёс он, «жид Каганович», в ритуальных, не меньше, целях. Лазарь Моисеевич терпеливо объяснял в 1990 году:

«Вопрос о судьбе Сухаревой башни тянулся долгое время, обсуждать его было нелегко, решиться на слом – трудно. Поэтому смешными выглядят сейчас те, кто изображает это дело как легковесное и быстрое решение административного характера. Вопрос этот обсуждался в Моссовете, от которого исходила первая инициатива, и главным мотивом решения о сносе было увеличивающееся движение автотранспорта в городе, появление огромного количества автомобилей и каждодневная гибель людей возле Сухаревой башни. Когда я на совещании архитекторов назвал цифру – 5 человек в день, то известный архитектор товарищ Щусев поправил меня. Он сказал, что гибнет не 5, а 10 человек в день. Можно представить себе, что было бы, если бы сегодня стояла Сухарева башня, когда по Садовому кольцу идут сотни тысяч машин.

Вопрос этот был подвергнут обсуждению не только в Моссовете, председателем которого был Н.А. Булганин, не только в Московском городском Комитете партии, первым секретарем которого был Н.С. Хрущев, но и в областном партийном комитете, который возглавлял я, и в правительстве, и даже на Политбюро. Архитекторы признавали: надо что-то делать, ибо Сухарева башня пришла в крайне ветхое состояние, можно сказать, аварийное. Она вся была в трещинах: и внизу, и в фундаменте, и наверху. Её капитальный ремонт потребовал бы колоссальных затрат, огромных усилий и занял бы длительное время, не говоря уже о том, что одна из центральных магистралей Москвы, такая, как Лубянка (ныне улица Дзержинского), Сретенка и Большая Мещанская улица (которая теперь называется проспект Мира), была бы закрыта на длительное время».

Каганович никого не обвиняет, не переводит стрелки, пытаясь быть логичным и доказательным. Одно это способно вызвать симпатию, поскольку подобная реакция вовсе не является для людей преобладающей.

В качестве контраста можно вспомнить Георгия Пятакова, который на поверку оказался действительно «тонкошеим вождём». Человек требовал смертного приговора для Зиновьева, Каменева и компании, готовясь стать обвинителем на процессе. Вдруг подсудимые называют Пятакова своим сообщником, арестовывается его вторая жена Людмила Фёдоровна Дитятева, директор Краснопресненской ТЭЦ.

Что делает Георгий Леонидович? 11 августа 1936 года в разговоре с Ежовым, ещё не будучи арестованным, он клянётся, что:

«назначение обвинителем рассматривал как огромнейшее доверие ЦК и шёл на это от души», просит «предоставить ему любую форму реабилитации». А напоследок предлагает «разрешить ему лично расстрелять всех приговоренных к расстрелу на процессе, в т.ч. и свою бывшую жену» («Известия ЦК КПСС», № 9, 1989 г.).

Какое разное реагирование на жизненные обстоятельства, какие разные реакции! Очевидно, что в том числе и поэтому именно Каганович, а не Пятаков и подобные ему, вошёл в число тех, кто сейчас именуется сталинской командой.

Вообще, это очень чётко следует понимать. Величие Сталина не просто в его индивидуальном величии, но, прежде всего, в умении подбирать команду, в тех людях, которые верой и правдой проводили в жизнь необходимые в данный период времени идеи.

Сталин был не трагическим одиночкой, не интриганом, играющим людьми, словно в карты, но гениальным организатором, который всех так умел построить и повести за собой, что в какой-то момент это организующее начало даже не ощущалось. До того всё было органично и соотносилось с внутренним умонастроением самого члена команды.

Иначе говоря, невозможно говорить о некоей Сталинской модели управления без уважительного отношения ко всем творцам и исполнителям этой модели. Величие Сталина в том, что рядом с ним были не лакеи, не пигмеи, но руководители и люди, в полной мере достойные своего вождя.

Тот же Лазарь Каганович. Личность весьма незаурядная. Смелый, бесстрашный, честный. При этом энергичный, волевой, глубоко преданный идеалам социализма. Мая Лазаревна вспоминала именно об этой расстановке приоритетов:

«В 1959 г. ему назначили пенсию в 115 руб. 20 коп. На обычную пенсию в 120 руб. не хватило справок. Я долго ходила в Собес с томом Большой Советской Энциклопедии (изд. 1953 г.), где были указаны все его должности, а в Собесе отвечали, что БСЭ для них не документ. В Боткинской больнице ему сделали две операции, но нужны были постоянный уход и медицинское обслуживание. В общем, я решилась и стала, втайне от отца, писать в разные высокие инстанции письма, добиваясь улучшения положения дел Героя Социалистического Труда. Я писала Хрущёву, Косыгину, Брежневу – и не получала ответов, ни положительных, ни отрицательных. А он в это же время писал письма с просьбой восстановить его членство в партии. Наконец ему дали персональную пенсию и право пользоваться хорошей поликлиникой (я просила только о поликлинике). Он, конечно, поблагодарил, но мне сказал:

«Лучше бы в партии восстановили».

У Лазаря Моисеевича до последнего вздоха была одна жена (Мария Марковна Приворотская, член партии с 1909 года) и одна жизненная идея. Которым он не изменял, как никогда не изменял своей Советской стране и своему вождю.

Даже свои воспоминания он, гонимый, опальный, с перестроечной печатью «кровавого жида», воспринимал не как сугубо личное дело, а как очередное партийное поручение:

«Именно в этом главная задача воспоминаний – показывать прошлое не как прошлогодний снег – яркий, красочный и полезный-де в своё время, но якобы потерявший ценность для настоящего и будущего времени, а раскрывать прошлое, как острое оружие для современной и будущей борьбы коммунистов, пролетариата и угнетенных всех стран мира. Только при том условии наши воспоминания опровергнут мещанское изречение, что «старики живут лишь воспоминаниями о прошлом». Своим правильным освещением прошлого они будут продолжать свою интернациональную коммунистическую работу и революционную борьбу в настоящем.

Прошлое, связываемое с современностью, с живой действительностью, – это и настоящее и будущее. Наше большевистское Ленинское прошлое – это не мёртвая история законченной якобы революционной борьбы, а живая, действенная история незаконченной, продолжающейся ещё революционной борьбы на современном этапе».

У Кагановича, кажется, совсем не было периода его идейного становления. Стать большевиком для него оказалось таким простым делом, как начать дышать.

С малых лет в своей деревне Кабаны, расположенной в 30 км от Чернобыля, мальчик познавал не только азы тяжёлого крестьянского труда в большой семье, но и впитывал науку так называемого «стихийного интернационализма»:

«Дружили каждый в отдельности и все вместе: Израил с Романом, Арон и Михаил с Савкой, который, кстати сказать, потом совсем ушел в город и пролетаризировался там, за что кулаки его прозывали «босяком»; Яша и я дружили с Назаром и Оникеем, а Сила – самый младший сын Игната – дружил со всеми. Попеременно мы ходили друг к другу, ели друг у друга картошку в мундире и, когда было, то с кислым молоком, иногда даже сало, когда оно было у Игната. Озорному Силе доставляло большое удовольствие бегать к моей матери и докладывать ей, «що ваш Лейзар сала наився, та ще й пэрэхрыстывся».

Не нужно было Лазарю объяснять и гниль окружающей общественной системы. Которая не только никого уже не объединяла, но, наоборот, трещала по швам, разрываясь от внутренних противоречий.

Доходило до того, что солдаты, присланные на подавление крестьянского восстания, которое вспыхнуло в середине декабря 1904 года в селе Лубянка (три версты от Кабанов), сами тяготились своей ролью. Являясь не опорой державы, оплотом порядка, но, скорее, миной замедленного действия.

Девчата рассказывали, что когда они упрекали солдат за совершаемое «поганэ дило», за лихо «своим же братам-крестьянам», те только стыдливо, тихо отвечали:

«Так разве ж мы по своей воле, нам так приказано, а не сделаешь по приказу, тебя самого сгноят в каземате, а то ещё и расстреляют».

Тогда же, сызмальства, Лазарь понял разницу между большевиками и сионистами, которая буквально кричала даже из ветхозаветных книг, отличая особой любовью пророка Амоса, вышедшего из пастухов. Подбросила соответствующий пример и сама жизнь.

Так, Кагановичу однажды довелось работать грузчиком на мельнице, которой владел богач Бродский. После стычки с начальством и стремительного увольнения товарищи шутили:

«Он, Бродский, еврей и ещё более зол на еврея рабочего, который ему не кланяется, а ведет с ним борьбу».

Урок не прошёл даром. Каганович вспоминал:

«Впоследствии, когда я уже был членом партии, я использовал этот конфликт в борьбе с сионистами, покровителем которых был этот миллионер Лазарь Бродский».

Причём, Лазарь Моисеевич именно усвоил не внешний, национальный, слой полученного им урока, но именно слой внутренний, главный. Учась подходить к пониманию любых процессов в обществе с «пролетарски-классовой точки зрения».

В сочетании с личной смелостью этот талант Кагановича приобретал часто поистине уникальные свойства. Так, однажды в Киеве на Контрактовой ярмарке на Подоле повздорили безработные.

«Один из безработных начал посмеиваться над другим безработным из крестьян в свитке и лаптях:

«И чего тебя понесло в Киев из украинской деревни? Земля у вас на Украине получше нашей, Калужской, небось, прокормила бы и тебя и семью, не то что у нас в Калуге. Сидел бы «хохлик» у себя в деревне и ел бы «картоплю» с «салом».

И вот этот «хохлик», как его назвал калужский, вспылил и резко отчитал калужанина:

«Як бы ты побачив наше сэло и як мы живэмо, ты можэ такы глупства и нэ казав бы; колы нэма нэ коня, нэ вола, що ж ты зробыш з одной землей, ось ты с циею землей вично у богатого в кармани зо всимы потрохамы, ось чому я тут в Кыеве пропадаю. А ты сам мыни скажи, чого ты и друга кацапы понаихалы сюды у наш Кыев, шукали б соби роботу у сэбэ дома, тоди мы, тутошни, скорийш знайшли б соби роботу».

В перебранку постепенно стали включаться всё новые люди. Крики становились всё громче. Очередной спорщик заявил:

«Вот именно русских, а тут, смотри, набрались и жидки, гнать их надо отсюда».

Каганович в ответ на выпад не растерялся и вышел вперёд:

«Быстро сообразив, куда это клонит, решившись, я громким, звучным голосом крикнул:

«Послушайте, что вам хочет сказать молодой, но такой же несчастный безработный, как и вы. За что, за каким таким богатством вы тут готовы съесть друг друга, за дырявый карман, в котором ни шиша нет? Все богатства у хозяев-капиталистов, у помещиков, у купцов, у богатеев всех наций. Это нашими руками, потом и кровью они нажили свои капиталы. Когда им выгодно, они нас держат, когда невыгодно, они нас выгоняют, делают безработными. Вот я вам расскажу, кто главный виновник моей теперешней безработицы».

И я рассказал им историю моей работы и увольнения с работы на мельнице миллионера Лазаря Бродского».

Страстная речь Кагановича завершилась тем, что евреев бить никто не стал и даже сами провокаторы приумолкли, согласившись, что голытьбе любых национальностей делить, в общем-то, нечего. Это был очередной урок, который Лазарь Моисеевич тоже выучил с честью:

«…я тогда особенно почувствовал и понял великую силу слова – правильного слова».

Потом был пробковый завод и попытка увольнения Ефима Ковальчука, за которого вступился Каганович. Были завод сельтерских вод, мыловаренный завод, кондитерская фабрика, кожевенный завод… В августе 1911 года Каганович принят в ряды Киевской организации Российской социал-демократической партии.

«Помню стальной кастет, который мне сделал Вася-металлист, – вспоминает из тех лет Лазарь Моисеевич.

– У тебя, говорил он, рука крепкая, и он тебе подойдёт. Он мне пригодился, когда однажды, нагруженные листовками, я и Наум Голод спускались вечером по Андреевскому спуску, где народу почти не было, а за нами неотступно следовал шпик. Наум Голод, имевший опыт, сказал мне:

«Знаешь, что в таких случаях надо сделать? – И сам тут же ответил: – Попробовать его прогнать, запугав его, а если не поможет, избить, его так, чтобы он несколько часов не мог подняться» .

Нащупав свой кастет, я сказал:

«Давай». Круто повернув назад, мы быстро подошли к шпику. «Чего тебе нужно от нас?» – спросил Голод.

Тот начал угрожать большим ножом – огнестрельного оружия у него не было, – чертыхаться.

Мы его основательно взяли в оборот. Он кричал, но народу кругом не было, мы ускоренным шагом спустились вниз и благополучно добрались, донесли свой ценный груз – листовки до цели».

Постепенно приходила человеческая и идейная зрелость. Это стало особенно ясно перед митингом в Юзовке (Сталино, Донецк). Каганович случайно услышал разговор двух рабочих.

«Кажуть, що выступаты будэ жид», – сказал один.

На что ему ответил другой:

« Дурак ты, хоть жид, да наш».

К октябрю 1917 года, таким образом, Лазарь Моисеевич был уже признанным лидером с вполне очевидным комплектом достоинств. В полной мере его дар убеждения и общения проявился в беседе с казаками, которые стояли на станции Гомель, чтобы ехать в восставший Петроград.

Первую группу пропагандистов казаки просто избили. Вторую, составленную из более пожилых, не избили, но тоже грубо прогнали. Тогда Каганович поехал лично, невзирая на все риски. Поехал и нашёл контакт с казаками. Даже офицер с криками о «жидовстве» не стал помехой.

В конце концов, какой из Кагановича еврей, если подходить к вопросу сугубо талмудически?! Он даже в анкетах родным языком называл русский, являясь полностью продуктом Советского времени.

Часто «жидовской» подтекст у Лазаря Моисеевича имелся лишь подмётный, выдуманный. В частности, он обижался, что в книге Юрия Иванова «Осторожно: сионизм!» содержался такой оборот:

«В город Гомель 16 июня 1914 года Л.Кагановичу, проживающему на Генеральской улице, дом № 11, был прислан список доходов Всемирной сионистской организации за 1913 год в немецких марках».

В письме председателю Госкомитета по печати при Совмине СССР Н.А. Михайлову от 24 марта 1969 года Каганович просил разъяснить читателям, что лично он к гомельскому «Л.Кагановичу» не имеет никакого отношения, не жил в Гомеле в 1914 году и уж тем более никогда не был связан с сионистами. Однако, никаких уточнений не последовало, дело ограничилось лишь телефонным звонком от Михайлова и до сих пор у читателей Юрия Иванова имеется стойкое убеждение, что гомельский «Л.Каганович» и Лазарь Моисеевич Каганович – это одно лицо.

Факт путаницы фамилий однажды вышел даже на официальный уровень. Так, на VII Всероссийском съезде Советов 1919 года Каганович был вынужден значиться как Каганович-Воронежский. Поскольку среди делегатов съезда был ещё один Каганович – губпродкомиссар Симбирской губернии.

Каганович указывал:

«Впоследствии эта отметка «Воронежский» отпала, и некоторые иногда смешивали меня с этим Кагановичем Петром Кирилловичем, что для меня было не всегда благоприятно, так как тот Каганович Пётр Кириллович, будучи, вообще говоря, крупным работником, в 1921 году стал троцкистом, подписал «платформу 83-х».

В 1957 году один известный «историк» (т. Поспелов) спутал меня с ним, хотя если бы этот историк изучил бы этот вопрос, как полагается серьёзному историку, то он, конечно, знал бы, что Каганович Лазарь Моисеевич, или, как тогда было записано, «Воронежский», не только никогда не подписывал троцкистской «платформы 83-х», но всю свою сознательную жизнь активно боролся с троцкизмом как верный Ленинец!».

Словом, Каганович – Кагановичу рознь. И уж тем более один человек не может брать на себя грехи всей своей нации.

Единственной привилегией, которую получил Каганович, придя к власти, была общая привилегия большевиков – много работать за минимальные деньги . Нынешним рыночникам в принципе не понять идеи партмаксимума, а потому о ней и говорить излишне, но даже Всероссийская коллегия по организации Красной Армии действовала весьма своеобразно.

«Аппарат всего отдела был небольшим, – рассказывал Лазарь Моисеевич, – всего 25 человек. Отдел состоял из двух подотделов: организационного и агитационно-просветительного. Интересен и для сегодняшнего дня тот факт, что оклады были установлены без большого разрыва между руководством и исполнителями. Так, например, комиссар отдела получал 500 рублей в месяц (по тогдашнему курсу рубля это была сумма небольшая), заведующие подотделами тоже 500 рублей в месяц, его помощник 400 рублей, секретарь отдела 450 рублей в месяц, делопроизводитель 400 рублей, регистратор бумаг 350 рублей, машинистка 350 рублей и т.п. Интересно ещё то, что все товарищи, работавшие ещё до оформления отдела, фактически не получали оплаты, так как финансовый отдел Коллегии отказал в выплате ввиду того, что отдел не был юридически оформлен, и люди не протестовали, а приняли это как должное. Рабочий день был установлен 7 часов – с 10 до 5, а фактически работали по 12-14 часов и по праздничным дням».

При этом при необходимости Каганович с лёгкостью покидал начальственный кабинет, не гнушаясь никакими поручениями. В частности, сохранилась справка, в которой

«Воронежский Губ. Комитет Р.К.П. удостоверяет, что тов. Коганович, пробывший в Воронеже с 3-го сентября по 19-го сентября, принимал активное участие в обороне г. Воронежа: заведовал Политотделом Совета Обороны, во время же боя под Воронежем с винтовкой в руках сражался на передовых позициях».

Работал Лазарь Моисеевич умело и толково. Сочетая глубокую идейную убеждённость с чисто человеческой мягкостью и душевностью. В разумных рамках, конечно. Вот рассказ об одном подобном эпизоде из времени работы в Туркестанской Автономной Советской Социалистической Республике:

«Собрание было в саду, вот и получалось так, что во второй половине моего доклада собрание начало понемногу таять, то есть некоторые начали потихоньку подыматься и уходить. Естественно, я был в недоумении, не понимая, в чём дело. Очень сконфужены были и руководители собрания, которые смущённо мне сказали:

«Дело в том, что как раз солнце заходит, и часть верующих пошла помолиться Аллаху, после чего сразу же вернутся, но мы им скажем, как следует».

Я их успокоил, предложил объявить перерыв и в перерыве рассказал им, как Ленин нам наказывал считаться даже с предрассудками, в том числе и религиозными, преодолевая их не командованием и принуждением, а глубокой длительной идейно-пропагандистской работой среди масс, особенно среди тех коммунистов и им сочувствующих, у которых всё ещё сохранились нити, соединяющие веру в Аллаха с верой в коммунистические идеи».

Мудрая энергия Кагановича в Туркестане в конечном итоге привела к тому, что Ленинская линия победила даже в условиях, когда из пяти членов Туркбюро ЦК лишь один член, сам Каганович, отстаивал платформу Ленина.

Вера в идеи социальной справедливости у Кагановича, как часто и у Сталина, приобретала черты религиозной убеждённости, превращая социализм в самобытное религиозное учение:

«Без этой идейной убеждённости, бодрой уверенности в победе, настойчивости в преодолении уныния, скептицизма, нытья, пассивности и тем более упадничества партийный работник неминуемо превратится в голого администратора-бюрократа, формально отдающего «приказы», или в дьячка, попика, гнусавого «проповедника» с амвона, без конца повторяющего одно и то же, без волнующего идейного, душевно-революционного призыва к борьбе с классовыми врагами».

Символично, что в качестве отправных точек для критики выбираются именно образы «дьячка» и «попика». Чётко отсылая к вполне определённым ориентирам и семантическому кругу.

После Туркестана Каганович поработал по партийной линии и на своей родной Украине. Но, без сомнения, ярче всего его организаторские таланты проявились, когда Сталин начал выдвигать Лазаря Моисеевича на должности, связанные с производством.

Прежде всего, производство нуждалось в идейном усилении в условиях, когда троцкисты активно внедряли идею закрытия ряда предприятий, ссылаясь на их «убыточность». Троцкий в своих «Письмах из ссылки» пытался свести дело с идеей закрытия того же Путиловского завода к инициативе Рыкова и цепи общественного недопонимания:

«Почти все просвещённое человечество знает ныне, что я хотел «закрыть» в 1923 году Путиловский завод. (…) Ссылка на этот случай вошла во многие доклады и резолюции не только наших съездов и конференций, но и Коминтерна. На Пятом конгрессе французская делегация, явившись ко мне для беседы, допрашивала меня, почему это я хотел закрыть одну из металлических твердынь диктатуры пролетариата? Даже в резолюции Пятнадцатого съезда снова упомянут Путиловский завод.

На самом же деле было вот что, – оправдывается Лев Давидович. – Рыков, который был в 1923 году вновь назначен председателем ВСНХ, – Рыков, а не я – вошёл в Политбюро с предложением о закрытии Путиловского завода… Никакого отношения ни к ВСНХ, ни к Госплану, ни к ленинградской промышленности я не имел. Никакого самостоятельного предложения по этому вопросу не вносил. Как член Политбюро я вынужден был решать вопрос на основании доклада Рыкова».

То, что Рыков не был ангелочком, – совершенно очевидно. Вопрос по нему тоже решился в своё время.

Однако неправ и Троцкий, сводя свою роль в деле разрушения отечественной промышленности к роли рядового статиста. Сталин 13 декабря 1926 года на VII расширенном пленуме Исполкома Коминтерна напоминал:

«Было время – это было в 1922 году, – когда Троцкий предлагал разрешить нашим промышленным предприятиям и трестам закладывать государственное имущество, в том числе и основной капитал, частным капиталистам для получения кредита. …это было бы предпосылкой денационализации наших предприятий. (…) Было время – это было в 1922 году, – когда Троцкий предлагал жесткую концентрацию нашей промышленности, такую сумасбродную концентрацию, которая неминуемо оставила бы за воротами фабрик и заводов около трети нашего рабочего класса. ЦК отверг это предложение Троцкого, как нечто схоластическое, сумасбродное и политически опасное. Троцкий несколько раз напоминал ЦК, что всё же придётся в будущем стать на этот путь. Однако мы на этот путь не стали».

Так что Рыков Рыковым, но и Троцкий в сторонке не стоял. И, конечно же, речь шла не о существовании одного только Путиловского завода, но гораздо шире. Поэтому, чтобы не дать разрушителям реализовать свои идеи, большевики реально усилили контроль над промышленностью.

А так как сталинское выражение про решающие всё кадры было лишь парафразом ленинского «…гвоздь положения в людях, в подборе людей», то Лазарь Моисеевич с его мудрой энергией пришёлся, как нельзя, кстати. И боевым крещением бывшего преимущественно партийного деятеля стало строительство Московского метро.

Успех здесь привёл к тому, что 8 февраля 1935 года Каганович назначается народным комиссаром путей сообщения. Причём, уже с самых первых дней работы ему пришлось столкнуться с прежней инерцией и прежними традициями.

Первые же снежные заносы на путях вызвали к жизни предложение о так называемой «конвенции», то есть прекращении погрузки. В те годы на железной дороге это было обычной практикой: сворачивать работы при малейших трудностях.

Каганович решил по-иному:

«Вместо объявления «конвенции» мы отправили в ту же ночь начальников управлений НКПС, начальников дорог и других на участки, занесённые снегом. Вместе с ними были отправлены дополнительные снегоочистительные средства с близлежащих дорог, материалы и квалифицированные путейцы. Но так как много снегоочистительных средств было в неисправности, то пришлось налегать на мобилизацию живой рабочей силы с лопатами».

Перелом наступил сразу же. Перемены в сознании создали весомые предпосылки теперь уже для технических перемен. Каганович вспоминал:

«Этот первый бой (его с полным правом можно так назвать!) был победным не только на данном конкретном участке сети дорог, но и оказал замечательное влияние и воздействие на многих железнодорожников, в том числе и в аппарате НКПС. Люди увидели, что не отступление перед трудностями, не использование пресловутой «конвенции» для прикрытия своей беспомощности, безрукости или сознательного злоупотребления, а организованное большевистское наступление на трудности, их преодоление – вот наш путь обеспечения победы на железнодорожном транспорте».

Понятно, что о реальных технических успехах говорить было ещё рано, но всем стало ясно: прежнее уходит. Многое отныне становилось впервые. Впервые, например, Каганович в своём приказе «О борьбе с крушениями и авариями» озвучил прежде засекреченную статистику:

«Число крушений и аварий на железных дорогах всё ещё велико и за последнее время продолжает расти. За один 1934 год было 62 тысячи аварий и крушений. Рост числа крушений и аварий продолжается и в 1935 году: в январе их было 7000, в феврале – свыше 5000 крушений и аварий».

Впервые же виновниками аварий назывались не стрелочники, а, прежде всего, руководство:

«Ответственность за такую позорную работу ложится в первую очередь на непосредственных командиров транспорта – начальников дорог, начальников политотделов, начальников эксплуатационных отделений, депо, дистанций пути, связи».

Впервые началась борьба с практикой принятия вопроса «к сведению». Впервые о каждом крушении стало докладываться НКПС (Народному комиссариату путей сообщения).

Не работали у Кагановича и традиционные до него отговорки про «объективные причины». В частности, он всех, кого мог, поднял на ноги, но добился скорейшего выпуска в СССР мощных 130-150-тонных кранов.

«Сталин спросил тогда Орджоникидзе:

«Почему наша промышленность не может дать мощные краны, а их нужно ввозить из-за границы и тратить валюту?».

Орджоникидзе доложил, что пока заводы не освоили это производство. Сталин, выслушав это, внёс другое предложение:

«В импорте отказать, обязать Наркомтяжпром немедля вызвать директоров соответствующих заводов и организовать производство мощных кранов».

«На следующий день, когда я был у товарища Сталина по другим вопросам, – вспоминал Каганович, – он при мне вызвал по телефону Кирова и сказал ему:

«Говорят, что Путиловский завод отказывается производить мощные краны, возьмись за это дело и организуй это производство, краны очень нужны Кагановичу».

После окончания разговора с Кировым Сталин посоветовал мне самому поехать в Ленинград и вместе с Кировым ускорить это дело. На следующий день я был уже в Ленинграде. Киров и обрадовался, и удивился моему столь форсированному приезду, но тут же мы вместе поехали на Путиловский – и дело было сделано. Директор завода тов. Отс, которого я знал ещё по Пскову, куда я выезжал на съезд Советов, при нас созвал техническое совещание, на котором путиловцы решили обеспечить железнодорожный транспорт мощными кранами, что было быстро реализовано. Так мы вооружили восстановительные поезда мощным современным оборудованием».

Столкнулся Каганович на железной дороге и с такой распространённой тогда теорией, как «теория предела». «Предельщики» пустили глубокие корни в самых различных сферах, доказывая, что «технические и хозяйственные возможности железных дорог якобы исчерпаны, что транспорт работает «на пределе», что больше 53-56 тысяч вагонов в сутки железнодорожный транспорт СССР грузить не может, несмотря на то, что уже было много сделано для хозяйственно-технического укрепления железных дорог».

Каганович решительно встал на борьбу с «предельщикамии»:

«В результате серьезной научно-технической разоблачительной борьбы мы установили, что эти «господа предельщики», вопия о науке, на деле, как я докладывал на Пленуме ЦК ВКП (б), насиловали науку, технические расчёты, прибегали к демагогическому оправданию самых отсталых элементов и отсталых методов работы, лишь бы сорвать начинающийся подъём железнодорожного транспорта. Но наступил конец их господству. Разработанный нами приказ народного комиссара путей сообщения был рассмотрен на Политбюро ЦК ВКП (б) и одобрен с соответствующими поправками. Он был пространным, с подробным изложением содержания «предельчества», поэтому товарищ Сталин предложил сократить его, чтобы с ним ознакомить максимальное количество практиков. В результате был издан 14 апреля 1935 года приказ № 99/Ц «Об антигосударственной линии и практике в работе Научно-исследовательского института эксплуатации и Отдела восточных дорог Эксплуатационного управления НКПС».

В приказе пофамильно назывались виновные и обозначались магистральные направления на перспективу. Перемены были настолько оперативными, что уже на Первом всесоюзном совещании стахановцев 17 ноября 1935 года Сталин приводил историю с НКПС в качестве примера:

«В центральном аппарате этого наркомата недавно существовала группа профессоров, инженеров и других «знатоков дела» – среди них были и коммунисты, – которая уверяла всех в том, что 13-14 километров коммерческой скорости в час являются пределом, дальше которого нельзя, невозможно двигаться, если не хотят вступить в противоречие с «наукой эксплуатации». Это была довольно авторитетная группа, которая проповедовала свои взгляды устно и печатно, давала инструкции соответствующим органам НКПС и вообще являлась «властителем дум» среди эксплуатационников. (…) И что же? Мы имеем теперь коммерческую скорость в 18-19 километров в час. Мне думается, товарищи, что в крайнем случае придётся прибегнуть к этому методу и в других областях нашего народного хозяйства, если, конечно, упорствующие консерваторы не перестанут мешать и бросать палки в колёса стахановскому движению».

Сыграл свою отрезвляющую роль и приказ Кагановича от 15 апреля 1935 года «Об ускорении оборота вагонов», где вопиющая статистика снова была вынесена на всеобщее обозрение:

«Средний оборот вагона в целом по сети в 1934 году составил 211 часов, то есть 8,78 суток. Из этих 211 часов вагон простаивал под погрузкой и выгрузкой 47 часов – 22%, на сортировочных и участковых станциях – 91,5 час. – 43%, на промежуточных станциях – 27 час. – 13% и лишь 45 час. – 21, 6% находился непосредственно в движении. При этом техническая и коммерческая скорость поездов оставалась крайне низкой. В среднем пробег вагона составил 117 км в сутки. Многие эксплуатационные работники до сих пор считают такое безобразие явлением нормальным и думают, что товарные поезда – это черепахи, которые от природы не могут и не должны двигаться быстрее».

Помимо ряда организационных решений, только за второе полугодие 1935 года в стране было построено 200 вагоноремонтных пунктов-заводов. Своего удивления кардинальностью перемен на железной дороге не скрывали тогда многие. 29 октября 1935 года письмо Кагановичу направил Максим Горький:

«Пользуюсь случаем выразить Вам искреннейшее моё восхищение Геркулесовой работой Вашей по очистке Авгиевых конюшен транспорта. Энергия Ваша не первый раз меня изумляет, но Ваша работа на транспорте, это уже почти фантастика!

От всей души поздравляю Вас, дорогой товарищ».

Сейчас мы часто воспринимаем чёткую работу железной дороги в Великую Отечественную войну, как некую историческую данность. Однако без Кагановича мы так и пришли бы к 40-м годам с конвенциями, теорией предела и вопиющей нехваткой подвижного состава.

Не удивительно, что когда в 1937 году Лазаря Моисеевича назначили народным комиссаром тяжёлой промышленности, то уже в 1938-м ему пришлось совмещать две должности – нынешнюю и прежнюю. Наркома путей сообщения и тяжёлой промышленности одновременно!

«Это было тяжелое совместительство!» – признаётся Каганович.

Но и результат оказался достойным. Как отмечает он в «Памятных записках»:

«Железнодорожники сделали всё необходимое и возможное для того, чтобы обеспечить погрузкой и перевозками мобилизацию и стратегическое развертывание главных сил Красной армии. Это особенно ярко показала первая неделя войны – с 24 по 30 июня. В среднем в сутки погружено 31 629 вагонов, в том числе оперативных – 19 794, снабженческих – 11 835 вагонов, то есть всего за семь дней более 220 тыс. вагонов, в том числе оперативных, более 138 тыс. вагонов. Чтобы ощутить и понять весомость и значение этих цифр погрузки и перевозок за одну первую неделю войны, необходимо сказать, что такой объем погрузки и перевозок в царской России в начале Первой мировой войны потребовал более двух месяцев».

Система при Кагановиче не только успешно функционировала в масштабах страны, но и имела мобилизационные резервы. Так, полным ходом шло восстановление «железных дорог на территориях освобождённых народов Польши, Чехословакии, Румынии, Югославии, Венгрии, Германии. Из общего количества восстановленных главных путей за границей Советского Союза выполнено: в Польше – 8549 км, в Германии – 8998 км, в Румынии – 2378 км, в Чехословакии – 3267 км, в Венгрии – 4828 км и в Югославии – 397 км».

Сложно сейчас представить другого человека на месте Кагановича. Да и не нужно представлять!

За свою долгую, почти 97-летнюю жизнь ошибся Лазарь Моисеевич, пожалуй, только однажды. Когда открыл дорогу к власти Хрущёву. В «Памятных записках» он подробно рассказывает об этой истории на страницах 645-649.

«Как секретарь ЦК я ведал работой по кадрам и выдвигал многих способных людей, особенно из рабочей среды. С Хрущёвым дело обстояло так. В 1925 году я как вновь избранный Генеральный секретарь ЦК Компартии Украины выехал из Харькова в центр нашей индустрии – Донбасс, в первую очередь в Юзовку, где я работал в подпольной организации до революции. После посещения ряда шахт, заводов, деревень и районов я участвовал в окружной партийной конференции. Во время конференции ко мне подошёл делегат конференции товарищ Хрущёв. Он мне сказал:

«Вы меня не знаете, но я вас знаю, вы приезжали к нам… в начале 1917 года как товарищ Кошерович. Вот я к вам обращаюсь по личному вопросу: мне здесь тяжело работать. Дело в том, что в 1923 и 1924 годах я поддерживал выступления троцкистов, но в конце 1924 года понял свою ошибку, признал её и меня даже избрали секретарём райкома. Но мне всё время об этом напоминают, особенно из Окружкома товарищ Моисеенко. Вот меня наша делегация выдвинула в президиум конференции, а меня отвели. Видимо, мне здесь не дадут работать. Вот я и прошу вас как Генерального секретаря ЦК КП (б) Украины помочь мне и перевести меня в другое место».

По нынешним штампам из современных учебников кровожадный иудей Каганович просто обязан был тут же на месте расстрелять Хрущёва или отправить его в ГУЛАГ первой теплушкой. Однако, вопреки нынешним убеждениям, время тогда было достаточно мягкое и человечное.

Откровенного вчерашнего троцкиста не только тут же простили, но и повысили.

«Хрущёв произвел на меня хорошее впечатление, – пишет Каганович. – Мне понравилось его прямое признание своих ошибок и трезвая оценка его положения. Я ему обещал по приезде в Харьков продумать, куда его перевести. Вскоре мне мой помощник доложил, что вот, звонит с вокзала приехавший из Донбасса товарищ Хрущёв и просит вашего приёма. Я сказал: пусть приедет. Я его сразу же принял. Помню, как он благодарил за то, что я его сразу же принял.

«Я, – сказал он, – думал, что придётся долго ждать».

Заметив, что он бледен, я спросил:

«Вы, вероятно, прямо с поезда и голодны».

Он, улыбнувшись, сказал:

«Вы, видать, догадливый человек, я действительно давно не ел».

– «Тогда вы покушайте, а потом будем говорить».

Подали чай и бутерброды, которые он аппетитно ел. Я его спросил:

«Что, если мы вас сейчас возьмём в ЦК на положение инструктора орготдела ЦК, а потом посмотрим, может быть, и откроется возможность местной работы».

– «Это, – сказал он, – даже слишком много для меня, сразу в Харьков и в аппарат ЦК, но раз Вы такое мнение выразили, то я, конечно, очень благодарен за такое доверие и, конечно, согласен».

Даже сам вчерашний троцкист Хрущёв признавался, что место в аппарате ЦК «слишком много» для него. Но для человечного и доверчивого Кагановича всё казалось нормальным.

Последовательно Хрущёв из Харькова перебрался в Киев, уже в качестве заведующего орготдела окружного комитета. А в 1929 году он нагрянул в Москву, по накатанной дорожке, к Кагановичу.

«Я его принял без задержки, – рассказывал Лазарь Моисеевич. – Просьба его заключалась в том, что он просил поддержки для поступления в Промакадемию имени Сталина.

«Я, – сказал он, – учился на рабфаке, но не кончил, взяли на партработу, а теперь вот очень хочу доучиться в Промакадемии. Меня могут на экзамене провалить, но я очень прошу вашей помощи – дать мне льготу, я догоню».

В Промакадемии было больше всего хозяйственников, которых тоже частично принимали с льготами по экзаменам, и я, посоветовавшись с товарищами Куйбышевым и Молотовым, позвонил по телефону и просил принять товарища Хрущёва в Промакадемию».

Так Хрущёв пробрался в Промакадемию. По протекции того же Кагановича он был избран даже секретарём партийной ячейки академии. Отличился в критике правого уклона в партии и вырос до секретарей Бауманского, Краснопресненского районов, Московского горкома.

Более того. Когда Сталин поинтересовался насчёт Хрущёва, то именно Каганович дал ему отличную рекомендацию.

«Помню, когда я советовался с товарищем Сталиным по этому вопросу, я рассказал ему о Хрущёве, что он хороший работник, и о троцкистской стезе Хрущёва в 1923-1924 годах.

Товарищ Сталин спросил:

«А как он, изжил эти ошибки?».

Я ответил:

«Не только изжил, но активно с ними борется».

– «Ну тогда, – сказал Сталин, – выдвигать, тем более что он работник хороший».

Каганович был реальным покровителем и защитником Хрущёва все годы. Никогда бывший троцкист Никита Сергеевич не поднялся бы так высоко без дружеской поддержки Лазаря Моисеевича.

А что в конечном результате? Тотальное предательство и банальная человеческая низость, помноженные на хамство.

Например, в 1955 году заместитель председателя Совета Министров Каганович возглавил ещё и Государственный Комитет по труду и зарплате.

«Одним из первых дел была выработка нового закона о пенсиях. Я включился в это дело и представил свой первый проект, – вспоминал Лазарь Моисеевич.

– И вот при обмене мнениями в Президиуме Хрущёв набросился на меня за предложенные слишком большие, по его мнению, ставки пенсий. Я ожидал возражения со стороны Министерства финансов, но никак не думал, что встречу такое нападение со стороны Хрущёва, который всегда демонстрировал своё «человеколюбие» или, точнее, «рабочелюбие».

Я ему сказал, что не ждал, что он выступит против. Стараясь оправдать свой выпад государственными интересами, он сказал, что предложения Кагановича государство не выдержит. Его гнев ещё больше усилился, когда я ему возразил:

«Государство – это не ты. У Государства найдутся резервы для пенсионеров. Можно, например, сократить раздутые штаты и другие непроизводительные расходы».

Наивным было бы полагать, что Никите Сергеевичу власть вскружила голову, и он изменился со временем. Скорее всего, он каким был, таким и оставался всегда – циничным карьеристом. Расчётливым, низким человеком, способным на предательство.

И Каганович при его-то чутье и хватке не распознал вовремя перекрасившегося троцкиста. Была ли тут причиной человеческая симпатия или Лазарь Моисеевич просто приписал свои мысли о Хрущёве ему самому, придумав этого человека – не так важно.

Гораздо важнее, что идеалист Каганович и в других пытался видеть таких же идеалистов. Обманывался, терпел унижения, но пытался до конца верить в придуманные идеалы.

«Меня также спрашивают сейчас, не жалею ли я, что ввёл Хрущёва? – писал он.

– Я отвечаю: нет, не жалею, он на моих глазах рос с 1925 года и вырос в крупного руководящего деятеля в краевом и областном масштабе. Он принёс пользу нашему государству и партии, наряду с ошибками и недостатками, от которых никто не свободен».

Даже личные обиды не заслонили в Лазаре Моисеевиче его веры в людей и в то, что людям нужно верить. Если хорошо разобраться, то даже эта его безоглядная вера хорошо иллюстрирует личность Кагановича и то, почему ему доверял сам Сталин, бросая на самые ответственные участки.

Кагановича предавали, но сам он не предавал. Честно жил, честно работал. Если любил, то всей душой. Если работал, то без отдыха и выходных.

Что же до еврейства, о которое так и норовят споткнуться иные патриоты, то Лазарь Моисеевич куда более русский, чем русаки Андрей Андреевич Власов и Михаил Сергеевич Горбачёв вместе взятые.

Достоин он и доброй памяти о себе, являясь наряду со Сталиным самым непосредственным творцом той государственной модели, которую с течением времени всё больше и больше людей считают одной из вершин развития русской цивилизации.

КАГАНОВИЧ, ЛАЗАРЬ МОИСЕЕВИЧ (1893–1991), партийный и государственный деятель, родился 10 (22) ноября 1893 в деревне Кабаны Чернобыльского уезда Киевской губернии в бедной семье прасола (поставщика скота на бойни). В 13 лет, получив начальное образование, уехал на поиски заработка в Киев, устроился на кожевенный завод. В 1911 был вовлечен в революционное движение старшим братом Михаилом, вступил в РСДРП (большевистское крыло), активно работал в профсоюзе кожевенников. В 1915 был арестован и выслан в родную деревню, после чего перешел на нелегальное положение и вместе с женой Марией перебрался в Юзовку, где после Февральской революции стал заместителем председателя местного Совета и председателем союза кожевников. Весной 1917 был направлен большевиками в армию для пропагандистской работы. В марте-апреле 1917 председатель военной организации большевиков в Самаре. В июне 1917 принимал участие в заседаниях всероссийской конференции военных организаций при ЦК РСДРП(б) в Петрограде, избран в состав всероссийского бюро военных организаций. После возвращения в Саратов арестован и направлен на фронт, но в Гомеле усилиями местных большевиков освобожден. С августа 1917 председатель Полесского комитета РСДРП(б) (Гомель), сыграл важную роль в захвате власти большевиками в Гомеле и Могилеве.

После Октябрьской революции Каганович был привлечен к созданию Красной Армии: в 1918 стал комиссаром организационно-агитационного отдела Всероссийской коллегии по организации Красной Армии, что позволило ему установить личные связи с рядом известных большевиков.

В середине 1918 был направлен в Нижний Новгород, который в связи с продвижением частей чехословацкого корпуса превратился в прифронтовой город. Находясь на посту председателя Нижегородского губкома РКП(б) и губисполкома (май 1918 – август 1919), проводил в жизнь указания В.И.Ленина при помощи массового террора, включая расстрелы заложников из числа «классово чуждых элементов». Проявлявшаяся в этот период приверженность Кагановича идеям сверхцентрализации партийного и государственного руководства и безжалостность еще более укрепились во время обороны Воронежа (с сентября 1919 по август 1920) председатель Воронежского губревкома и губисполкома) и подавления басмачества в Туркестане (в 1920–1921 – член Туркестанского бюро ЦК РКП(б), Турккомиссии ВЦИК и СНК РСФСР, нарком Рабоче-крестьянской инспекции Туркменской АССР, председатель Ташкентского горсовета). С 1921 был переброшен на профсоюзную работу: инструктор ВЦСПС, инструктор и секретарь Московского комитета и секретарь ЦК Союза кожевников.

Карьера Кагановича получила резкое ускорение в 1922, после того как Сталин стал генеральным секретарем. Благодаря В.В.Куйбышеву Каганович был переведен в Москву на работу в аппарат ЦК РКП(б) на должность заведующего организационно-инструкторским, а затем организационно-распределительным отделом. Через отдел проходили все назначения и перемещения на ответственные посты. С 1923 кандидат в члены, с мая 1924 член ЦК РКП(б), с июня 1924 по декабрь 1925 – член Оргбюро ЦК, с июня 1924 по апрель 1925 – секретарь ЦК РКП(б). Работая рядом с секретарями ЦК В.М.Молотовым , В.В.Куйбышевым и Сталиным, установил с ними тесные отношения. Проявил себя незаменимым помощником Сталина в борьбе с оппозициями в высшем партийном руководстве. Активно помогал ему в борьбе с троцкистами и «правыми».

В апреле 1925 был назначен генеральным секретарем ЦК КП(б) Украины. Полностью поддерживал линию Сталина в отношении нэпа, боролся за наращивание капитальных вложений в индустриальное развитие Украины, в частности был приверженцем строительства Днепровской электростанции. Трудности в ходе кампании хлебозаготовок объяснял в своем выступлении на июльском (1928) Пленуме ЦК ВКП(б) исключительно сопротивлением кулачества. Осуществлял политику «украинизации» – выдвижения украинских кадров и вовлечения украинцев в партию, одновременно провел жесткую чистку партийных кадров, исключив из партии и репрессировав большое число местных коммунистов по обвинению в национализме и «национал-уклонизме».

В июне 1926 Каганович был избран кандидатом в члены Политбюро ЦК, в июле 1928 возвращен в Москву на должность секретаря ЦК.

Первая половина 1930-х годов – пик карьеры Кагановича, период его наивысшего влияния. С июля 1930 он – член Политбюро ЦК ВКП(б). В декабре 1930, после назначения В.М.Молотова председателем СНК СССР, Сталин назначил Кагановича своим заместителем по партии. Каганович не только возглавил работу Оргбюро ЦК и ряда важнейших отделов ЦК, но и руководил заседаниями Политбюро в период отпусков Сталина, председательствовал в многочисленных комиссиях Политбюро.

Каганович – один из главных организаторов чрезвычайных хлебозаготовок и террора в период массового голода. Во время коллективизации был эмиссаром Сталина в основных зерновых районах страны (Украина, Сибирь, Северный Кавказ). Везде добивался увеличения темпов коллективизации, действовал жестко и безжалостно, высылал сотни тысяч «кулаков» и «подкулачников», подчас целыми деревнями. Был одним из создателей в 1933 новой системы административно-репрессивного контроля над сельским хозяйством посредством организации сети политотделов МТС и совхозов. Весной 1932 принимал активное участие в подавлении забастовок рабочих Иваново-Вознесенска, связанных с уменьшением продовольственного обеспечения по карточкам.

С февраля 1931 по январь 1934 – первый секретарь Московского городского комитета ВКП(б). Под руководством Кагановича была проведена модернизация города, развернуто новое строительство, в ходе которого безжалостно, в массовом порядке, сносились исторические и архитектурные памятники (Храм Христа Спасителя, Сухарева башня, Страстной монастырь и т.д.). Каганович держал под личным контролем возводимый силами заключенных канал «Москва – Волга» и строительство столичного метро, названного после пуска в 1935 его именем.

В 1933–1934 как председатель Центральной комиссии по проверке партдокументов руководил чисткой партии от реальных и мнимых противников Сталина. Продолжил эту работу в качестве первого председателя Комиссии партийного контроля, образованной после реорганизации на XVII съезде Центральной контрольной комиссии ВКП(б).

Одновременно возглавлял ряд отделов ЦК и комиссий: сельскохозяйственный отдел (1933), транспортный отдел и транспортную комиссию ЦК и СНК СССР (1934–1935).

Как и все сподвижники Сталина, Каганович причастен к массовым репрессиям, показательным процессам, депортациям и чисткам. Неоднократно направлялся Сталиным с «проверками» в различные регионы страны (Иваново, Западная область, Челябинск, Донбасс), которые заканчивались репрессивными акциями. При исключении из партии Каганович обвинялся в том, что лично подписал списки на расстрел 36 тыс. человек. За умение добиваться поставленных Сталиным задач любыми средствами получил прозвище «Железный Лазарь».

Во второй половине 1930-х годов карьера Кагановича пошла на спад. Оставаясь членом Политбюро и Оргбюро ЦК, в феврале 1935 Каганович уступил место председателя Комитета партийного контроля Н.И.Ежову, в августе 1939 был освобожден от должности секретаря ЦК и в дальнейшем использовался по большей части на хозяйственной работе.

С февраля 1935 по август 1937 – нарком путей сообщения СССР. Еще до начала массовых чисток руководящего персонала арестовал более 3 тыс. человек из числа железнодорожных работников, оставив наркомат фактически без высшего и среднего управленческого персонала. С августа 1937 по январь 1939 – нарком тяжелой промышленности. С июня 1938 по март 1953 (с небольшими перерывами в мае – декабре 1944 и марте – декабре 1947) занимал пост заместителя председателя СНК (Совета министров) СССР. Одновременно нарком путей сообщения СССР (апрель 1938 – март 1942 и февраль 1943 – декабрь 1944); нарком топливной промышленности СССР (январь – октябрь 1939); нарком нефтяной промышленности СССР (октябрь 1939 – июль 1940).

Во время Великой Отечественной войны Каганович – член Государственного комитета обороны СССР, член военного совета Северо-Кавказского фронта, член военного совета Закавказского фронта.

В послевоенный период Каганович впал в немилость. Ему дозволялось лишь изредка посещать заседания в кремлевском кабинете, в марте 1946 он был выведен из состава Оргбюро ЦК и назначен министром промышленности строительных материалов. В марте 1947, когда потребовалось проведение чрезвычайных и жестких мер для выполнения плана хлебозаготовок в охваченной послевоенным голодом Украине, Сталин вспомнил о «талантах» Кагановича и назначил его первым секретарем ЦК КП(б)У. В декабре 1947 Каганович был возвращен в Москву и с января 1948 по октябрь 1952 возглавлял Государственный комитет Совета министров СССР по материально-техническому снабжению.

После смерти Сталина Кагановичу достался довольно скромный пост первого заместителя председателя Совета Министров СССР (март 1953 – июнь 1957), одновременно с мая 1955 по июнь 1956 он был председателем Государственного комитета Совета Министров СССР по вопросам труда и заработной платы; с сентября 1956 по май 1957 – министром промышленности строительных материалов СССР.

Как член Президиума ЦК Каганович поддержал Н.С.Хрущева в борьбе против Л.П.Берия , дал согласие на его арест и казнь. Однако попытки Хрущева провести кампанию осторожной, половинчатой десталинизации вызвали у Кагановича негативную реакцию. Вместе с В.М.Молотовым и Г.М.Маленковым Каганович выступил против Хрущева, получив поддержку большинства членов Президиума ЦК. В итоге эта группа потерпела поражение, и за причастность к «антипартийной группе» 29 июня 1957 г. решением Пленума ЦК Каганович был смещен со всех постов, выведен из состава Президиума ЦК и из ЦК КПСС. Получил строгий выговор с занесением в учетную карточку «за поведение, недостойное звания члена КПСС, за издевательство над подчиненными сотрудниками», был направлен на работу директором Уральского калийного завода. В 1961 на XXII съезде КПСС подвергнут критике и обвинен в организации массовых репрессий 1930-х годов. В декабре 1961 Каганович был исключен из КПСС парторганизацией Краснопресненского райкома Москвы. С 1961 – персональный пенсионер. Жил в Москве в добровольном затворничестве на Фрунзенской набережной.

После отставки Хрущева предпринимал попытки восстановить членство в КПСС.